Может, я сам выдал себя, погнавшись за чувством, которого не существовало?
– Все слова, что я говорила, были искренними. Все чувства, что я испытывала с тобой, были настоящими, – прошептала она. – Я скрывала правду, так как боялась потерять, что ты мне дал. Потерять тебя. – Она судорожно вдохнула. – Да, я приехала в лагерь с другой целью, но это теперь ничего не значит. За проведенное с тобой время я изменилась. – Она набрала побольше воздуха. – Точно так же, как изменился и ты. Этого отрицать ты не можешь.
Мне хотелось ей поверить, настолько сильно, что говорить следующие слова было физически больно. Но поступить иначе я не мог.
– Мне нужно время все осмыслить, – почти беззвучно ответил я. В моем голосе слышался холод. Я снова соорудил защитную стену и отключил чувства, чтобы опять не раствориться в боли. Счастье и боль – одно без другого не существовало, так что пришло время вновь щелкнуть выключателем. Отключить все и сразу.
– Я понимаю, – ответила она с тихим всхлипом.
Я кивнул. Помедлил. Что-то во мне умерло. Я встал, взял блокнот, устало потер глаза и, оставив с ней частичку себя, пошел к машине. Чтобы снова в одиночестве зализывать раны, пока они не перестанут кровоточить, и тогда я, наверное, смогу двигаться дальше. Впрочем, неважно, что вообще будет дальше.
32. Нова
Рак
У Раков хорошая память, и они часто испытывают ностальгию.
Дорогой Уэстон,
несомненно, я вела себя неправильно. Мне следовало рассказать все гораздо раньше, и я понимаю, что ты обижен и разочарован, и хочу искренне извиниться.
На самом деле я пряталась от собственных чувств, опасаясь, что они нас разлучат. Всю жизнь я была простой, беззаботной Новой. Все, что становилось сложным или глубоким, сразу заканчивалось. Я поддерживала поверхностные отношения, чтобы не бояться этого конца.
Однако все впервые изменилось: наша связь показалась мне правильной. С тобой мне было и сложно и прекрасно одновременно. И испугавшись, что могу все потерять, я сделала как всегда – спряталась в укрытие. Пытаясь держать все в тайне, я обошлась несправедливо с нами обоими и с тем, что было между нами. Ты имеешь право знать правду и принимать собственные решения. Мне стоило тебе довериться, а не обманывать саму себя.
Время, проведенное вместе с тобой, было для меня особенным. Ты пробудил во мне неведомые прежде чувства, и я в тебя влюбилась. Я просто не могла иначе. Я наслаждалась каждой минутой с тобой.
Я понимаю, что тебе нужно какое-то время побыть наедине, чтобы все осмыслить, и не жду, что ты простишь меня или продолжишь наши отношения. Но я надеюсь, что ты знаешь: мои чувства искренни, и я жалею о том, что скрывала от тебя правду.
Скажи, когда будешь готов, впредь между нами больше не будет никаких секретов.
С наилучшими пожеланиями,
Нова
Глаза у меня были красными, а нос болел оттого, что я много сморкалась. За прошедшие бессонные ночи я так устала и обессилела, будто не спала целых две недели. Уэстон больше со мной не связывался, но я этого и не ждала. Я ужасно злилась на себя за то, что мне не хватило смелости рассказать все раньше. Возможно, сделай я это сама, он бы не чувствовал себя настолько преданным. Но теперь… теперь я все разрушила.
Сегодня утром я пришла в редакцию раньше всех и принялась за работу. Я выплеснула в текст все, что было на душе, чтобы предъявить что-то в том случае, если мой план не удастся. Через час в наш кабинет вошел Уильям и испытующе на меня посмотрел.
– Что с тобой такое? – спросил он, и я все ему рассказала. Как и подруге Лори, которая вчера, после моего приезда в Манчестер, пришла ко мне с бутылкой вина и огромной пиццей, и я была вынуждена все-таки пойти на откровенность.
– Вот черт. Мне очень жаль, – сказал он и обнял меня, поскольку меня опять накрыла волна рыданий.
После обеда я, опустив голову, наконец поплелась по коридору к кабинету Джеральдины. Я чувствовала себя идущим на заклание ягненком.
Я осторожно постучала в дверь и, услышав «войдите», вошла в кабинет. Начальница, как всегда, сидела за огромным письменным столом. Она указала на стул.
– Как хорошо, что ты вернулась. Садись, не терпится послушать, что ты расскажешь! – взволнованным голосом сказала Джеральдина. Я нерешительно села и сделала пару глубоких вдохов. – Как прошли последние недели? Насколько близко ты подобралась к Уэстону Джонсу?
Если бы она только знала… Но эта близость была не только физической, и мое сердце снова болезненно сжалось, когда я вспомнила его лицо после моего признания. Боль от предательства в его глазах.
– Прежде чем мы поговорим об Уэстоне, я хочу рассказать тебе кое-что еще. – Я собрала все остатки смелости. – Мне нужна была эта работа не только, чтобы получить повышение. Ричард Малрой, покойный наставник Уэстона…
Я на мгновение замолкла.
– Да? Кто он?
– Мой отец.
