– Ничего не хочешь мне рассказать? Или мне самому догадаться, что творится у тебя в голове? – пробормотал Кэм.
Я фыркнул, повернулся и направился туда, куда мы шли раньше. Камерон последовал за мной.
– Я не знаю, о чем ты.
– Нова тебе нравится.
– Тебе все равно неважно, что я скажу. Ты ведь уже составил мнение, так?
– Ну я же не слепой, – сухо сказал он. Мы обогнули группу людей, и мне не терпелось поскорее вернуться домой. – Она интересная, и ты не можешь ее раскусить. Наверное, это сводит тебя с ума, – смеясь, заметил он.
– До закрытия лагерной смены осталось всего пара недель, и больше мы работать вместе не будем.
В разговоре возникла небольшая пауза, и я обрадовался, однако вскоре Кэмерон перевел дыхание и заговорил снова.
– Пойми, в этом нет ничего ненормального. Чувствовать себя хорошо – это здорово.
– Кэм, пожалуйста, не сейчас, – вздохнув, попросил я, и мы дошли до конца рынка и гавани.
– А когда? – спросил он.
– Я думал, мы заключили молчаливое соглашение не говорить о своих чувствах, – резко сказал я, понимая, что реагировать так было несправедливо. Но я ничего не мог с собой поделать. Я не хотел обсуждать ни Нову, ни Ричарда, ни уж тем более ту ночь, когда он умер, и чувство вины, которое прилипло ко мне как жевательная резинка. Мы остановились, и я посмотрел на Кэма. – Или ты хочешь рассказать, почему всегда ищешь для скалолазания высокие и опасные горы?
Кэм закатил глаза.
– Вообще-то мы говорили совсем не об этом.
– Вот как? Так может, поговорим и об этом тоже? Нет? Хорошо, тогда прекрати думать о Нове.
– Ты ревнуешь и имеешь на это право, я просто хотел, чтобы ты раскололся…
– Кэм, – попросил я его настойчивее, и на сей раз он понял. Я не хотел ссориться с лучшим другом из-за какого-то пустяка. Но мы оба понимали, что нам придется обсудить мучившие нас вопросы. Рано или поздно.
– Ладно, давай поедем к тебе и наконец устроим барбекю, – примирительно сказал Кэм.
– Тебе не хватило бутерброда с рыбой, который ты только что съел?
– Я занимаюсь спортом, так что у меня хороший аппетит. Тебе тоже стоит попробовать, а то за время здесь ты немного исхудал, – подшутил надо мной друг.
Я с улыбкой покачал головой и обрадовался, что мы перестали ходить по тонкому льду. Когда-нибудь нам придется встать на хрупкую поверхность, которая уже надламывалась и покрывалась зубчатыми трещинами. Но не сегодня.
13. Нова
Рак
В любви Раки ищут эмоциональную безопасность и чувство принадлежности.
Дни здесь проносились мимо меня словно машины по шоссе времени. Прекрасный пейзаж, который казался живописной панорамой, полной ярких красок и форм, пьянящий запах моря и часы, проведенные с детьми, мешали мне даже думать, что однажды со всем этим придется попрощаться. Ведь когда наступит этот день – а он непременно наступит, – безжалостная реальность все равно вернет меня в повседневную жизнь.
Между тем мы с Уэстоном даже смогли кое-как поладить, прежде всего после случайной встречи на рынке. По вечерам я писала в гостинице еженедельные гороскопы для начальницы, а в лагере мы по очереди проводили занятия с детьми. Когда Уэстон с воодушевлением и блеском в глазах рассказывал об астрономии, мы с ребятами ловили каждое его слово. Я всегда восхищалась людьми, у которых было страстное увлечение, что-то, из чего они черпали энергию. Говоря на любимые темы, такие люди сразу начинали светиться. То же происходило и с Уэстоном, который делал вид, что отлично владел эмоциями, но в действительности часто им поддавался.
Порой меня начинала немного мучить совесть, пусть причин для этого у меня не было. Но потом Уэстон снова открыто выказывал отвращение ко мне и астрологии, и все мои сомнения улетучивались. Хотя в последние дни он вел себя лучше. Когда я проводила время с детьми, он по большей части сдерживался. Пока я разбирала с ними знаки зодиака и организовывала наш спектакль, я лишь изредка ощущала его ворчливое, упрямое недовольство. Это ведь уже был прогресс, так?
Сегодня мы делали из картонных трубок и линз простые телескопы, что оказалось веселее, чем я думала. Каждый мог украсить свой яркими красками и наклейками. Уэстон стоял в конце комнаты, где мы сегодня мастерили, и не сводил со всего происходящего глаз, а я рисовала на своем телескопе знаки зодиака. Просто чтобы немного его позлить.
Я встала и прислонилась к столу рядом с ним, пока дети перед нами с большим удовольствием возились с поделками. До этого я включила радио, и на фоне играли поп-песни. С музыкой все получалось немного проще.
– Ну что, как тебе мой? – поддразнила я. Мы не только взяли себя в руки, но и пришли к согласию. Я доставала его и продолжала попытки вызвать на откровенность, в то время как он делал вид, будто ему это совсем не нравилось. Я полагала, что Уэстона раздражало, что он не мог постоянно меня игнорировать.
