Видел я совершенно удивительный случай, когда взрослые птицы нечаянно столкнули птенца с обрыва метров двадцати высотой. «Ну, — думаю, — останется мокрое место от него». Шутка ли — с такой высоты упасть на камни! Смотрю, шлепнулся птенец на камни, полежал некоторое время неподвижно, а потом встал и тихонечко заковылял к воде — правда, волоча одну ножку: он ее или сломал, или вывихнул. Мягкий пух задерживает птенца при падении и предохраняет от ушибов.
Приближается осень. Солнце уже не греет, начались штормы, и ветерок все чаще и чаще тянет с севера. Море открытое, глубокое, и волны на остров идут страшные. Сивучьи лежбища заливает. А тут, глядишь, ночью ударил мороз и появляется ледок. Забеспокоились жители острова: приходит время собираться в путь. Молодежь подросла, птенцы летают так, что их от взрослых птиц не отличишь, да и сивучата стали совсем взрослыми. Правда, размером им со старыми не сравняться, да и более темная окраска выдает их, но в плавании они от родителей не отстанут.
И вот как-то утром после шторма все их летние квартиры оказались покрытыми тонким слоем льда. Тогда сивучи сошли в воду, поплавали вокруг острова, поревели на прощанье и пошли в теплые моря, чтобы переждать холодную зиму, а весной снова вернуться на остров. Нижние этажи освободились.
Заволновались и птицы. Не понравилось им, что остров стал покрываться снегом, а на море плавает лед и негде добыть себе пищу. Посовещались они между собой, снялись с острова, и скоро вся огромная стая затерялась в необъятном морском просторе.
Тихо стало на острове, пусто, и только волны шумят, набегая на берег.
Редкая находка
Отряд наш дошел до устья реки Владимировки и расположился биваком на берегу моря.
На берегу залива мы нашли несколько промысловых китайских фанз. Сразу видно было, чем занимались их обитатели. Около одной фанзы валялись панцири — целые груды крабов, высохших и покрасневших на солнце. Тут же на циновках сушилось их мясо.
За следующей фанзой тянулись навесы из травы, под которыми сушилась морская капуста. Здесь было много народу. Одни китайцы особыми крючьями доставали капусту со дна моря; другие сушили ее на солнце, наблюдая за тем, чтобы она высохла ровно настолько, чтобы не стать ломкой и не утратить своего зеленовато-бурого цвета; третьи связывали капусту и укладывали ее под навесы.
Идя вдоль берега моря, я еще издали видел, как по колено в воде с шестами в руках бродили китайцы. Они были так заняты своим делом, что заметили нас только тогда, когда мы подошли к ним вплотную.
Голые до пояса и в штанах, засученных по колено, китайцы осторожно двигались по воде и высматривали что-то на дне моря. Иногда они останавливались, тихонько спускали в воду палки и выбрасывали что-то на берег. Это были съедобные ракушки.
Палки, которыми работали китайцы, имели с одного конца небольшую сеточку в виде ковшика, а с другого — железный крючок. Увидев двустворчатку, китаец отрывал ее багром от камней, а затем вынимал сеточкой.
Китайцы на берегу сейчас же опускали ракушки в котел с горячей водой. Умирая, моллюски сами раскрывали раковины. Тогда при помощи ножей китайцы вынимали моллюсков из раковин и заготовляли их впрок, подвергнув предварительному кипячению.
Китайцы далеко разбрелись по берегу. Я сел на камни и стал смотреть в море. Вдруг слева от меня раздались какие-то крики. Я повернулся в ту сторону и увидел, что в воде идет борьба. Два китайца старались палками выбросить какое-то животное на берег.
Они наступали на него, боясь его и в то же время не желая упустить.
Я побежал туда.
Животное, с которым боролись китайцы, оказалось большим осьминогом.
Своими сильными щупальцами осьминог цеплялся за камни, иногда махал ими в воздухе, затем вдруг стремительно бросался то в одну, то в другую сторону.
В это время на помощь прибежали еще три китайца.
Огромный осьминог находился, так близко от берега, что я мог хорошо рассмотреть его. Затрудняюсь сказать, какого он был цвета. Окраска его постоянно менялась: то она была синеватая, то ярко-зеленая, то серая и даже желтоватая. Чем ближе китайцы подвигали осьминога на мель, тем беспомощнее он становился. Наконец его вытащили на берег.
Это был огромный мешок с головой, от которой отходили длинные щупальца, унизанные множеством присосок. Когда он поднимал кверху сразу два-три щупальца, можно было видеть его большой черный клюв, очень похожий на клюв попугая. Иногда этот клюв сильно выдвигался вперед, иногда совсем втягивался внутрь, и на месте его оставалось только небольшое отверстие.
Особенно интересны были его глаза. Трудно найти другое животное, глаза которого так напоминали бы человеческие.
Мало-помалу движения осьминога становились медленнее; по телу его начали пробегать судороги, окраска стала блекнуть, и все больше и больше стал выступать один общий фиолетово-серый цвет.
Наконец животное успокоилось настолько, что к нему стало возможно подойти без опаски. Я измерил его.
Этот представитель головоногих был чрезвычайно больших размеров. Мешок с внутренностями был восьмидесяти сантиметров в длину. Щупальца (ноги) осьминога были до полутора метров длиной и двенадцати сантиметров в окружности.
