— Никак нет! Оставлена на месте, в той же маскировке.
— Не трогать, — приказал Никитин и бережно положил в карман нагревшиеся от ладони орешки.
— Слушаюсь, — коротко ответил Ромашков.
Волевое напряжение передалось и ему. Усталости как не бывало. Подтянутый, собранный, с острым ощущением голода, — Михаил с утра ничего не ел, — он ждал от этого человека чего-то необыкновенного, каких-то особых распоряжений, которые помогли бы вывести заставу из тяжелого положения. Да и не только одну заставу! Ромашков понимал, какое имеет значение этот прорыв. С момента высадки прошло уже два дня. За это время прорвавшиеся враги могли совершить многое. Недалеко от границы, в тылу, находились фабрики и заводы, гигантские новостройки, на полях собирался обильный урожай. Страна трудилась в полную силу — и вдруг на одном участке границы именно его застава прозевала врагов.
Глава четвертая
Генерал попросил у адъютанта карту, присел на выступ скалы и развернул раскрашенную в разные цвета полосу на коленях. Он хорошо изучил и знал этот участок границы.
— Слушайте, комендант, внимательно. Теперь, с обнаружением рации, в какой-то степени заполнилась та мертвая пустота, в которой мы находились. Страшна была именно эта пустота. До этого у нас не было никаких фактов и доказательств. Горы, скалы и дремучий лес. Искать нарушителей в этих условиях все равно, что шарить в темноте заспанному человеку в поисках затерявшейся спички. Разумеется, искать придется долго, но найти нужно. Теперь можно предположить твердо, что, высадившись, они передали сообщение: «Все в порядке!» Рацию оставили здесь для того, чтобы она была ближе к лодке — на случай, если придется удрать в бурную ночь…
— Разрешите, товарищ генерал, — заговорил Маланьин.
— Да.
— Вы думаете, они не предполагали, что лодка будет обнаружена? — спросил комендант.
— Думаю, что так.
— Но ведь мы ее все-таки обнаружили! — сказал Маланьин.
— Наша заслуга здесь невелика. Лодку заметил пастух. Вы что забыли об этом? Уже лавры пожинать собираетесь!
— Виноват, — смущенно проговорил комендант.
— Вообще могло случиться так, что вы не обнаружили бы шлюпки. И не потому, что вы плохие пограничники — об этом будем судить позднее… Сейчас можно сказать одно: что наряды безответственно осматривали берег, воду. Необходимость этого офицеры плохо разъяснили солдатам. Осмотр береговой кромки должны регулярно делать офицеры, начиная с начальников застав, кончая офицерами комендатуры и комендантом. А вы, полагаю, уже с месяц не выходили на береговую кромку? Так?
— Не совсем так.
— Не совсем? — усмехнулся Никитин. — Значит, близко к истине? Но я сюда не дискутировать приехал, а разобраться и помочь. Этот проклятый ящик с мотором, конечно, нелегко было обнаружить. Он завален под водой камнями, замаскирован отлично. Значит, агенты матерые, опытные. Они знали, как это надо делать. Да и море тут неспокойное — кружат встречные потоки, на воде постоянно рябь и волны. Надо смотреть тут в сто глаз. Я убежден, что у нарушителей есть вторая рация, иначе они эту здесь не оставили бы. Будем искать вторую. Она должна быть, понимаете?
— Может быть, — неопределенно проговорил Маланьин.
— В чем сомневаетесь?
— Почему мы ее должны искать именно здесь? Нарушители могли унести ее с собой!
— Даже непременно унесли! Вопрос: куда? Мне думается, что далеко не потащат. Появляться на глаза людям с аппаратурой рискованно. Следовательно, они развернут ее в укромном месте, а нам надо его найти. Но я думаю, что они такого места еще не подыскали, не хватило времени. Они пока что выспались, передали первую шифровку, закопали аппаратуру и разгуливают по вашему участку.
Маланьин, насупившись, молчал. На хмуром рябоватом лице его, в морщинах высокого лба выступили капельки пота.
— Да, именно они рацию оставили в расчете на то, что искать ее в этом месте пограничники не будут.
— Уж слишком наглый расчет, товарищ генерал, — заметил Маланьин, думая, что генерал, не пренебрегая мелочами, твердо идет к какой-то своей намеченной цели.
— Вы правы. Это не только нагло, но и примитивно, на первый взгляд. Но я знаю по опыту: враги редко оставляют вещественные доказательства на месте своего преступления. Случайно оброненная вещица: окурок, клочок газеты, пуговица — все это бывает чаще всего в детективных романах. А тут оставлена целая рация и совсем не случайно. Значит, они рассчитывали вернуться сюда и на что-то надеялись. А на что? Вы можете мне ответить на этот вопрос?
— Они рассчитывали на нашу беспечность! — с глухой болью, но искренно сказал Маланьин. — Стыдно говорить, однако это именно так.
— Возможно, — вздохнул генерал и, помолчав, продолжал: — Но искать врагов надо всюду: под каждым кустом, под каждым камнем. Мне думается, что мы сейчас находимся уже близко у цели. Однако имейте в виду все то, что я вам здесь говорил, — это мои чисто психологические предположения, основанные на опыте и на фактах, о которых я обязан молчать. Вы же действуйте самостоятельно, творчески. Пусть будет больше самых худших предположений, больше затраченного труда, чтобы выигрыш был верным. Продолжайте поиск. Действуйте. И пришлите ко мне сержанта Нестерова.
— Слушаюсь! — комендант энергично повернулся и вскоре скрылся за кустами черноклена.
