Я подумала о тепле его пальцев, сжатых на моем запястье, о том, как сверкнули его зубы, прежде чем он вцепился в выбившуюся нить. Бесстыдный придурок.
– Даже не начинай. Ты вырвал нитку из моей рубашки зубами.
Я ждала, что он покраснеет, но этого не случилось. Вместо этого он медленно улыбнулся.
– Это было удобно сделать.
– О, заткнись, – но я улыбнулась при этом. И вот они мы. Два улыбающихся дурака, держащихся за руки, идущих по оживленной улице. Это было то, о чем я мечтала. Песни о любви, которые я пела, сексуальные движения на сцене, влюбленные глаза, которые я пыталась изобразить – все было об этих чувствах.
Чем дальше мы шли, тем больше я замечала женщин в хиджабах, школьников, говорящих по-арабски и халяльные рестораны.
– О боже, тут есть хорошая шаурма? – спросила я.
Джек кивнул.
– О да.
Несмотря на то, что мы наелись бао, мой живот заурчал. В Корее я так и не смогла удовлетворить свою тягу к ближневосточной еде.
Мы остановились у небольшой витрины, освещенной флуоресцентными лампами, где за товаром присматривал пожилой мужчина из Южной Азии, одетый в свободную кремовую рубашку на пуговицах. Джек заказал нам пару роллов, и мы съели их за металлической стойкой, глядящей на улицу. Я запоминала цены, чтобы попросить Джи Йон оплатить всё.
Изумительно. Бараний жир стекал с моего подбородка. Это было идеальное сочетание хрустящей корочки и нежности. С хрустящими маринованными овощами и насыщенным вкусом соуса тахини. Я не утруждалась тем, чтобы стирать жир, и не возражала против того, что Джек с нескрываемым интересом наблюдает за тем, как я ем.
– Ты хрюшка, – сказал он приветливо.
– Правда, – я отклеила фольгу от своего сэндвича. – Редко удается поесть так. Так что ЖИВЕМ ТОЛЬКО РАЗ.
Он помолчал минуту, жуя свой ролл.
– Ты на диете? – сказав это, он посмотрел на меня неуверенно. – Прости, это был грубый вопрос.
– Все нормально. Я первой заговорила об этом. Да, я на диете, – горечь этого слова встала у меня в горле, камнем провалившись в желудок. Я старалась осторожно открывать информацию о себе Джеку. Намеки, разбросанные тут и там, и поменьше лжи. – Не помню, чтобы я не была на диете.
Как только я поступила в школу подготовки, меня, как и всех прочих, посадили на диету. Каждую неделю нас взвешивали, оценивая вес наравне с нашими танцевальными навыками. Не то, чтобы это было тайной. Общественность от нашего имени возмущалась диетой «Одна чашка»: все съеденное за день должно помещаться в одну маленькую чашку. Постоянно поднималась дискуссия о расстройствах пищевого поведения, когда кому-то приходилось уходить из группы, чтобы пройти реабилитацию.
Но потом об этом забывали. Управляющие компании держались тише воды, ниже травы, пока шумиха не успокаивалась. А потом вновь вводили все старые правила.
И, честно говоря, кого было винить в этом? Голодающих подростков, зарабатывавших расстройства пищевого поведения, от которых уже не излечиться? Звукозаписывающие компании и индустрию развлечений? Или стандарты красоты в культуре?
«Девушка прежде всего должна быть красивой», – так сказала бы моя бабушка. В Корее незнакомцы беззастенчиво комментировали твою внешность от «Вау, ты высокая!» до «Тебе стоит больше пользоваться увлажняющим кремом». В Америке это делалось далеко не так явно, но и там это было. К женщинам и девушкам везде применялись стандарты.
Так, что удивительного в том, что в Корее, достигая славы, вы должны были стать идеальной версией себя? Этого было не скрыть.
К этому привыкали. А потом это казалось нормальным.
По крайней мере, это казалось нормальным, пока я не оказалась рядом с едой. Обыкновенная человеческая еда заставила меня осознать – погодите, это не нормально! Боже мой, еда – чертовски вкусная!
– Тогда я рад, что ты сделала перерыв в диете, – непринужденно сказал Джек, делая глоток из бумажного стаканчика со сладкой газировкой.
Я улыбнулась в ответ, поскольку он не стал развивать эту тему. Даже если это делалось из лучших побуждений, люди, высказывавшиеся о пищевых привычках других людей, раздражали меня.
Пара парней в футбольной форме прошли мимо окна и помахали нам. Я с улыбкой помахала в ответ, не беспокоясь о том, что в этот момент меня узнают. Я сама не рискнула бы выходить за пределы туристических маршрутов в городе. Но ирония заключалась в том, что именно на этих туристических маршрутах меня и могли заметить. Так что я была беспомощной заключенной, застрявшей в своей – в буквальном смысле этого слова – стеклянной башне, где обо мне волнуются, но в то же время заставляют работать, как лошадь.
Не знаю, то ли это было ложное чувство анонимности, или что-то еще, но тут, в этом обычном районе, я почувствовала, что могу расслабиться по-настоящему.
Настолько, чтобы рыгнуть. Сделав это, я уставилась на Джека, подзадоривая его сделать какое-нибудь замечание по поводу неженственности этого действия. Но он лишь рыгнул в ответ. Мы расхохотались, и владелец кафе строго откашлялся.
