Вернувшись обратно в номер, я раздеваюсь, иду в душ и встаю перед зеркалом. Рубцы на изуродованной стороне лица с каждым днем бледнеют, волосы каштановые с сединой, секущиеся, как на обтрепанной зубной щетке. Я достаю из пакета новый пластырь и заклеиваю ссадины и царапины, оставшиеся после ночного нападения. Затем выхожу из ванной и сажусь на кровать. Холодные капли воды бегут с волос на голую спину.
Я дышу спокойно, мышцы шеи и груди слегка расслабляются, и боль в щеке чуть стихает. Массирую виски и осторожно надавливаю пальцами на нос и губы. Продолжаю давить, но возникающие болевые ощущения не несут с собой никакого ответа, никакого момента, полного ясности или знака, что мне стоит делать дальше. Наконец я сдаюсь, собираю вещи, спускаюсь к администратору и заказываю такси до Грёнландслейр, 44.
Здание полицейского управления вмещает несколько отделов полиции, среди прочих – руководство, операционный центр и отряд спецназа. По пути я прохожу мимо всякого рода полицейских и бойцов из «Дельты», все они с любопытством щурятся на меня, не обмениваясь при этом ни словом. На входе сообщаю, кто я и к кому пришел. Человек за стойкой отвечает мне полным подозрения взглядом, за которым следует долгое демонстративное молчание, пока меня, в конце концов не проводят в пустую комнату ожидания.
Сорок минут спустя дверь распахивается, резко и с силой, словно вся команда по боксу стоит снаружи и ждет, когда сможет унять зуд в бицепсах. Здоровенный наголо стриженный мускулистый мужчина заходит в комнату.
– Старый орел, – говорю я кротко и поднимаюсь, когда Гуннар Уре оказывается прямо передо мной, прижав руки к бедрам.
– Чем это ты занимаешься? – гаркает мой бывший начальник в Особом отделе. – Ты, должно быть, самое глупое существо на земле, если думаешь, что можешь прийти сюда и…
– Роберт Риверхольт, – начинаю я, прежде чем Гуннар успевает разойтись.
– Что? – Он делает шаг назад, словно услышанное имя выбивает его из равновесия.
– Ты его знал? Он ведь работал в этом здании.
– Я его не знал. Разве он не уволился и не ушел в частную практику? – Гуннар Уре стоит и смотрит на меня, размышляя. – Почему ты спрашиваешь? Нет, подожди-ка, – продолжает он прежде, чем я успеваю ответить. – Ты взялся за его сладкую работенку и только сейчас узнал, что тот получил пулю в затылок прошлой осенью, и ты здесь, потому что боишься, что это же случится с тобой? Ха-ха-ха. Не говори, что это так, Торкильд. – Гуннар разражается громким смехом. – Пожалуйста. О боже, Торкильд. Это самое смешное, что я слышал за день.
– Говорят, его застрелила жена, – произношу я, пока Гуннар продолжает смеяться.
– Да? – всхлипывает он от смеха. – Ну, может, он был мудак. Откуда ж мне знать? Как бы то ни было, спасибо за беседу, Торкильд. Это очень меня освежило. – Он поворачивается, чтобы уйти.
– Ты прав, – кричу я ему вслед.
Гуннар останавливается и медлит у открытой двери.
– Прав в чем?
– В том, что я взялся за его работу. Я консультант писательницы Миллы Линд, и мне нужно знать больше о Риверхольте.
Гуннар Уре разворачивается и идет обратно ко мне.
– Зачем? Ты же только что сказал, его застрелила жена.
– Ты мог бы добыть бумаги по делу?
– Зачем? – повторяет он. – Что ты ищешь?
– Я не знаю. Он работал с делом об исчезновении, когда его убили…
– Зачем? – жестче повторяет Уре.
– Я только хотел…
– Давай уже, Аске. – Уре вплотную придвигается к моему лицу. – Говори. Я знаю, что ты хочешь.
– Ладно, – вздыхаю я и тяжело выдыхаю. – Здесь кое-что не сходится.
– Ну вот, – улыбается Уре и становится у книжных полок, закрывающих половину стены в комнате. – Это было так сложно?
Я качаю головой.
– Ты сможешь помочь?
– Само собой, – кивает Гуннар. – Это самое малое, что я могу для тебя сделать.
– Ты сейчас шутишь со мной?
– Зачем мне это делать? Все же знают, что из нас двоих шутник ты.
– Хорошо, – поколебавшись, отвечаю я, – Спасибо.
– Что такое? Ты думал, я не захочу тебе помогать?
– Не знаю, – начинаю я, но Уре меня перебивает.
– Мне нравится помогать тебе, Торкильд. Несмотря на то, что ты выглядишь неудачником, на твое слабоволие и на то, что ты не в состоянии позаботиться о себе и своем теле, ты все-таки был отличным полицейским. Так что, если ты приходишь ко мне, вопреки множеству обещаний никогда не показываться на глаза и особенно здесь, где я работаю, чтобы поговорить о деле бывшего полицейского, коллеги, которого прилюдно застрелили, я хочу узнать больше. Узнать, что ты ищешь и что нашел.
Гуннар придвигает к себе стул, садится на него верхом и кивает на трехместный диван рядом.
– Итак. Теперь, когда дело было тобой изучено и подверглось анализу. На чем ты застрял?
