л силуэты людей. Открыв дверцу калитки, он подошел ближе и разглядел двух сидящих за столом мужчин. Постукивая вилками, они ужинали. Значит, комнаты были сданы. Да и мог ли он в этом сомневаться? Курортный сезон был в самом разгаре, и, конечно, предприимчивая домовладелица Мария Дмитриевна не упускала случая, чтобы заработать. Не только комнаты, но и сараишки, кладовые занимались «дикими» курортниками нарасхват, шли по самой высокой цене. Петр в нерешительности остановился.
Нехорошо было беспокоить людей, тем более, когда они так по-домашнему мирно беседуют, даже слов не слышно, и аппетитно, очевидно после купания, ужинают… Только бы увидеть Марию Дмитриевну. Она-то уж устроит его как полагается. Петр бесшумно прошел в кухню, но там, как и в других комнатах, было темно. Вернувшись к веранде и постояв у крыльца, он, наконец, решился постучать. Разговор сразу же смолк, но дверь пока никто не открывал. После короткой паузы и едва слышного шепота кто-то грубоватым голосом спросил:
— Кто там?
— Мне нужна хозяйка дома, Мария Дмитриевна, — ответил Пыжиков.
— Ее нет дома, — раздался прежний, с кавказским акцентом голос.
— А где же она? — с огорчением спросил Петр.
— Вышла куда-то. Должно быть, к соседям. Что ей передать? — явно желая отвязаться от пришедшего некстати гостя, спросил тот же голос.
— Спасибо. Я ее подожду, — ответил Петр. Его начал раздражать неприветливый голос мужчины и полумрак на веранде, таинственный и приглушенный за стеклом шепот. «При таком свете можно подавиться костью или проглотить муху, — зло подумал Пыжиков. — Почему я должен тут стоять? Не только не приглашают войти, а даже не желают взглянуть, кто пришел…»
— Разрешите войти?- подумав обо всем этом, спросил он настойчиво и не очень вежливо.
Его решительный тон сразу подействовал.
— Да, да. Пожалуйста! — медленно открывая дверь, далеко не радушным тоном встретил его мужчина с крупным горбатым носом и с широкими темными бровями. Увидев офицерские погоны и фуражку под цвет окружающей веранду зелени, мужчина на секунду замер. Правая его рука крепко держала дверь, словно намереваясь захлопнуть ее перед самым носом Пыжикова, левая была занесена назад, к бедру. Если бы Петр был внимательней, он бы заметил, как пальцы лежащей на бедре руки скрючивались и дрожали.
Второй мужчина, в белой тенниске, почему-то быстро вскочил и скинул с абажура лампы полотенце. Ярко брызнул электрический свет и заиграл на стенках, выкрашенных в голубой цвет, на оконных фрамугах, на столе, где лежали в веревочной сетке две дыни и рядом с ними поджаренная курица. Под абажуром вихорьком закружились ночные бабочки.
— Эти ночные гости опять налетели, — глядя на бабочек и поглаживая гладко выбритую, с высоким лбом голову, спокойно проговорил мужчина в белой тенниске. — Милости просим, товарищ офицер, к столу. Скоро хозяйка придет. Вы что, ее родственник?
— Просто знакомый. Недавно мать здесь комнату снимала.
— Мы тоже курортные, порхаем, как эти бабочки… Смотрите, сколько всяких букашек полно на огонек летит, вроде нашей мошкары на Урале.
Высоколобый оказался более приветливым и радушным, чем большеносый кавказец. Засунув руки в карманы, он исподлобья наблюдал большими круглыми мутно блестевшими, как у свирепого быка, глазами. По его взгляду было видно, что он сердит и недоволен. Визит офицера смутил их обоих, явно нарушив вечернюю задушевную беседу.
— А вы тоже с Урала? — улыбаясь, спросил Петр у горбоносого.
— Нет. Мы здесь, в горах, живем.
Высоколобый снова засуетился, настойчиво предлагая придвинуться к столу и закусить. При этом он все время улыбался поджатыми губами, стянутыми у подбородка морщинами.
— Дыньки не хотите? Великолепнейшее творение природы, сорт знаменитый, наша матушка «колхозница». А какой аромат! Прелесть! У нас дома этого пока нет.
— Почему же? На Урале растут и арбузы и дыни, — возразил Петр.
— Извините, это на Южном, а на Северном мало, да и еще рано сейчас, не вызрели. Когда же я оттуда уехал? — потирая висок, многозначительно задумался высоколобый. — Да уж десятый день. Не заметишь, как и отпуск пролетит…
— Значит, с Урала? — словно желая заглянуть в душу этого суетливого, чересчур словоохотливого курортника, снова спросил Петр.
— Коренной тагилец. Все-таки разрешите угостить вас дыней! Вот той, что побольше да поспелее.
— Спасибо, я не хочу. Извините, что побеспокоил…
— Ну, что там! Чем же вас тогда угостить? Вина предложить не осмеливаюсь. Знаю, что служба у вас строгая.
Горбоносый подошел к столу и выкатил из сетки дыню. Подержав ее в смуглой большущей руке, положил на тарелку. Косясь на офицера угрюмым взглядом, он медленно, с расстановкой проговорил:
— Слушай, друг, пачему не хочешь? Хароший дына.
Пыжиков вновь поблагодарил и отказался. Ему почему-то неприятна была встреча с этими людьми и противна суетливая назойливость высоколобого. «Забавная компания, — усмехнулся Петр. — Два сапога на одну ногу!»
