– Что ж, если это на сегодня все, пойду хоть подрочу! – рявкнул он и выскочил из спальни, захлопнув за собой дверь.
Шевон смотрела Карлу вслед. Он все еще был в прекрасной форме – сильные мышцы спины, крепкие ягодицы, подтянутый живот. Это было тело, которое Шевон знала, как свое собственное. Она любила его много лет. И вот теперь, глядя на то, как Карл уходит из спальни, уходит от нее, Шевон рыдала и рыдала, не в силах справиться со слезами.
Она не знала, в чем тут дело. Не знала, так ли уж хороша ее интуиция. Но чувства ее были связаны с прощальной вечеринкой в «Сол-и-Сомбра» – с той девицей, белокурой красоткой с третьего этажа, которая собиралась выйти замуж. Это из-за нее Шевон почувствовала себя толстой и уродливой. Хуже того, она почувствовала страх и печаль, будто навсегда утратила что-то важное – что-то, на чем держалась вся ее жизнь.
Ей хотелось рассказать о своих страхах Карлу. Но как? Разве могла она признаться в том, что оттолкнула его, поскольку подумала, будто он видит на ее месте Шери? Карл гладил и ласкал ее тело, а Шевон казалось, что он мечтает сейчас о той девице, представляет, что рыхлая, неухоженная плоть Шевон – это крепкое, подтянутое тело Шери, что сексом он занимается не с расплывшейся теткой, а с молодой и прелестной девушкой.
Шевон видела, как он взглянул на Шери, как залился краской – когда-то, в годы студенчества, он смотрел так на нее, Шевон. И что произошло потом, в его кабинете? Почему он вернулся таким возбужденным? Шевон не сомневалась: Карл восхищался Шери, он желал ее. Все это как нельзя лучше увязывалось с его новой, модной работой. Разве способна толстая, ленивая, волосатая особа удовлетворить одного из ведущих диджеев? Ему уже хочется большего – ее Карл жаждет горячего голливудского секса, всех этих охов и вздохов, чисто животной страсти. Их прежние забавы в постели стали для него чем-то скучным и бесцветным.
Вот и сейчас, спуская в туалете свое возбуждение, он думает, должно быть, о Шери. Для него это, пожалуй, даже предпочтительней, чем елозить на расплывшемся теле Шевон, представляя на ее месте другую.
Похоже, он уже не видит в Шевон женщину. Отсюда и внезапное желание обзавестись ребенком. Шевон предстояло стать матерью, сосудом, но только не возлюбленной. Свеженькие девочки с упругими телами годились на роль любовниц, а толстым теткам не оставалось ничего другого, как сидеть дома, вынашивать детей и расплываться еще больше. Груди их предназначались для жадных детских губ, которым предстояло высосать из них всю женственность и упругость, оставив эти груди вялыми и безжизненными, как хорошо провяленное мясо. А пока Шевон будет нянчиться с ребенком Карла, сам он не упустит шанса поближе сойтись с теми девочками, которые вечно толпятся у здания Лондонского радио, надеясь урвать кусочек диджея.
Дверь приоткрылась, и в комнату на цыпочках вошел Карл.
– Шевон, взгляни, кого я принес.
На кровать опустилось что-то тяжелое, собачий язык лизнул мокрую щеку Шевон. Она прижала к себе Розанну и снова расплакалась. Так Шевон рыдала до тех пор, пока слез совсем не осталось. Карл положил руку ей на плечо.
– Шевон, прости, что так вышло. Я не собирался орать или хлопать дверьми. Мне… мне до того хотелось быть с тобой, что я не сдержался. – Он погладил ее по голове. – Пожалуйста, не молчи. Скажи мне, что у тебя на уме.
Печально покачав головой, Шевон устроила собаку в ногах, а сама отвернулась, стараясь не смотреть Карлу в глаза.
– Я люблю тебя, – шепнул он ей на ухо. – Я не могу без тебя.
Он повернулся на другой бок, и в комнате воцарилось тяжелое молчание. Их разделяла стена – стена недосказанности и уныния, которое никак не желало растворяться.
С тех пор они уже не занимались любовью. Да и не говорили друг с другом по-человечески. При этом оба делали вид, что все в порядке. Шевон устроила Карлу радушный прием после первого дня на радио, а он принес ей цветы. Вместе они отправились покупать новый диван, сердечно распрощавшись со старым. Но атмосфера в доме изменилась. Между Карлом и Шевон пролегла пропасть, которую нельзя было соединить и километром веревки. Бездна эта до того пугала обоих, что они не решались шагнуть навстречу друг другу.
Про ребенка тоже не вспоминали, как будто и не было того разговора.
Что и говорить, давно уже Карл не чувствовал себя так невесело.
12
Мужчины влюбляются очень быстро – Джем знала это по собственному опыту. Полноценное признание в любви следовало обычно в течение первой недели, порой даже раньше. В свое время ее до того смущали эти откровения, что она повторяла в ответ одну и ту же заезженную фразу, лишь бы положить конец этой неловкой ситуации. Но признания не угасали – они так и следовали одно за одним, как бесценный дар отчаявшейся души. Очень скоро Джем начала чувствовать, когда ей грозил момент «я люблю тебя». Поняла она и то, что, отвечая на признания «не говори глупостей, это совсем не так», она еще больше распаляла незадачливого поклонника.