Он поднял бровь, как делал всегда, когда хотел выразить скептицизм. Я мельком взглянула на его бицепсы, которые были особенно хорошо видны, так как он был в рубашке с коротким рукавом и стоял, скрестив руки. Во время своих поисков я узнала, что в колледже он довольно неплохо играл в гольф. Интересно, навык сохранился? Продолжил ли он играть, просто так, для развлечения? Я сомневалась, что Уэстон Джонс вообще делал хоть что-то только ради удовольствия.
– Какое оформление. И почему я не удивлен? – пробурчал он, и я не смогла удержаться от улыбки.
– Нарисовала специально для тебя. – Я повернула телескоп и протянула ему. – Вот, Дева. – Затем я повернула поделку еще немного. – А вот Рак, это я.
– Я знаю, – неожиданно ответил он.
– Ты запомнил?
Он замешкался, будто так же, как и я, думал о нашей первой встрече. До сих пор.
– У меня хорошая память, – коротко ответил он, и я придвинулась чуть ближе и слегка подтолкнула его плечом, чтобы еще сильнее выманить его из зоны комфорта. За прошедшее время я уже успела увидеть, что таилось за выстроенной им ширмой, и больше не боялась к нему прикасаться, ведь излучаемые им напряжение и сила были лишь видимостью. Просто маской.
– Ты запомнил, поскольку тебя это заинтересовало.
Уэстон повернул голову и посмотрел на меня сверху вниз. Он наконец-то уделил мне все свое внимание, и на мгновение я ощутила то же чувство, которое возникло между нами тогда. Которое появлялось между нами всегда, когда мы оказывались рядом. При этом я по-прежнему совершенно не понимала, откуда оно взялось. Обычно я чувствовала такую близость лишь с людьми, с которыми была по-настоящему давно и хорошо знакома. Но об Уэстоне я знала довольно мало: только имя и информацию, которую сама нашла во время своих поисков.
– Невозможно выбрать, что останется в голове, а что нет, – немного печально ответил он. Значит, ему хотелось что-то забыть? Что-то, связанное с моим отцом, его наставником? Как бы он ни пытался это скрыть, по его глазам было видно, что на Уэстона нахлынула боль, вызванная этой потерей. Однако спрашивать об этом не стоило: во-первых, он снова мог начать меня сторониться, а во-вторых, было неподходящее время и место. Поэтому я поступила так, как делала часто: позлила его, чтобы отвлечь от других мыслей.
– Невозможно? Что же тогда получается? Ты, человек, помешанный на контроле, и не в силах управлять своей головой? Должно быть, для тебя это невыносимо.
Атмосфера резко переменилась, но не в том смысле, что он снова спрятался за маской. Его взгляд скользнул к моим губам. На долю секунды. Мое сердце сильно забилось, в животе возникло странное покалывание, а дыхание участилось.
– Ты даже не представляешь, что для меня невыносимо, – хрипло прошептал он, и я могла бы предположить, что он со мной флиртует, но знала, что это было ему несвойственно.
Порой желание и ненависть оказывались близки, и оба чувства время от времени требовали выхода. Станет ли он их выпускать? Возможно, за контролируемым прикрытием на самом деле бушевал огонь. В этот момент мне как никогда захотелось узнать настоящего Уэстона.
Вдруг дверь открылась, и в класс просунула голову Шарлотта. Я немного отодвинулась от Уэстона.
– Эй! Начинается соревнование, давайте скорее!
Дети радостно вскочили, словно ужаленные пчелой, и побежали за Шарлоттой.
– Соревнование? – я с любопытством посмотрела на Уэстона, когда мы собрались отправиться за детьми.
– Ежегодно между всеми вожатыми и детьми проводится соревнование по лазанию. Каждый отряд придумывает лозунг, и тому из них, который быстрее всех преодолеет маршрут, достается огромный мешок сладостей. – Уэстон уже стал уходить, в то время как я медлила. Он, казалось, заметил это, остановился и повернулся ко мне. – Ты ведь не боишься такого испытания? – чересчур самодовольно спросил он. Я и вправду боялась и совсем не хотела участвовать, но не собиралась доставлять ему удовольствия. Вряд ли маршрут будет на большой высоте. Явно не страшнее, чем стоять у меня на балконе на высоте четвертого этажа.
– Конечно нет. – Я оттолкнулась от стола и с высоко поднятой головой прошла мимо Уэстона. – Жаль, что мы в одном отряде, я бы очень обрадовалась, если бы ты проиграл.
Возможно, мне показалось, но я услышала позади хриплый тихий смех, что сделало меня саму немного счастливее.
Соревнование началось медленно, подобно хищнику, который подкрадывается к тебе, а затем хватает, когда ты совсем не ждешь. Он раздирает тебя на части, и ты даже не успеваешь опомниться и почувствовать настоящую боль, пока не станет слишком поздно, и он не разорвет тебя в клочья.
Каждому из нас выдали необходимое снаряжение с ремнями и крючками, чтобы мы могли преодолевать подъемы, сооруженные над настилом из опилок. Среди участников радостно кричали дети и вожатые из лагеря. Это напоминало жужжание и гудение возбужденного улья, вибрировавшего жизнью и энергией, из-за чего я нервничала еще больше.