Разговор как-то иссяк и прекратился. Все трое чувствовали себя напряженно и неловко. Пыжиков сидел как на иголках и злился, что испортил людям ужин. Хотелось встать и уйти, но уходить было поздно и некуда.
В другой раз посидел бы, поговорил с людьми, о многом основательно расспросил, а сейчас и самому говорить и слушать не хотелось. Да и высоколобый курортник, с неприятно поджатыми губами, своей приторной вежливостью и подобострастными репликами совсем не располагал к себе, а наоборот, отталкивал. Горбоносый не мог скрыть своей неприязни к непрошенному гостю в зеленой фуражке. Постояв у стола и уже больше не предлагая угощения, покопавшись в чемоданчике, он взял полотенце и вышел во двор.
Это вынужденное знакомство прервалось возвращением хозяйки дома. Петр с облегчением вздохнул.
Как и следовало ожидать, Мария Дмитриевна встретила Петра с обычным радушием. Она провела его в большую» с выходящим на веранду окном комнату и, усадив на диван, сразу же затопила его словесным потоком пустяковых воспоминаний о матери. Однако Петр вежливо сослался на усталость и попросил приготовить ему постель.
— Извините, дорогая Мария Дмитриевна. Совсем измотался, только бы добраться до подушки, — расстегивая воротник гимнастерки, сказал Пыжиков.
— Что же это вы, голубчик? — заахала Селихова.
— Служба такая… Уже двенадцать, — посмотрев на часы, ответил Петр. — Скоро должна прибыть за мной машина с солдатами.
— Ах, боже мой! Да вы хоть скушайте что-нибудь.
— Немного, пожалуй, можно, — согласился Петр, вспомнив, что он с утра ничего не ел.
Мария Дмитриевна вскочила и побежала на кухню готовить ужин.
Петр слышал, как курортники, гремя топчанами, которые, как в общежитии, всегда приготовлены расчетливыми хозяевами для многочисленных гостей, укладывались спать и тихо, но, видимо очень горячо, о чем-то меж собой спорили. Петра они уже не интересовали.
— Нам надо быстро уходить, Семион, — склонившись к своему партнеру, шептал горбоносый. — Ты слышал, что он сказал хозяйке?
— Да, — соглашался высоколобый, держа в руках термос с длинным наплечным ремнем и опустив на пол ноги в желтых на толстой подошве ботинках.
— Он говорит, что скоро будет машина и солдаты… Что это значит? Это значит, что он хитрый человек, играет с нами, как кошка с мышками…
— Молчи! — схватив горбоносого за руку, просипел Семион. — Ты ведешь себя, как настоящий болван. Почему ты с этим офицером разговаривал по-хамски?
— Дед мой — дагестанский князь, отец — тоже, я — гордый человек, нанимаешь? Я ненавижу их, пусть будет это мальчишка или офицер. Надо уходить, Семион. Он все узнал.
— Посмотрим. У нас еще есть время. Есть и термос. Вот швырну его и от этой хатки ничего не останется.
— Тогда мы тоже сдохнем…
— Нет. Я умею бросать лучше, чем ты думаешь. Послушаем, подождем, что будет дальше. Только без паники. Я бывал не в таких переплетах… Тихонько подойди к окну и взгляни, что делает этот юноша.
Подвижный и верткий кавказец кошачьими шажками, на цыпочках подкрался к окну и осторожно отодвинул край занавески.
Съев без всякого аппетита кусок жареной курицы с помидором, Петр сидел за столом. Запустив пальцы в спутанные волосы, раздумывал над словами генерала Никитина. «Я дурак, пытался еще над ним куражиться… А как вначале разговаривал с майором Рокотовым! И какую написал объяснительную записку… Хотел всем доказать, что мне теперь все равно, безразлично. Пустая, глупая бравада!»
Тряхнув гудевшей головой, словно избавившись от невеселых раздумий, Петр встал и подошел к окну. На веранде метнулось какое-то черное пятно и скрылось в саду. Пыжикову стало вдруг жутко. «Кому это вздумалось за мной подглядывать? А может быть, это нервы шалят?»
На душе стало еще тяжелее. В комнате было душно, как в бане. Над садом сгущались темные тучи. Голова тяжелела, будто наливалась свинцом, но спать уже не хотелось.
С неожиданной резкостью скрипнула ржавыми петлями дверь. Петр вздрогнул и оглянулся. На пороге в длинном цветастом халате стояла Мария Дмитриевна.
— Это я, Петр Тихонович. Вы почему, голубчик, не спите?
— Не спится что-то, Мария Дмитриевна. О службе, о жизни вот думаю…
— И-и, милый мой! В ваши-то годы… Не надо много думать. Вся жизнь еще впереди.
— Серенькая моя жизнь, Мария Дмитриевна, как пыль вьется вокруг, глаза порошит. Ничего пока хорошего в ней не вижу, — с болезненной откровенностью признался Петр. Ему хотелось говорить, поделиться с пожилой женщиной своими невзгодами.
— А вы потише, голубчик, а то мои постояльцы еще не улеглись, — подняв палец и переходя на шепот, предупредила хозяйка.
— Они всегда так долго не спят? — покосившись на веранду, спросил Петр.
— Когда как. Только на днях им сдала. Сняли всю площадь и сразу поставили условия, что им нужен абсолютный покой. А сами комнатами почти не пользуются, на веранде и спят и едят. Ездили на экскурсии, возвращались поздно. Вчера приехали, заперлись и долго о чем-то спорили. Этот гололобый-то, вроде как ученый, все в горы ходит, а второй за проводника. Водит его по горам и все показывает!