– В том-то и проблема – я еще не видел дела, – говорю я и сажусь. – Я не знаю ничего, кроме того, что мне рассказали.
– Хорошо, – кивает Уре. – И что не сходится?
– Эмоциональная составляющая. Она не соответствует ходу событий. У жены Риверхольта было тяжелое заболевание, она знала, что умрет. Они с Робертом собирались развестись. Она не могла без него ни жить, ни умереть в одиночестве, поэтому взяла пистолет и выстрелила ему в затылок прямо на улице, затем покинула место преступления и оказалась на тихой парковке у Маридалсванне, где покончила с собой.
– Казнь и самоубийство, – бормочет Уре, прикусывая мешковатые щеки. – А что тебе подсказывает эмоциональная подоплека?
– Его убили выстрелом в затылок на оживленной улице. Это либо холодная профессиональная расправа, либо скрытное, трусливое нападение со спины.
– И?
– Она покидает его, садится в машину и кончает с собой.
– Она его ненавидит.
– Все говорят, что она любила его и не могла без него ни жить, ни умереть.
– Значит, они ошибаются.
– Ладно, давай пойдем по этой нити. Она его ненавидела. Он был мешком дерьма, бросившим ее, и она хотела забрать его с собой в могилу. Так где же тут конфронтация?
– Она действовала импульсивно?
– Единственное, что кажется здесь импульсивным, это то, как она покончила с собой на парковке.
Уре кивает.
– Это все?
– Риверхольт работал над одним делом об исчезновении…
– Каким делом?
– Две девочки пропали прошлой осенью. Писательница Милла Линд занимается исследованиями для своей последней книги об Августе…
– Мугабе, да. Ты знаешь, чем она закончится?
– Что? Нет.
– Ладно, продолжай.
– Кто-то в машине пытался сбить меня сегодня ночью. Дважды.
Уре изучает пластыри и ссадины на моем лице, а его челюсти молотят как жернова.
– Так, значит, обычно ты выглядишь не так? – произносит он язвительно и складывает руки на груди.
– Ну, – начинаю я, но не придумываю ничего смешного.
– Ладно, – говорит Уре и поднимается. – Давай я проверю все это, когда будет время. Бумаги по делу Риверхольта ты не получишь, полиция не раздает их всем, кому не попадя. – Он кивает в мою сторону, чтобы подчеркнуть, что я – классический пример «кого не попадя».
– Но я прочту, изучу, позвоню тебе и расскажу, что думаю, когда закончу.
– Спасибо, – я протягиваю руку. – Кстати, а как дела у…
Гуннар обдает меня ледяным взглядом, не подав руки. Затем разворачивается и выходит, не произнеся ни слова.
Глава 27
У входа в полицейский участок стоит красивая стройная женщина. Она так же элегантно одета, как и в первый раз, когда я увидел ее, будучи призванным в Вооруженные силы Хокона больше двадцати лет назад. Анн Мари, моя бывшая жена, всегда предпочитала образ госпожи из предместья. Одежда, прическа, ногти, макияж – все подобрано как нельзя лучше. Не хватало только соответствующего мужчины, который дополнил бы ее идеальную внешность. У меня такое ощущение, что Гуннар Уре много лучше меня подходит на эту роль.
– Привет, – здороваюсь я, когда она подходит ко мне. Анн Мари останавливается прямо передо мной, и мы оказываемся слишком близко друг к другу. От нее пахнет свежестью, манго или чем-то похожим. Она моложе меня на два года, но выглядит так, словно между нами несколько десятилетий. И только по глазам видно все, что она старается спрятать под одеждой или скрыть макияжем. Это будто прилипло к радужной оболочке, отчего глаза приобрели металлический блеск, и я чувствую его, когда мы встречаемся взглядами.
– Ты что тут делаешь? – спрашивает она, ища пачку сигарет в сумочке. Наконец находит и закуривает, немного отвернувшись в сторону.
– О, ты не знала, что я в городе?
– Откуда мне знать?
– Ладно, без разницы, – говорю я. – Мне нужно было обсудить одно дело с Гуннаром.
– Дело? Ты что, вернулся в полицию?
– Нет. Ты же знаешь, что нет.
Она кивает, выдыхая сигаретный дым в сторону.
– А ты? – спрашиваю я.
– Мы с Гуннаром собираемся пожениться. – она вдруг замирает, переставая беспокойно покачивать бедрами. – Летом, в Париже.
– О, поздравляю, – отвечаю я, пытаясь одновременно выказать удивление и радость. – Ты это заслужила.
– Заслужила? – она чуть склоняет голову набок. – Почему это я заслужила?
– Я только хотел сказать, что ты заслуживаешь быть…
– Счастливой? – она ухмыляется.
– Перестань, – шепчу я, пока она не продолжила дальше.
– Но я же перестала, – спокойно парирует Анн Мари. – Перестала упрекать тебя и саму себя, перестала горевать, даже когда слышу от других, как ты носишься по северной Норвегии в поисках новых способов умереть сразу же после того, как предыдущий не удался. Я перестала все это делать, Торкильд. Кроме одной вещи. Одной-единственной. Так что не надо приходить сюда и просить меня перестать, потому что ты не знаешь, понятия не имеешь, сколько мне пришлось пережить за годы после твоего ухода.
Анн Мари сделала затяжку.
– Ты постарел, – говорит она, а ее глаза скользят по пластырю на носу и останавливаются на обезображенной щеке. – Шрам тебе не идет.