чный режим. Вечера понедельников он обычно проводил дома, не испытывая ни малейшей нужды в общении с внешним миром. Если Смит куда-нибудь уходил, Ральф частенько включал автоответчик и безо всякого сожаления просеивал звонивших. Теперь же придется сделать усилие и на любезность Джемм проявить ответную.
Болтаться по улицам без цели — тоска. Ральф двинул в сторону углового супермаркета — из тех, что растут кругом как грибы после дождя, торгуют хрустящей кукурузной дрянью но бешеным ценам, где не найти ни еды по вкусу, ни привычной марки стирального порошка, зато легко заблудиться среди полок с двадцатью двумя видами мексиканского кетчупа. Ральф сам не понимал, какого черта его тянет в подобные заведения, явно изобретенные для набивания карманов детишек финансовых тузов («Эй, Пол, а не прикупить ли нам здесь местечко, не отгрохать ли лавчонку да не завалить ли лохов вином и кукурузными чипсами по тройной цене?»). Купив пачку «Мальборо», хотя дома дожидались две нераспечатанные, он вернулся на Альманак-роуд.
Дневная телепрограмма состояла сплошь из кулинарных шоу и австралийского «мыла», так что Ральфу пришлось довольствоваться рекламным каналом, где спортивного вида молодчик с портняжным метром на шее и лихорадочным блеском в глазах перечислял беспредельные достоинства жутковатого синтетического балахона с блестящей вышивкой по вырезу: «Заметьте, не один, не два… нет, ТРИ вида вышивки! Отделка стеклярусом, отделка блестками вокруг аппликации и, наконец, отделка фигурным бисером по всей горловине!!!»
Интересно, размышлял Ральф, откуда на нас свалилась эти инопланетяне и какой наркотой пичкают их телевизионщики, чтобы выжать такой энтузиазм при рекламе откровенного дерьма?
Он вырубил ящик. Наступившая тишина давила на мозги. Ральф чувствовал себя опустошенным и никчемным. Ему по-прежнему нечем было заняться. Прихватив чашку давно остывшего чая и пакет крекеров, он поплелся в коридор. Тогда-то это и случилось. Тогда-то он безотчетно и толкнул дверь в комнатку Джемм.
Странно и непривычно видеть пустую прежде комнату жилой. Здесь даже пахло теперь по-другому. Нераспакованные коробки с вещами одна на другой громоздились по углам; остальные, уже разобранные и сложенные аккуратной стопкой, лежали у двери. Поперек неубранной постели брошен голубой халат с вышитым китайским драконом на спине.
Ральф сделал шаг — присмотреться к дискам, пристроенным на уголке комода. Гм. Впечатляюще. Музыка в его вкусе, конца семидесятых: «Jam», «Madness», «Generation X». Нужно будет попросить послушать. Рядом с грудой дисков — фото Джемм в тяжелом зимнем пальто, с покрасневшим от мороза носом, на корточках и в обнимку с золотистым ретривером. Разглядывая снимок, Ральф вдруг сообразил, что, во-первых, не очень-то и представляет, как выглядит Джемм, — не обращал на нее особого внимания, — а во-вторых, что рядом с ним поселилось очень даже хорошенькое создание. Хотя и не в его вкусе. Он всегда предпочитал блондинок; взбалмошных блондинок в нарядах от-кутюр; длинноногих блондинок, отзывающихся на имена вроде Джорджины, Наташи ну и, понятно, Клаудии; роскошных блондинок, подвизающихся в пиаровском бизнесе, художественных галереях или домах моды; блондинок, вечно желающих, чтобы он, Ральф, был богаче, стильнее, опрятнее, жестче, мягче, старше, моложе… словом, кем-нибудь совершенно иным.
В отличие от его длинных блондинистых красоток Джемм мелка и затейлива. У нее, как выяснилось, прекрасный музыкальный вкус, и она держит под рукой снимок любимого пса. А еще она мила, любезна; а еще с ней, кажется, легко и приятно общаться. Нет, совсем не в его вкусе.
Ральф куснул крекер, уронив кусок на пол, а когда наклонился, чтобы поднять, заметил под столом стопку общих тетрадей в потрепанных обложках. Дневники, не иначе. Настоящие девчачьи дневники с настоящими девчачьими тайнами. Цифры на корешках — либо тисненные золотом, либо просто написанные чернилами от руки — отмечали года от 1986 до 1995. А куда делся дневник за 1996, текущий? Ответ нашелся тут же — уголок общей тетради выглядывал из-под голубого халата.
Ральфу была видна дата (прошлый четверг) и первые слова нескольких строчек, набросанных мелким, кудрявым, похожим на саму Джемм почерком: «…прелестная квартира… кажется, робок. .. уверена, что это не так… неужели судьба — я просто в восторге… возможно, Смит, только он немного… Ральф…»
Ральф отпрянул. Какого черта, спрашивается, он сует нос не только в чужую — девичью — спальню, но и в личный дневник, чтоб ему провалиться?! Стыдно, приятель. И грустно. Ральф сделал шаг к двери, но к этому моменту любопытство дошло до точки кипения.