Этот экземпляр осьминога был достоин красоваться в любом музее, но у меня не было подходящей посуды и достаточного количества формалина, поэтому пришлось ограничиться только куском его ноги.
Этот обрезок я положил в одну банку с раковинами раков-отшельников.
Вечером, когда я стал разбирать содержимое банки, то, к своему удивлению, не нашел двух раковин. Оказалось, что они были глубоко засосаны обрезком ноги спрута. Значит, присоски ее действовали некоторое время и после того, как она была отрезана и положена в банку с формалином.
Вечером китайцы угощали меня мясом осьминога.
Они варили его в котле с морской водой. Оно было белое, упругое и вкусом несколько напоминало белые грибы.
В селении орочей
Были уже сумерки, когда мы достигли селения Дата. Домики орочей, точно серые, невзрачные зверьки, испуганные чем-то, сбились в кучу и притаились около высокого утеса. Запахло морем. Орочи повернули лодки. Учуяв наше приближение, собаки начали выть все разом.
Из ближайшей юрты вышел мужчина. Это был ороч Антон Сагды, с которым впоследствии я подружился. Он позвал свою жену и велел ей помочь нам перенести вещи. Мы узнали, что все мужское население ушло на охоту за морским зверем и дома остались старики, женщины и дети. Через несколько минут мы сидели в юрте по обе стороны огня и пили горячий чай.
После ужина ороч и его жена ушли к соседям, предоставив нам для ночевки всю юрту.
Когда я проснулся, было уже поздно. Сквозь отверстие в крыше юрты виднелось серое небо. Одеяло мое немного промокло от дождя.
При дневном освещении селение Дата имело совсем иной вид. Семь бревенчатых домиков и десять юрт из корья растянулись вдоль берега реки. Юрты орочей больше размерами, чем у родственных им удэхейцев. Кроме крыш у них есть боковые стенки. Люди помещаются на полу по обе стороны огня. Тут же, на полках, связанных лыком, где стояла деревянная и берестяная посуда, я заметил несколько белых тарелок.
Орочи любят держать около своих домов птиц и животных. В селении Дата был настоящий зверинец.
Близ юрты Антона Сагды в особом помещении, сложенном из толстых бревен, сидел медведь. Когда он достигнет полного возраста, его убьют в праздник, как это делают гиляки и айны. Медведь был злой и сквозь щели в бревнах старался лапой схватить любопытных, заглядывающих в его темницу.
В другом домике я увидел молодую лису. В движениях ее было что-то порывистое, собачье, и что-то грациозное, кошачье.
По соседству, на сушилках, привязанный за ногу, сидел орел. Он успел уже свыкнуться со своей неволей, равнодушно поглядывал по сторонам и только время от времени клювом перебирал у себя на груди перья.
Около крайнего дома, в деревянном ящике, сидели две только что пойманные молодые уточки. Они пищали и просовывали свои неуклюжие головы между прутьями клетки. Тут же, внутри юрты, по полу прыгала привязанная за ногу озорница сойка. Она испускала резкие крики и, согнув набок головку, поглядывала в дымовое отверстие в крыше.
После осмотра селения я хотел перебраться на другую сторону реки. Антон Сагды охотно взялся проводить меня к морю. Мы сели с ним в лодку и переехали через реку.
Самое устье Тумнина узкое. Огромное количество воды, выносимое рекою, не может вместиться в устье. С берега видно, как сильная струя пресной воды далеко врезается в море, и кажется, будто там еще течет Тумнин. Навстречу ему идут волны, темные, с острыми гребнями. Столкнувшись с быстрым течением реки, они сразу превращаются в пенистые буруны.
Я сел на берегу и стал любоваться прибоем, а мой спутник закурил трубку и рассказал, как однажды семнадцать человек орочей на трех больших лодках отправились за морским зверем.
Дело было весной, в марте. Надо было добраться до сплошного льда, где охотники рассчитывали найти тюленей. Погода была хорошая, море тихое, Мыс, где ныне стоит Николаевский маяк, чуть виднелся на горизонте. После полудня орочи заметили лед и на нем много нерп. В короткий срок охотники убили до сотни нерп.
Вдруг с северо-восточной стороны надвинулся холодный туман и пошел снег. Старики уговаривали молодых орочей бросить убитых животных и спешно идти назад к берегу, которого теперь уже не было видно. Тяжело нагруженные лодки не могли двигаться скоро. Небо все больше и больше заволакивало тучами. Охотники потеряли направление и гребли наугад до самых сумерек, а ветром их относило в сторону. Так промаялись они всю ночь, а наутро, когда стало светать, опять увидели перед собой ледяное поле и на нем трупы убитых ими тюленей. Тогда они вытащили лодки на лед, укрепили на веслах палатки и стали выжидать конца бури.
Двое суток бушевало море. Опасаясь, что волнением может взломать лед, старики велели всем держаться около лодок. Дров не было, жгли в котлах нерпичье сало, на растопку шли палки и доски от сидений. Огонь раскладывали только тогда, когда надо было согреть воду. На третий день ветер, начал стихать, море понемногу стало успокаиваться. Когда небо очистилось, люди увидели землю. По очертаниям гор старики узнали, что находятся против устья реки Копи.