Именно поэтому, встречаясь уже почти два месяца со Смитом, она ничуть не беспокоилась, что он так и не сказал ей этих заветных слов, так и не объяснился в любви. В этом не было ни малейшей необходимости. Джем и без того знала, что он любит ее. Если уж на то пошло, она считала это еще одним подтверждением своей правоты: Смит действительно был тем единственным, которого она ждала. Их отношения складывались легко и без усилий. Смит не давил на Джем, не требовал от нее невозможного.
Для Джем стало приятной неожиданностью, что Смит не донимал ее романтическими жестами, пылкими объяснениями, всевозможными подарками и прочими проявлениями любви. Он не распинался насчет того, как она прекрасна, как сексуальна и немыслимо обворожительна. Ей и так хватило бы подобных признаний до конца жизни. К тому же Джем успела уяснить, что подобная преданность шла в комплекте с ревностью и собственническим инстинктом – словом, всем тем, что отличает неуверенного в себе мужчину.
Джем понимала, что многие женщины сочли бы ее сумасшедшей. Всю сознательную жизнь мечтали они о появлении рыцаря, который оценил бы наконец по достоинству янтарную прелесть их глаз, золотистый пушок на шее и фарфоровую белизну кожи. Они грезили о мужчине, который бы ласкал и утешал, изливался в чувствах и клялся в преданности. Мужчина мечты должен был вознести их на инкрустированный алмазами пьедестал, усыпать его подножие розовыми лепестками и собственноручно кормить вкуснейшими кусочками, не отводя в то же время взгляда от божественного лица.
Джем просто тошнило от подобных вещей.
Разумеется, так было не всегда. Поначалу Джем тоже не имела ничего против, тем более что случилось все после долгой череды подростковых неудач. Джем уже смирилась с тем, что никто ее не полюбит и не захочет, как вдруг в ее жизни появился Он.
Звали его Ник. Симпатичный парнишка с волевым лицом и очаровательной улыбкой. Его собственное взросление тоже нельзя было назвать удачным, и в свои девятнадцать он практически не сомневался в том, что навсегда останется девственником. Разумеется, встреча с Джем все изменила.
Это был классический летний роман с пикниками и походами в кино, с хмельными вечерами, проведенными за дегустацией пива, и долгими часами на переднем сиденье его машины.
В то лето они наконец-то расстались со своей затянувшейся девственностью. Произошло это на следующий день после того, как Джем стукнуло восемнадцать. Ей повезло больше, чем подружкам, чьи рассказы она слушала на протяжении последней пары лет. Первая близость стала для нее чем-то волшебным и незабываемым, полностью оправдав ее собственные ожидания и надежды Ника. Оба они были страстно влюблены друг в друга.
Словом, все шло как нельзя лучше, и Джем чувствовала себя на верху блаженства.
До одного памятного дня, который случился парой недель позже. Джем с подружкой сидели в баре. Разговор их, подогретый кружечкой пива, набирал и набирал обороты, как вдруг в баре по-явился Ник. Окинув взглядом зал, он заметил свою обожаемую Джем, и лицо его расцвело, как бутон под лучами солнца. Он тут же устремился к ней с явным намерением заключить в объятия.
«Я так соскучился, – шепнул он. – Ты даже не представляешь, как мне надоели все мои приятели. Мы болтали, а я думал только о тебе». Он обнял Джем так, что у нее чуть косточки не хрустнули. Джем попыталась улыбнуться, попыталась ответить на это страстное признание, но без толку: вместо радости ее одолевала досада. Ей было душно и плохо. С того вечера Ник стал казаться ей совсем другим человеком. В их чувствах уже не было гармонии – чаши весов покачнулись, нарушив привычное равновесие. Как бы Джем ни старалась, прежнее ее чувство, такое легкое и естественное, угасло навсегда.
В конце лета Джем уехала в Лондонский университет, а Ник отправился учиться в Ньюкасл. Встречались они по выходным, и с каждой встречей ситуация все накалялась и накалялась. Ник мог часами допытываться у Джем, с кем она общается в Лондоне, куда ходит и сколько времени проводит в мужской компании. Волновали его не только новые приятели Джем, но и все, с кем ей случалось встречаться прежде. Все чаще и чаще он ударялся в слезы. «Я уехал в Ньюкасл только для того, чтобы убедиться, что смогу без тебя! – заявлял он сквозь рыдания. – Но я не могу без тебя, Джем, не могу жить без тебя!» Наконец он намекнул, что тоже намерен перебраться в Лондон. Джем поняла, что пришла пора действовать.
Объяснение это далось ей нелегко. Услышав по телефону о том, что между ними все кончено, Ник сорвался и тут же прилетел в Лондон, ведь поезд тащился бы, как черепаха. Тут он прямиком направился в студенческий городок и принялся обшаривать его в поисках Джем. В конце концов ему удалось найти ее в Линкольнс Инн Филдс. Они проговорили три долгих часа, мучительно перебирая детали отношений. Ник молил не бросать его, дать ему еще один шанс. Тянулось это до тех пор, пока солнце не ушло за горизонт, а местные бродяги не начали устанавливать свои самодельные домики. Лишь тут Ник наконец сдался и уехал домой.