– Выходит, нас определяет только наша работа? – тихо спросила она.
Я приподнялся, склонился над ней и слегка провел большим пальцем по ее щеке.
– Прежде я так и думал. Но теперь впервые понимаю, почему говорят, что работа – это еще не самое главное в жизни.
Она одарила меня нежной улыбкой, подняла руку и провела ей по моим волосам.
– Возможно, нам обоим нужно было оказаться здесь, чтобы это понять, – прошептала она, и мне показалось, что за ее словами скрывалось нечто большее. Однако подумать об этом я не успел: она поцеловала меня в губы.
– Я хотела бы познакомить тебя с семьей, – вдруг сказала она.
Я затаил дыхание.
– Ты же говорила, что я не понравлюсь твоей бабушке?
– Я уверена, что она станет тебя проверять и тебе может прийтись нелегко, но в конце концов ты обязательно ей понравишься.
Раньше приглашение познакомиться с семьей всегда было для меня четким знаком нажать на тормоза и сбежать. Но не в этот раз. Напротив, я впервые смог представить, как девушка знакомится с моей мамой или ужинает с моими друзьями.
– Мне бы очень хотелось познакомиться с твоими родными.
– Правда? Ты не боишься?
– С чего бы? Ты ведь будешь рядом, – с улыбкой ответил я.
– Хорошо, – едва слышно сказала она.
Я снова наклонился к ней, остановившись у ее губ.
– Хорошо, – прошептал я, а потом поцеловал Нову.
Она уехала вчера, чтобы заранее подготовить семью к встрече со мной. Мы созванивались и постоянно переписывались. После нескольких недель, проведенных вместе, быть вдали от нее было странно. Но и у меня осталось дело, с которым мог разобраться я один.
Я открыл кованые ворота и вошел в место покоя, запертое в оживленном ритме Лондона. Кладбище располагалось между готическими церквями и современными многоэтажками и виднелось зеленым пятном на карте города. Под ногами хрустел гравий, и у меня неприятно засосало под ложечкой. Каменные ангелы охраняли территорию, а заросшие надгробия и кресты криво торчали из земли, в которую зарылись густые корни старых деревьев. Здесь смерть и жизнь были едины.
Было странно тихо: шум города казался приглушенным и едва слышным, как будто он проявлял уважение к мертвым. Тишину нарушали только шелест листьев, случайное щебетание птиц и отдаленный звон церковных колоколов.
Хотя повсюду витала смерть, здесь царила спокойная атмосфера. Это место служило напоминанием, что, несмотря на бренность жизни, истории людей продолжали жить в нас. Образом прошлого и настоящего.
Я прошел по дорожке, усыпанной гравием, и свернул, остановившись перед новым надгробием из антрацитового мрамора.
Ричард Малрой
Необычайно дальновидный астроном,
Бесконечно терпеливый учитель,
Замечательный друг.
Он научил нас мечтать о том,
что находится за звездами, и показал,
что Вселенная отражается
в каждом добром слове и милосердном поступке.
Его свет и дальше будет сиять
в сердцах всех тех, кого он коснулся.
Да покоится он среди звезд,
которые так обожал.
К горлу подступила тошнота, а желудок сжался как кулак. На мгновение тень боли затмила мою вновь обретенную надежду, и я понял, что больше никогда не смогу поговорить с Ричардом, попросить у него бесценного совета.
Осознание волнами прокатилось по моему телу, и я проглотил жгучий комок в пересохшем горле.
Я медленно наклонился и положил на могилу кремовый нарцисс. Его яркие лепестки нежно переливались под ясным летним солнцем. Среди этой тишины я все еще чувствовал дух Ричарда. Его понимающую улыбку, спокойный голос, безграничное терпение – воспоминания о них все еще отзывались у меня в душе, когда я давал себе волю.
Я опустился на колени и с трепетом провел пальцем по гладкому камню, как будто только так теперь мог с ним связаться. От скорби у меня перехватило дыхание; я больше ей не противился, как прежде. Я позволил ей заполнить мои мысли. Боль угнетала меня. Душила. Я долгое время пытался ее вытеснить, однако сейчас, в этом месте, впустил ее обратно, и она захлестнула со всей силой.
Ричард погиб, и я никогда не смогу с этим смириться, но рана не затянется, если я не дам ей возможность зажить.
Дело в том, что я испытывал не только скорбь, но и благодарность. Благодарность за все, чему Ричард меня научил, за время, которое мы провели вместе, за его неиссякаемое терпение и неисчерпаемые знания. Я столько от него узнал, столько от него получил.
Так прошло несколько минут: я просто сидел, смотрел на могилу, а в душе проплывали все воспоминания. Затем я встал, вытер влажные следы со щек и глубоко вздохнул. Пришло время начать двигаться дальше. Сделать шаг вперед. Поехать к Нове. Познакомиться с ее семьей.
Когда я покидал кладбище, тяжесть в груди немного ослабла. Скорее всего, полностью она никогда не исчезнет, но хотя бы станет терпимой, чтобы я мог с ней жить.
30. Нова
Рак
Несмотря на первоначальную осторожность, Раки хорошо приспосабливаются к различным ситуациям.
