Однако слова, слетевшие с ее губ, потрясли меня до глубины души.
– Не обидь его, Лаки, – ее взгляд смягчился, хотя хватка все еще оставалась крепкой. – Джек – хороший мальчик, даже если он не выпячивает это.
А затем она пошла прочь, насвистывая и сметая по пути пыль.
Ее слова отозвались глубоко во мне, мне пришлось помедлить, чтобы прийти в себя, пока она не скрылась за углом.
– Ферн!
Я оглянулась на Джека, пошла за ним, за этим парнем, которого я не знала, но который становился мне интересен.
Всё интереснее и интереснее.
Глава шестнадцатаяДжек
Когда мы вышли на улицу, Лаки держалась рядом. Меня удивило, как быстро она мне доверилась.
В моей груди засел крошечный-крошечный уголек вины.
«Слушай, ты, частичка вины. Я знаю, ты считаешь, что я поступаю «неправильно». Но такова цена славы. Каждое твое движение записывают. Это плата за миллионы долларов. Плюс ко всему, для Лаки это будет веселый день. Я могу быть очаровательным, да ведь?».
Гонконг ранним утром выглядел таинственно. Было так рано, что мы вышли на улицу еще до того, как зашумел поток машин, и магазины еще только открывались. Улицы были безмолвными, притихшими, залитыми мягким желтым утренним светом.
– Ты в порядке? – спросил я Лаки, чувствуя ее беспокойство в каждом шаге, в каждом взгляде на улицу. Мне было интересно, какая беда с ней приключилась. Ее тревога дала мне понять, что прошлой ночью она точно сбежала. Она никак не могла ночевать в квартире какого-то случайного парня. И она была не в том состоянии, чтобы звонить кому-то и сообщать о своем местонахождении. Кто-то точно будет ее искать.
Она кивнула.
– Да. Я в порядке.
И она, вероятно, была голодна.
– Ладно, как настроение? Тут есть отличная пекарня, там готовят дрожжевой хлеб, я прямо мечтаю о нем…
– Я хочу конджи с рыбой, – перебила она, на этот раз подняв голову, ее темные глаза остановились на мне.
Когда я оправился от этого прямого взгляда, я вскинул брови.
– Рыбу на завтрак?
Она фыркнула.
– Вау, ты такой американец.
Во мне пробудилась какая-то скрытая корейская гордость, заставив меня пробормотать:
– Хорошо, мисс Корея.
– Она самая. – Ее сарказм удивил меня, уязвимость на секунду исчезла.
– Разве ты не завтракаешь рисом? – спросила она.
Мимо промчалось такси, воздух со свистом пронесся между нами.
– На самом деле, нет. Что, отнимешь теперь у меня мою корейскость?
– Следовало бы, – сказала она, но на губах ее играла улыбка, движения стали более естественными и свободными. – Как бы там ни было, тут это – типичный завтрак. Тебе следовало бы это знать.
Я с удивлением окинул ее взглядом.
– Ты много времени провела в Гонконге?
Она открыла было рот чтобы ответить, но что-то в ее мозгу застопорилось, и она замолчала на секунду, а потом сказала:
– Хм, не совсем. Но я бывала тут раньше. – Я мог себе представить, как она дюжину раз была тут на гастролях, но никогда не имела возможности на самом деле побывать тут.
Хотя я знал, что делаю это для статьи, я также испытывал настоящее волнение, общаясь с ней.
– Ну, твое счастье, – слова сорвались раньше, чем я успел подумать, но ее лицо осталось бесстрастным. – Так случилось, что мы рядом с одним из лучших ресторанов города. Отведу тебя в любимое место моего соседа по комнате.
Когда мы направились в кафе, она сбилась с шага и подняла лицо к солнцу. Каждая ее частичка, казалось, расправлялась из сморщенной, сжавшейся версии себя. Внезапно она остановилась, с почти мультяшным звуком скрипнув тапочками.
– Погоди. Сосед по комнате?
– Не беспокойся, он тебя не видел. Он работает по ночам. Водитель такси.
Казалось, она почувствовала процента два облегчения. Мы шли по узким, продуваемым ветром улочкам, мимо корявых баньянов с воздушными кронами, висящими над нами, словно занавески. Улицы были круты, и Лаки не торопилась – она шагала осторожно, впитывая окружающее, замечая каждую деталь.
Наконец, мы оказались перед небольшим невзрачным рестораном, расположенном на первом этаже слегка обветшавшего здания, увешанного яркими вывесками. По причине раннего времени он был почти пуст, за столиком одиноко сидел читавший газету старик.
Худощавая женщина с химической завивкой подошла к нам с меню и заговорила на кантонском диалекте. Мы с Лаки одновременно подняли руки в универсальном жесте: «Извините!».
Она ответила бесцветным: «Доброе утро», – вручив нам заламинированное меню, и махнула нам в сторону столика у окна. Тихая классическая музыка играла фоном, когда мы сели на скрипучие виниловые стулья, стеклянная столешница бликовала в глаза. Лаки оказалась обрамлена китайскими календарями, висевшими на стене позади нее, солнце светило на нее так, что освещало только ее губы, остальная часть лица была скрыта в тени. Это был бы идеальный снимок. Одинокая, уязвимая.
– Будешь маринованные яйца?
Я качнул головой:
– Что?
С широкой улыбкой она подняла меню.
