Дети так обрадовались появлению новых домашних питомцев, что я бы точно не стал ничего готовить из поросенка и ягненка, как бы мне ни хотелось отведать гастрономических изысков. На фиг надо травмировать детскую психику и готовить обед из их новых друзей?
Ничего страшного, холодильник забит едой, морозилки полны мяса и рыбы, а винный шкаф ломится от бутылок. Атаман приготовил все, что обещал. Кулеш, сваренный в казане на костре, зашел на ура! Его смели подчистую. Потом жарили на гриле свиные ребрышки и телячьи стейки, пели казачьи песни, плясали и вообще хорошо провели время. Хорошо посидели!
Уже ночью, когда младшие дети спали в доме, Борисовна с Дядькой убирались на кухне, а старшие дети – Нина, Игорь и Леха – о чем-то весело разговаривали в соседней беседке, мы с женой и Василием Федоровым, сидя на веранде, пили чай из пузатого дровяного самовара. Помимо чая был еще коньяк, который мы с атаманом медленно потягивали из небольших пузатеньких бокалов.
– Спасибо тебе за сына, атаман, хорошего хлопца вырастил, правильного, – сказал я Федорову. – Он своим геройством спас много народу.
– Тебе спасибо, Палыч, что сына мне живым вернул, подобрал нужные слова в трудный момент, смог его удержать от совершения непоправимого.
– Все нормально, – отмахнулся я.
– Хорошо, что ты, Палыч, решил Леху у себя поселить. Ему сейчас семья нужна, чтобы отвлечься, уж больно он по этой Нинель Уманской убивается. За ним сейчас глаз да глаз нужен, а лучше учебой его загрузить, чтобы отвлекся.
Да, тут атаман был прав: Лешка выглядел унылым и каким-то прибитым. Вроде губы улыбаются, а глаза при этом какие-то грустные и отстраненные. Видно, что парня все никак не отпускает грусть-печаль. Здесь только время может помочь, только время, которое, как известно, лучший доктор.
– Ты лучше скажи, как тебе вообще в голову взбрело отдать Алексея в экономисты? Он же у тебя боец, казак, а ты его – в счетоводы!
– Да знаю я и сам, что сидеть над бумагами – это не его. Просто уберечь его хотел.
– От чего?
– Ну, тут такое дело… – на секунду замялся атаман. – Жинка моя, перед тем как умереть, завещала, чтобы я Лешку берег, и когда за ним придет Черный человек, не отдавал бы сына ему в услужение, а вот когда Белый человек придет, вот этому пусть и служит. А жинка моя ведуньей считалась, ну, или экстрасенсом, если по-вашему, по-городскому. Жаль, что не дожила до этого дня, очень бы она сыночком гордилась.
– А что за Черный человек? – тихо спросила Вера.
Моя жена страсть как любила всякие таинственные и загадочные истории, а также всякие плаксивые и романтические – ну, впрочем, как все женщины в этом мире.
– Да вот этот ваш Владимир Дубровский, он и есть Черный человек, – простодушно ответил атаман Федоров.
– Дубровский?! – хором удивились мы с женой.
– Конечно. Ну, вы сами посудите, он же во всем черном ходит: черный плащ, черная водолазка, черные штаны. Чем не Черный человек? А если бы я тогда не уговорил его сжульничать с результатами проверки, то Лешку моего точно бы забрили в мракоборцы. Верно ведь, Палыч?
– Верно, – согласился я.
– Ну и где бы сейчас был мой сынишка? Все мракоборцы того, тю-тю, сгинули вместе с Дубровским. И Лешка мой пропал бы вместе с ними. Так что права была моя жинка, когда предупреждала меня о беде.
Да-а, тут атаман прав: две группы мракоборцев, которые пропали в день прорыва Тьмы, так и не вернулись. По последним уточненным данным, в общей сложности пропали без вести двадцать три сотрудника «пятерки», все как один – оперативники и технический персонал с опытом работы в иномирье, которых лично подготавливал Дубровский. Это была большая потеря для мракоборцев – по факту мы остались без бойцов, способных противостоять Тьме. И с этим надо было срочно что-то делать. Как только закончится мой больничный, сразу же займусь решением этого вопроса.
– А кто же тогда Белый человек? – удивленно нахмурилась жена.
– Дык муж твой и есть Белый человек, – улыбнулся Федоров. – Ну, сама погляди на него, когда он в парадной форме. Китель белый, брюки белые, перчатки и фуражка белые, только пуговицы, погоны да кортик на поясе золотом блестят. Чем тебе не Белый человек?
– Ну не знаю, – как-то недоверчиво скривилась Вера.
Видимо, у меня на лице отобразились все эмоции, потому что Федоров тут же решил сменить тему разговора, увести его в другое русло.
– Леха ведь мне не родной сын, – тяжело вздохнув, начал атаман. – Хотя это и так понятно, он же совершенно не похож на меня.
Тут Василий Федоров был прав: Алексей Федоров был совершенно не похож на своего отца. Атаман невысокий, субтильный, с мелкими чертами лица, нос картошкой, весь конопатый и с рыжей растительностью на голове. А Леха не в пример выше, стройнее и весь более, что ли, красивый и хорошо сложенный, с правильными чертами лица, да еще и брюнет. Если откровенно, то Леха на меня был больше похож, чем на своего отца.