Джеральдину редко получалось удивить, но в этот раз мне это удалось. Она глубже откинулась на спинку стула и сплела пальцы на столе.
– Да, ну и дела, – ответила она.
– Поэтому я не могу написать статью. История касается меня лично, – тихо сказала я.
– И ты что, не знала об этом раньше?
В ее резком голосе прозвучал упрек.
– Я только за работой поняла, как сильно это на меня влияет.
– И у тебя был на это целый месяц, целый месяц, в течение которого я предоставляла тебе больше свободы, чем остальным сотрудникам.
Джеральдина встала, обошла стол, подошла к маленькому бару в углу и налила себе виски. Она долго смотрела на бокал, раскачивая его взад и вперед и вглядываясь в янтарную жидкость. Начальница вздернула идеально выщипанные брови и неодобрительно скривила накрашенные губы.
– Ладно, – наконец сказала она, и я с надеждой приободрилась. – Тогда отдашь заметки Уильяму. Статью напишет он.
– Уильяму? – недоверчиво спросила я.
Мы с ним дружили, но в то же время он был отличным журналистом. Он копнет глубже, чем осмелилась я, так как испытывала к Уэстону чувства. И у него не будет другого выхода, поскольку иного Джеральдина не допустит. Я могла бы с ним поговорить, но он не должен был рисковать из-за меня работой: я и так требовала от других слишком многого.
– Да, он все равно был в моем списке кандидатов на должность обозревателя. Если ты не хочешь ее получить, то…
– Ладно, – перебила я, но не потому, что меня все еще привлекала возможность повышения: я просто не хотела, чтобы Уильям воспользовался Уэстоном и его историей. – Я написала статью. Сейчас пришлю.
– Жду не дождусь, – с сарказмом сказала она.
Вернувшись к себе за стол, я перечитала написанное сегодня утром и отправила черновик статьи Джеральдине.
Прошло совсем немного времени, и начальница снова позвала меня к себе в кабинет. Я переминала пальцы, сидя на стуле перед ее столом, а она в последний раз просматривала мою статью. Наконец она отвела взгляд от экрана, и он поразил меня словно стрела.
– Ты что, издеваешься? – Ее резкий вопрос рассек воздух в комнате как поднятый клинок. – Где же разоблачения? Грязь, которую скрывает Уэстон Джонс? Как по мне, это похоже на сочинение мечтательной девчонки, витающей в облаках! – отчитала она меня, и я сглотнула.
– Я написала статью так, чтобы она основывалась на фактах, а не на скандальных историях.
Джеральдина презрительно усмехнулась и вновь откинулась на спинку стула.
– Тогда ты, пожалуй, ошиблась журналом. Людей интересуют скандалы, они хотят читать про них. Что им, по-твоему, делать с тем фактом, что Уэстон Джонс – замечательный человек?
– Быть может, пришло время изменить взгляд на вещи? Рассказывать людям не ложь, а то, что происходит на самом деле?
Начальница была явно в шоке от моих слов, но мне это надоело. Надоело угождать ей, человеку, для которого я ровно ничего не значила.
– Дорогая, бизнес устроен совсем иначе, и я думала, что ты это уже поняла, – ответила Джеральдина, и я услышала в ее словах горечь. Неужели она когда-то была другой? Может, раньше она хотела изменить мир своей работой, а после застряла в журнале, задачей которого было небольшим тиражом распространять ложь и полуправду? Теперь я смотрела на нее другими глазами и больше не боялась ее напористости. Я испытывала жалость. И в этот миг я осознала, что такой путь не сделает меня счастливой. Бабушка была права все это время. Я мечтала совсем не об этом, меня ждало что-то другое. Эта работа уничтожит меня изнутри, разрушит меня всю. Чтобы втиснуться в эти рамки и соответствовать должности, мне нужно было отказаться от сочувствия.
Когда я встала, Джеральдина удивленно втянула воздух.
– Ты что делаешь?
– Я увольняюсь, – спокойно ответила я и, произнеся эти слова, почувствовала себя свободной. На губах даже заиграла легкая улыбка.
– Из-за этого? Не смеши.
– И не пытаюсь, не волнуйся.
– Ты же знаешь, что мы все равно можем опубликовать твою статью, так как ты написала ее, работая здесь, – торжествующе ответила Джеральдина.
– Да пожалуйста, можешь смело выпустить ее в том виде, в каком она есть. – Вновь набравшись храбрости, я облокотилась на стол и наклонилась к ней. – Но я знаю, что для тебя она будет недостаточно скандальной, поэтому тебе придется опять заняться поиском информации. Это займет несколько недель. Дай-ка подумать: до того, как будет напечатан следующий выпуск, в котором сможет выйти статья, пройдет не меньше трех месяцев. – Я улыбнулась ей. – Так что я опубликую работу быстрее, и тогда твое слово будет против моего. К тому же тебе нужно сначала найти что-то, что ты сможешь использовать в своих целях.
Казалось, она удивилась, но предприняла последнюю попытку и презрительно усмехнулась.
– И где же ты собираешься ее опубликовать?
– Не волнуйся, это уже моя забота. Заявление об увольнении пришлю сегодня.