– Тут можно взять рыбное конджи с маринованным яйцом! – Она излучала неподдельное волнение, когда указала на фото в меню, на котором в рисе плавало нечто, похожее на чернильный шар зла.
– Конечно, – сказал я, улыбаясь в ответ. Было довольно очаровательно видеть, что некоторые из ее причуд были настоящими, а не пьяными выходками. – Выглядит круто.
– Никогда не пробовал? – спросила она.
Я покачал головой:
– Нет. Полагаю, я – скучный кореец.
Но вместо презрения на лице Лаки появилась широкая улыбка, от неожиданности у меня перехватило дыхание.
– Тоже никогда не пробовала. Но всегда хотела.
Даже притворяясь «нормальной», Лаки была звездой. Человеком, при виде которого у всех перехватывает дыхание. «Не позволяй ей очаровать тебя, Джек. Оставайся сосредоточенным».
Когда принесли еду: фарфоровые миски, полные дымящейся каши с маринованными яйцами сверху, – Лаки перестала обращать на меня внимание. Ее взгляд приковала миска, словно магнитом. Я бы не удивился, если бы увидел, как еда сама плывет к ней.
И пока она смотрела лишь на свою еду, я вытащил из кармана свой телефон. Включил под столом камеру. Когда она обмакнула длинные пластиковые палочки в рис, поднеся миску к лицу, я очень-очень медленно подтащил телефон к краю стола. Под идеальным углом сделал быстрый снимок, когда она убрала миску от лица. Свет по-прежнему был идеальным, резко освещая ее черты, оставляя половину лица в тени. Если бы она осталась тут, это могло бы стать историей о звезде K-Pop, вырвавшейся за пределы своей жизни. Делающей то, что хочется. Например, попробовать местный завтрак в крошечном ресторанчике, спрятанном на оживленных улицах района Сёньвань.
Я спрятал свой телефон, чтобы она его не заметила. Но она по-прежнему не обращала на меня никакого внимания, с предвкушением глядя на отвар.
– Боже мой, – голос у нее стал таким низким, что меня пробрала дрожь. А потом подняла ложку и воскликнула: – Ты таааакая ооочень вкуууусная! – она пропела слова, умело и чисто, как колокольчик. Очевидно, она дурачилась, напевая над тарелкой с кашей. Но ее голос. Это было все равно, что смотреть, как Серена Уильямс играет в теннис, никогда раньше не видев игры. Один взгляд на то, как она играет с обычными людьми, – и понимаешь, что стал свидетелем чего-то особенного.
Не знаю, почему я удивился. Может быть, потому, что всегда представлял себе звезд K-Pop, как картонных исполнителей, а не настоящих певцов. Но та, которая сидела передо мной и пела серенаду миске с кашей, была настоящей певицей.
– У тебя приятный голос. Не удивительно, что ты поешь в хоре, – сказал я, опуская взгляд на собственную еду.
На другом конце стола, пока я ковырял фарфоровой ложкой в горячей желеобразной каше, повисла тишина.
– Спасибо, – тихо сказала она, вдруг снова начав закипать.
Я забеспокоился, не спугнул ли я ее. Но когда я поднял взгляд, она запихнула в рот еще больше каши и блаженно закрыла глаза.
– Ферн, ты без ума от конджи, – со смехом сказал я, разламывая свое вареное яйцо палочками.
– Будь благословенна эта еда и ты – за то, что привел меня сюда, – пробормотала она, изящно вытирая губы крошечной тонкой бумажной салфеткой. Ее лицо раскраснелось от горячей еды, или, может быть, от чистой радости наслаждения тихой трапезой без помех. Я задавался вопросом, насколько ограничена ее жизнь звезды.
– Вкусно, – сказал я с набитым ртом. И так оно и было. Чарли много месяцев пытался заставить меня вставать рано, чтобы завтракать конджи, но сделал я это впервые. Очевидно, требовалась правильная мотивация.
– Чем тебе нравится хор? – спросил я ее.
Она съела еще чуть-чуть, отвечая мне. Лицо ее оставалось невероятно спокойным, даже когда она жевала. Она думала над ответом.
– Это… то, что ты делишься музыкой с аудиторией.
– Значит, тебя вдохновляет музыка?
Мне казалось, настолько прямой вопрос заставит ее поперхнуться. Но она лишь слегка нахмурилась.
– Кажется, у тебя есть собственный взгляд на церковную музыку.
Если под «церковной музыкой» в этом разговоре мы имели в виду K-Pop, то да, у меня было свое мнение.
– Она не кажется личной. Это музыка для… всех.
Ее глаза загорелись.
– Музыка для всех. Ты говоришь это так, будто это что-то плохое. Но я нахожу это прекрасным. Знаешь, люди в мире так разделены. Это чудо, предлагать нечто, что нравится столь многим.
Я моргнул. Никогда не думал о поп-музыке в таком ключе.
– Это… невероятно проницательно.
– Вау, не смотри так удивленно, – сказала она, фыркнув, снова став грубоватой Лаки.
Когда всё, до последнего кусочка риса и яйца было съедено, Лаки облокотилась на спинку стула и откинула голову.
– Это был лучший мой завтрак за последние месяцы.
Эти странные слова упали между нами с глухим стуком. Мы оба, кажется, старались игнорировать их, никто не хотел признавать, насколько странно это звучит. Я вежливо ел свою кашу, время от времени отпивая чай.