Глава пятая
Никитин, аккуратно свернув карту, полез в карман за папиросами и нащупал там гладкую кожу каштановых орешков. Они приятно ласкали жесткие пальцы. Отдыхая от напряженного разговора, Никифор Владимирович взял вместо папиросы орех, разгрыз его и кинул молочное зернышко в рот. Зерно было сладковатое, теплое. «Сколько еще у нас пропадает такого добра, — подумал Никитин. — Сколько в этих лесных предгорьях диких яблок, груш, орехов, ягод разных?» Но мысли его о богатстве края прервал сержант Нестеров. Он подошел твердым, как на параде, шагом и, лихо взяв под козырек, громко доложил:
— Товарищ генерал, сержант Нестеров по вашему приказанию прибыл!
Генерал почему-то вдруг решил, что Нестеров парень застенчивый, скромный и что с ним можно говорить только с глазу на глаз. Но Никитину захотелось проверить свою догадку и выслушать сержанта на людях.
— Вижу, что прибыли. Садитесь вон на какой-нибудь камень. А впрочем, нет. Сейчас пойдем вместе. Я уж засиделся тут, а камень-то, брат, очень жесткий попался, — поднимаясь, проговорил Никифор Владимирович.
— Мягких камней, товарищ генерал, не бывает, — смело глядя в лицо Никитина, сказал Нестеров.
— А вы уверены в этом? — отряхивая пыль с брюк, спросил Никифор Владимирович. — «Нет, не застенчивый. Ошибся, пожалуй, я», — подумал генерал. Он больше всего любил людей смелых. Застенчивость, по его мнению, пригодна только для девушек, а для настоящего пограничника нужны смелость, находчивость, лихость.
Смущенный своим замечанием и вопросом генерала, Нестеров молчал.
— Уверены, что мягких камней не бывает? — переспросил Никитин.
— Так точно! — твердо ответил Нестеров.
— Вот и неправда, брат, — с грубоватой простотой возразил Никитин. Когда человек начинал ему нравиться, Никифор Владимирович сразу же переходил на «ты» и меньше всего деликатничал.
— А вот есть, брат, меловые камни, они как раз очень мягкие. На них сколько хочешь сиди в полное удовольствие. Побелишь штаны — вот и все. А теперь, сержант Нестеров, веди меня к твоему отделению. Где оно и что делает?
— Шесть человек несут службу по охране государственной границы. Остальные здесь, в группе поиска. Сейчас почистили оружие, запылилось за сутки, товарищ генерал, — быстро ответил Нестеров.
— Как действуют новые карабины?
— Отлично, товарищ генерал!
— Сам откуда родом?
— Из Няндомы, товарищ генерал.
— С Севера?
— Так точно, Архангельской области.
— Значит, попал на курорт?
— Никак нет, товарищ генерал. Несем службу!
— Ишь ты какой! Нравится здесь?
— Так точно, красивый край, но у нас тоже не хуже.
— Да?
— Само собой, — уверенно отвечал Нестеров. — У нас леса-то почище этих — корабельные, прямые, как свечи. Здесь, конечно, курорт, фруктов вдосталь, море теплое…
— Загораете на песочке-то?
— Купаемся. Тут привольно!
— Да. Ты прав. Здесь и нарушителям привольно. Они к вам в гости на шлюпках приезжают, с радиостанциями высаживаются… Они вам тут концерты не давали? Не приглашали заграничные фокстротики послушать?
— Что вы, товарищ генерал! Мы…
— Прошляпили нарушителей-то?
До сержанта только сейчас дошла вся ядовитая, насмешливая сущность последних вопросов. Лицо Нестерова вспыхнуло так, что исчезли на нежно-розовых щеках красные точки веснушек.
— Это правильно, товарищ генерал, — со вздохом согласился Нестеров. — Однако мой наряд в ту ночь находился на другом участке.
— За прорыв на любом из участков границы отвечают все — от солдата до генерала. Вам говорили об этом?
— Так точно! Капитан наш объясняет постоянно. Но только он про нашу заставу говорил, а про генералов не упоминал.
— А тебе, я вижу, палец в рот не клади, северянин!
Усмехнувшись, Никитин погрозил сержанту пальцем и тут же спросил: — А сам-то как думаешь про генералов: отвечают они или нет?
— Само собой… Потому что командование… Я же за свое отделение несу ответственность!
— Молодец, сержант Нестеров! Ну что ж, идем, покажи мне своих героев, а потом расскажешь, как нашел радиостанцию.
— Не один я, товарищ генерал. Все вместе. С нами был и начальник заставы капитан Ромашков и рядовой Кудашев.
— Хорошо, хорошо, там и расскажешь, — подбодрил смутившегося сержанта Никитин.
Простодушием и смелостью ответов Нестеров пришелся генералу Никитину по душе. Сержант не лукавил и не терялся, а говорил, что думал. Прямота — хорошее человеческое качество. Значит, и в трудный момент не растеряется, не подведет никогда.
Идти было недалеко — каких-то пятьдесят метров. Раздвигая кусты, Нестеров продирался вперед, показывая генералу узкую тропку. Тишина стояла вокруг. Несмотря на присутствие большого количества людей, расположившихся в разных местах почти по всему лесному предгорью, не слышно было ни единого звука. По кустам все еще продолжали прыгать солнечные лучи, перемещались, бродили длинные вечерние тени. От перевала, с вершин, дул теплый, легкий ветерок — ласка морского побережья. На горные хребты, казалось, упал и плотно прижался к зелени лесов край голубого неба,