– А я думала, что он в мать, – тихо ответила Вера. – Приемный, что ли? Или от первого брака жены?
– Не совсем приемный, подкидыш он.
– Это как? Расскажи, Василий Кузьмич.
Вера подалась вперед, оперлась на руку и широко распахнула глаза в ожидании слезливой истории.
Борисовна и Дядька тоже подсели к нам за стол, налили себе чай, и атаман начал свой рассказ.
– Было это пятнадцать лет назад, я тогда дежурил в аэропорту Ростова-на-Дону: казачьи патрули в то время работали наравне с полицией. Прилетел очередной рейс из Турции, и одна из прилетевших на том рейсе женщин оставила на минутку двухлетнего ребенка у стойки администратора, а сама отошла якобы в туалет. На самом деле она вышла на лестничный марш служебного перехода, где и повесилась на перилах, оставив после себя предсмертную записку: «Я так больше не могу, позаботьтесь о сыне». Из вещей у нее были только сумка с детскими вещами и документы.
Женщина, которая летела по соседству с ней в самолете, рассказала, что погибшая жаловалась ей на свою тяжелую судьбу. Дескать, с первым мужем ей не повезло, он оказался контуженым военным, второй раз по переписке вышла замуж за иностранца, уехала к нему на родину в Болгарию, а он оказался игроманом и подонком: несколько раз проигрывал ее в карты друзьям, и она сексом отрабатывала долги мужа. В общем, настрадалась девка, однако смогла сбежать от мужа. Но, видимо, решила, что жить с таким грузом не может, и, как только вернулась в Россию, тут же покончила жизнь самоубийством.
Тут Федоров перевел дыхание, махнул стопку коньяка и продолжил:
– А у нас ведь с женой детей не было: сколько ни старались, а все никак боженька детишек не посылал. Может, дело было в том, что я «срочку» служил на флоте в подводниках, не знаю. А тут такой шанс! В общем, я все документы, что были в сумке, сжег в мусорке, чтобы у следствия не было шансов найти родственников ребятенка. Даже смотреть не стал, чтобы потом не было соблазна найти настоящую родню Лешки. Скомкал пакет с документами, полил жидкостью для розжига и сжег. Нет, понятно, что билет был и регистрация в полете, но я там кому надо подмазал, чтобы никто не искал родню. А потом подключил свои связи и оформил опекунство над малышом на себя.
– Ничего себе, – вытирая слезы, прошептала Вера. – И что, так никто этого мальчика и не искал больше? У него же отец должен быть.
– Нет, не искал. Думаю, если бы у матери Лешки была нормальная родня, она не повесилась бы от безысходности. Так что с тех пор я и числюсь отцом Алексея. В то время у моей Лизоньки как раз рак неоперабельный диагностировали, и врачи ей сроку прожить давали всего пару лет. А как я Алешку домой привел, она буквально духом воспряла, как будто в нее жизнь вдохнули. И моя жена прожила без всяких лекарств и лечений целых девять лет. Девять! Ну а как помирать собралась, так и предупредила меня, чтобы берег я нашего сына от Черного человека.
После смерти жены я от одного из врачей-онкологов узнал про Закрытый сектор. Ну и решил, что легче всего избежать встречи с Черным человеком, уйдя в другой мир. Вот так мы с сыном тут и оказались. А потом уже я многих своих односельчан сюда переманил, станицу Федоровскую поставили. Я атаманом стал, вот тебя, Палыч, встретил, Ивана Сиротина. Сам же знаешь, как у нас все потом закрутилось, так что все хорошо сложилось. Я ни о чем, кроме смерти жены, не жалею.
– А Лешка про это знает? – шепотом спросила Борисовна.
– А как же, все знает. Я от него секретов не держу: мне кажется, так по-честному.
– А свою настоящую мать он помнит? – спросила Вера.
– Нет. Но я не все документы сжег, я одну фотографию, где он на руках у матери, оставил, чтобы Лешка знал, как его настоящая мамка выглядела. Леш! – крикнул атаман, подзывая своего сына к нам. – Лешик, у тебя фото мамки с собой или в вещах?
– С собой, батьку. Показать?
– Покажи.
Лешка достал из нагрудного кармана небольшую фотокарточку «полароид». Фото тут же начали передавать по кругу и рассматривать. Вера и Борисовна утирали слезу, расчувствовавшись от грустной истории жизни семейства Федоровых. Сам атаман бахнул уже третий подряд полтишок коньяка. Я подумал, что надо бы сходить за следующей бутылкой, а то такими темпами той, что есть на столе, надолго не хватит.
Ко мне фотография пришла последнему. Я взял карточку в руки, взглянул на нее, и тут же перед глазами пошли радужные круги, в глазах потемнело, а рюмка, которую я держал в другой руке, выскользнула из пальцев и упала на стол.
Это фото семнадцать лет назад я сделал лично, вот этими самыми руками. Фотоаппарат взял на день у своего друга, упаковку на десять карточек купил в магазине и за один вечер все отщелкал. На фото была моя первая жена Лариса с моим сыном Русланом на руках.
Как?! Что?! Почему?! Десятки вопросов ворвались в мою голову и принялись метаться там наподобие стаи ворон, угодившей в замкнутое пространство клетки. Вопросы бьются о закрытые окна и двери, хотят вырваться наружу, но их не пускают.