Я вдруг осознала, что расслабляли меня не только район и анонимность. Но и Джек. С ним все было легко. Комфортно.
Мы покончили с едой и вышли на улицу, где послеполуденное солнце заливало все вокруг насыщенным желтым светом.
Несколько неловких секунд мы шли. Мои пальцы дернулись, потянулись к его пальцам каким-то неуклюжим, призрачным движением.
Смятение героинь дорам в такие моменты всегда поражало меня. Ну, типа, преодолей это, ты просто руки касаешься, боже мой, соберись.
Но теперь я это поняла. Потянувшись к его руке, я почувствовала это смятение в груди, прерывистое, учащенное дыхание. В прошлый раз он сам взял меня за руку, но я все еще чувствовала себя неуверенно и, я не знаю, уязвимо?
А затем вспышка солнечного света озарила Джека со спины, очертив его силуэт, и он взял меня за руку прежде, чем я решилась.
Глава тридцатаяДжек
В какой момент притворство Лаки растворилось в реальности?
Этот день был не просто приключением для какой-то избалованной поп-звезды – это был отдых от жизни, которая ей больше не нравилась.
Вина в моей душе из крошечного тлеющего уголька разгорелась в тревожный огонь.
Она с таким аппетитом ела эту шаурму, что я не мог заставить себя копаться в ее жутких пищевых ограничениях. Вместо этого мы гуляли, взявшись за руки.
В какой-то момент мне придется с ней попрощаться. Моя рука крепче сжала ее руку.
Когда мы вошли в книжный, просторное помещение в старом торговом центре эпохи восьмидесятых, нас с силой обдул кондиционер.
– Джек! – миниатюрная китаянка в красной шапочке и плиссированной розовой юбке помахала мне из-за кассы, где она сидела на шатком деревянном табурете.
Я улыбнулся в ответ и помахал ей той рукой, в которой держал руку Лаки.
– Привет, Сисси!
Лаки, с натянутой улыбкой, переводила взгляд от меня к китаянке. Ее ревность выглядела мило.
– Сисси, это Ферн. Ферн, это Сисси. Лучший книготорговец в городе.
Сисси закатила глаза и поправила очки в круглой оправе.
– Сколько лести. Привет, Ферн. Какое милое имя.
Лаки улыбнулась и опустила голову.
– Спасибо.
Дерьмо. Я не планировал знакомить ее с кем бы то ни было сегодня – совершенно глупо приводить ее сюда, где меня знают и могут заинтересоваться девушкой, которую я привел.
Но Сисси ничем не показала, что узнала Лаки. Честно говоря, я не мог себе представить, чтобы Сисси слушала поп-музыку. Она слушала лишь саундтреки из аниме, врубая их в динамиках магазина.
Лаки нырнула в книжные полки и быстро исчезла.
Сисси щелкнула пальцами.
– О, Джек! Та книга, которую ты заказал, наконец пришла, – она пошарила под кассой. – Ее было очень трудно найти. Держи!
Я взял у нее небольшую книгу и нетерпеливо пролистал ее. Это была редкая подборка фотографий Фан Хо, фотографа из Гонконга. На самом деле, наверное, самого известного фотографа Гонконга. Я пролистал глянцевые страницы, уже втягиваясь в черно-белые изображения – мужчины без рубашек, выстроившиеся вдоль улицы в ожидании горячей еды, маленькая фигурка женщины, бредущей меж гигантских теней зданий, солнечный свет, падающий в переулок, на сутулую спину старика. Я мог рассматривать это весь день.
– Это недешевая книга, – сказала Сисси, вытянув шею, чтобы посмотреть фото вместе со мной.
Я кивнул.
– Знаю. Но я скопил на нее.
Я заплатил ей, а затем ушел искать Лаки, радуясь, что позже смогу вернуться к книге.
Я нашел Лаки устроившейся на полу в разделе поэзии и читающей маленький томик. Я сделал еще один снимок. Она сидела, согнув колени, поднеся книгу к лицу, опираясь на колени локтями.
Это напомнило мне старые фото Мэрилин Монро, свернувшейся калачиком с книгой. В момент, когда она была столь поглощена книгой, что сбросила свой сексуальный образ, отказалась от игры и стала той версией себя, которую скрывала от зрителей.
– Что ты читаешь? – спросил я, присев на корточки рядом с ней.
Она вся была в книге.
– М-м. Сборник стихов Гвендолен Брукс. Я черпаю вдохновение для песен из стихов.
Мы оба застыли. Я постарался сохранить непринужденный тон.
– О, ты и сама сочиняешь?
Она закрыла книгу и постучала ею по колену.
– Да.
Правда? Конечно, не популярные песни. В ходе моего исследования прошлой ночью я выяснил, что ее менеджеры нанимали лучших хитмейкеров.
Чем больше я узнавал, тем больше был заинтригован.
– Круто. Эм, о… боге? – спросил я.
Она уставилась на меня, а потом мы оба расхохотались.
– Я серьезно! – сказал я.
Лаки смеялась так, что люди вокруг начали бросать в нашу сторону неприязненные взгляды. Она прикрыла рот ладонью и через некоторое время смогла прохрипеть:
– Я живу не ради церковного хора, Джек.
Я поднял книгу, которую она уронила, пока смеялась.