С бешено бьющимся сердцем он рывком отбросил халат, пробежал глазами страницу и застыл, от изумления разинув рот. По мысли Джемм, в эту квартиру ее привел какой-то там вещий сон; она рассчитывала найти здесь свою судьбу; восторг ее был связан с уверенностью, что кто-то из двоих, либо Смит, либо Ральф, окажется мужчиной ее мечты. В буквальном смысле. Ральф счел бы девицу психопаткой, если бы… не несколько строчек. Вот, пожалуйста, Джемм собственноручно написала: «Смит немного зажат, да он, если по-честному, и не совсем в моем вкусе. Скорее Ральф — поджарый, сексуальный, пугающий (от столь лестной оценки у Ральфа аж желудок стянуло). С ним, кажется, было бы веселее. Проблема в том, что у него есть девушка».
Надо же. Его не просто сочли достойным претендентом, но и записали в фавориты. Хотя… все так, кроме последней фразы. Клаудия — не проблема, это однозначно. А в остальном — чистая правда. С ним и впрямь веселее, чем со Смитом. Бывало и по-другому, но за годы помешательства на Шери Смит как-то подрастерял уверенность и шарм.
На этом страница заканчивалась. С глубоким вздохом подавив желание прочитать следующую, Ральф опустил тетрадь на кровать — в точности, как она лежала, — и накрыл халатом. Оставалось только надеяться, что Джемм не пристроила где-нибудь волосок, чтобы застукать бесстыжих любителей чужих дневников.
Удовлетворившись результатом, он еще долго сидел на смятой постели, так не похожей на ложе Клаудии со свежим бельем каждый божий день и навороченной композицией из декоративных подушек поверх покрывала: каждая подушка должна лежать именно так и не иначе, дабы не испортить хозяйке расположение духа. Заметив среди простыней лифчик — черный, без изысков и далеко не новый, — Ральф покрутил его в руках. Ого. Малышка Джемм не так уж и мала: на этикетке значилось 62D. Где она, черт побери, их прячет? Бюст Клаудии, слепленный в полном соответствии с ее статью сушеного кузнечика, с трудом обнаруживался и на взгляд, и на ощупь. Ох и соскучился же он по нормальным сиськам, с тоской подумал Ральф, по этому воплощению женственности, по полной женской груди, чуть подрагивающей от прикосновения и всегда такой теплой, зовущей. Прочие части женского тела не так миролюбивы: порой кажется, что они способны укусить, задушить или покалечить. Грудь же всегда дружелюбна и безмятежна.
Вздрогнув, Ральф обнаружил, что трется губами о бретельку лифчика, вдыхает едва уловимый аромат. Да что за хрень! Он отдернул атласную тряпку от лица, положил на колени и сунул правый кулак в чашечку лифчика. Силы небесные, подумал он, хватит места и для левого! Говоря словами Клаудии, девушка «умеет одеваться». Если Клаудия обзывала толстой какую-нибудь девушку, а Ральф возражал, она неизменно бросалась в бой со своим неопровержимым аргументом: «Ха! Девица просто умеет одеваться. Нацепит шарфик, напялит свитер с чужого плеча, под которым хоть полтонны жира запросто спрячешь, — и все дела. Обвела вокруг пальца таких дурней, как ты». Глядя на объемистый лифчик Джемм, Ральф впервые готов был согласиться с Клаудией. Ведь не заметил же у Джемм… этой роскоши. Где были его глаза? Ральф приткнул бюстгальтер между складок простыни и отвел взгляд. Хорошо хоть приятель в штанах не ожил. И без него тошно от ощущения собственной убогости.
Уходить не хотелось. Хотелось насладиться чисто женским духом комнаты Джемм, взглянуть, что она держит в ящиках комода, отвернуть колпачок дезодоранта и понюхать гладкий шарик, перечитать все дневники и узнать, как ей давались первые «трудные дни». Хотелось забраться в ее постель, накрыться ее простыней и, опустив голову на ее подушку в зеленовато-голубой наволочке, вдохнуть запах Джемм, вобрать в себя ее тепло.
Мечты, мечты. Ральф медленно встал, похлопал по матрацу, убедился, что следы его пребывания уничтожены, и вышел, оставив дверь чуть приоткрытой, как это сделала утром Джемм. Что ж, подождем. Вечер обещает быть интересным.
Вновь усевшись за свой стол и пытаясь придумать занятие, не связанное ни с выходом на улицу, ни с телефоном, ни вообще с мало-мальской тратой сил, Ральф возвращался мыслями к дразнящим отрывкам из дневника Джемм и умирал от любопытства. Что это за хренотень с вещими снами? Что она там еще написала о своей судьбе? И что она еще написала о нем? Ральф толком не осознал, когда и почему родилось ощущение, что в ближайшее время жизнь здорово осложнится.
Глава четвертая
Шиобан ненавидела собственное тело, постепенно превратившееся в гигантскую волосяную плантацию. С возрастом, как известно, появляются морщины и седина и кожа теряет упругость; но чтобы с ног до головы зарастать шерстью, будь она неладна?!
Смотреть противно. На больших пальцах ног — какие-то мерзкие кустики, икры в темной поросли. Впрочем, волосы на ногах общество приемлет, поскольку они есть у всех, даже у супермоделей, и в любом косметическом отделе найдется полка с депиляторами, которые можно купить, не смущаясь и не сгорая со стыда.
Но на днях Шиобан обнаружила несколько длинных, черных, жестких лазутчиков в желобке на груди. Откуда взялись? Почему? И волоски вокруг сосков… Что может быть безобразнее шерсти на нежной, матово-розовой поверхности? Разве что четко просматривающиеся усики.
Сражение с ненавистным волосяным покровом стало частью ежедневного режима Шиобан. Мужчины наверняка понятия не имеют, каких усилий стоит женщинам по-детски гладкая кожа, каким трудом они истребляют с тела все сколько-нибудь