Кухню наполнял аромат домашнего пирога из свежих яблок, собранных у нас в саду. Мама металась по комнате, точнее, по всему дому: так она вела себя со вчерашнего вечера, когда я сказала, что собираюсь познакомить их с Сольвей и Шэрон со своим мужчиной. И вот оно появилось снова – волнение, из-за чего внутри все затрепетало, а все мои ощущения будто бы притупились. Теперь я не чувствовала ничего, кроме биения сердца и странного беспокойства в животе, от которого меня слегка подташнивало.
Какое мнение у них сложится об Уэстоне? И будет ли ему здесь хорошо? Я очень на это надеялась. Быть может, тогда я и найду в себе смелость наконец все ему рассказать. В тени липы у нас саду, в тишине и покое.
– Чего вы все такие напряженные? – спросила Сольвей, вошла на кухню и опустилась на один из свободных стульев у обеденного стола в центре комнаты. Кухня всегда была для нас главным местом в доме. За все время за старым деревянным столом уже сидели, пели, разговаривали и наслаждались жизнью множество людей. И скоро среди них будет и Уэстон.
Мама обратила внимание на Сольвей, которая как раз наливала себе бокал медовухи.
– Мама! – упрекнула она бабушку. – Ты что, уже пьешь?
Та только пожала плечами.
– Сегодня суббота, – возразила она, как будто это было достаточно веской причиной для чего угодно. Я, скрестив руки, прислонилась к кухонному столу и принялась наблюдать за этим зрелищем.
– Можно подумать, ты бы не стала пить в будний день. Тебе не кажется, что лучше встретить нового парня Новы трезвой? – возмущенно сказала мама. Дело было вовсе не в том, что бабушка много или часто пила: она и без алкоголя умела праздновать как в последний раз. Я подозревала, что ей, скорее, хотелось позлить маму.
Сольвей с озорной усмешкой на губах подняла бокал. Что только подкрепило мою теорию.
– Если он не примет нас такими, какие мы есть, в нашей семье ему не место.
Меня охватил страх. Бедный Уэстон: теперь ему придется отвечать на тысячи вопросов. Я знала, почему до сих пор не приводила никого домой.
– То есть ты хочешь сказать, что медовуха – это часть твоего характера? Я тебя умоляю! – продолжила ругаться мама, быстро подошла к столу, взяла бутылку и убрала ее назад в холодильник.
– Иногда я даже не знаю, кто в наших отношениях ребенок, – закатив глаза, пробормотала Сольвей и сделала еще глоток.
– И я тоже! – Мама вернулась к духовке, чтобы проверить, готов ли пирог.
– Лютики, не ссорьтесь, – сказала Шэрон, которая тоже вошла на кухню. Она была, как и бабушка, одета в светлые тканевые брюки и пеструю тунику и заняла место рядом с Сольвей. Та лишь улыбнулась ей и накрыла своей ладонью руку Шэрон, лежавшую на столе.
– Ты права. В этом доме нет места ссорам. Отныне будем думать только о хорошем, так, маленькая фея? – обратилась она ко мне, похоже, заметив, что я нервничала. Судя по всему, это было заметнее, чем хотелось бы. Я неловко улыбнулась.
Время уже подходило, и желудок свело. Я выглянула в окно и вдруг заметила машину Уэстона, остановившуюся перед нашей садовой изгородью. Он немного помедлил, а потом вышел, и, когда дверь открылась, я тоже засуетилась.
– Скоро вернусь.
– Он приехал? – взволнованно спросила Шэрон.
– Да, похоже на то, – так же с тревогой ответила мама.
Я вышла с кухни на улицу. Огромные облака, словно мягкие занавески, закрывали солнце и приглушали его золотистый свет. Ласточки летали низко в небе, предвещая дождь.
Уэстон стоял, сосредоточившись на багажнике своей машины, который он только что открыл. Он заметил мое присутствие и повернулся ко мне. Его губы расплылись в улыбке. Он притягивал меня слово магнит.
На секунду я замерла, вдыхая воздух этого мгновения, пропитанный осознанием того, что он приехал сюда ради меня. Что мы нашли друг в друге то, чего нам, видимо, не хватало. По крайней мере, я на это надеялась, а еще на то, что наша связь окажется достаточно прочной и выдержит мое предстоящее признание.
Которое слишком долго жгло меня изнутри.
– Привет, – сказала я, открыла маленькую скрипучую калитку и направилась к нему. Он тут же меня обнял, и на мгновение я замешкалась, ведь прекрасно знала, что мама, Сольвей и Шэрон стояли у окна и наблюдали, но потом все же обвила его шею руками.
– Привет, – прошептал он и заглянул мне прямо в глаза, из-за чего все мои мысли совсем смешались.
– За нами наблюдают, так? – тихо спросила я, чтобы проверить свои подозрения.
Уэстон заглянул мне через плечо и посмотрел на дом.
– Да. Значит, мне лучше взять себя в руки?
Я притянула его ближе за шею.
– Даже не смей когда-нибудь брать себя в руки.
Он засмеялся и поцеловал меня в губы – крепко, но целомудренно.
– Пока хватит и этого, – прошептал он мне на ухо. – Остальное потом.