– Ну, – Эйвинд Странд соскребает остатки крема с тарелки и слизывает с ложки. – Этот конфликт между ним и семьей матери на юге страны, после того как Сольвейг Борг умерла. Спор о правах на дело ее жизни, в итоге все кончилось судом. Борг проиграл, собрал вещи и уехал. Он был приятным парнем, если чуть лучше с ним познакомиться.
– Вы знали его?
– Да. – Он поворачивается и с тоской смотрит на витрину с тортами, опускает ложку и берет чашку. – В связи с заявлением. – Он снова ставит чашку на стол и почесывает виски, рассматривая Миллу, но она не поднимает головы от своей чашки.
– Каким заявлением?
– Ах да. Они заявили на него. – Он запускает ногти глубже в виски, так что несколько хлопьев перхоти падают на тарелку. – Семья матери. Кажется, за осквернение могилы. Они считали, что он разворошил ее могилу, что-то испортил там. Пришлось поговорить с ним, и тогда он рассказал про конфликт, и что мать вообще-то не хотела, чтобы ее хоронили, и что он просил развеять ее прах, но семья, как я понял, глубоко религиозная, они заартачились и сделали так, что Сольвейг Борг доставили домой в Сёрландет и похоронили рядом с ее родителями. Родственники также отказали Боргу, когда он и звукозаписывающая компания хотели выпустить мини-альбом с хитами матери. В общем, подняли шум. Так что я понимаю, почему он уехал.
– Указывало ли что-нибудь на то, что его исчезновение не было добровольным?
– Нет, скорее наоборот. Мы говорили с некоторыми из его коллег, и они думали, что Борг поехал в Россию на поиски отца. Перед отъездом он даже собрал вещи и разорвал договор с телефонным оператором, отключил электричество, воду и все такое. Позже это подтвердилось.
– Что именно?
И снова Странд поворачивается к витрине с тортами, нетерпеливо стуча ногами, так что колени задевают столешницу.
– Что он уехал в Россию, – говорит он наконец.
– И?
– Он отбывает срок в исправительной колонии в Архангельске, кажется, натворил что-то по пьяни в Санкт-Петербурге, я не помню. Из норвежского посольства в Москве туда послали парня, чтобы подтвердить это. Сам Борг не просил помощи, и тем не менее. По крайней мере, с нашей стороны дело было закрыто. Борг жив, может и не благоденствует, мы же все слышали про условия содержания заключенных в других странах, но все-таки. Он жив.
– Когда вы узнали об этом?
– В прошлом году перед Рождеством.
– Вы уверены, что это он? – спрашиваю я. – Что в той тюрьме сидит именно Борг?
– В смысле?
– Что это он, а не кто-то другой, выдавший себя за Борга?
– Я не понимаю. – Эйвинд Странд неуверенно улыбается и смотрит на Миллу, но она не выдает никакой реакции. – Что вы имеете в виду?
Вдруг у меня в кармане вибрирует телефон.
– Извините. Сейчас вернусь.
Я беру телефон и выхожу на улицу.
– Это я, – говорит Ивер, когда я вышел. – Выяснили что-нибудь?
– Да, – отвечаю я. – Это уже не дело об исчезновении. Борг жив.
– Жив? Значит…
– А у тебя? – перебиваю его я. – Есть что-то на твоем фронте?
– Я получил отчеты о вскрытии.
– И?
– Слышали что-нибудь про калия хлорид?
– Нет.
– Это раствор для инвазивных процедур. Используется для восполнения дефицита калия в организме и вводится через шприц или капельницу, откуда раствор медленно поступает внутривенно. Часто назначается пожилым пациентам, страдающим от обезвоживания.
– Вот как?
– Передозировка калия хлоридом Б повышает уровень калия, что может привести к нарушениям сердечного ритма или остановке сердца. Также это вызывает нарушение чувствительности и спутанность сознания.
– Можете просто сказать, что узнали? – спрашиваю я раздраженно, пытаясь закрыть лицо от ветра.
– У Лив из Оркдала в крови были обнаружены высокие значения калия хлорида Б, согласно токсикологическому отчету. – Он делает паузу. – То же самое у тех трупов из Швеции, и здесь-то вся загвоздка. Они, конечно, могли сделать это независимо друг от друга, покончить с собой, как и написано в отчетах. Но калия хлорид Б – это не то, что валяется у каждого дома. Ни у кого нет к нему свободного доступа. Чаще самоубийцы умирают от передоза таблеток. Кроме того, это внутривенный раствор, а никаких шприцев на месте происшествия найдено не было, значит…
– Кто-то другой сделал уколы.
– Похоже на то.
– Эти дела, – вздыхаю я. – Именно этого мы и боялись.
– Да, – соглашается Ивер и добавляет. – Поговорите с ней об этом? Видимо, пора рассказать Милле, что мы больше не можем надеяться найти Оливию живой. Теперь мы ищем тело.
Через окно кафе я вижу, как начальник полиции Странд стоит у витрины с тортами с подносом наготове, а Милла одиноко сидит за столиком и теребит волосы.
– Думаю, она уже знает, – шепчу я и кладу трубку.
Глава 45
Несколько взмахов лопатой, и он прерывает работу. Я не вижу его, так как лежу, прижавшись лицом к груди Сив. Но я чувствую его, каждое движение, слышу его дыхание. По мере работы оно становится тяжелее и резче, пока не стихает, когда он наконец останавливается и прислушивается.
Под его ногами трещат ветки на земле, когда он, обходя могилу, удаляется за деревья. Если бы у меня были силы, я бы выбралась из этой ямы, взяла с собой Сив и убежала, но тело меня не слушается, и вместо этого я просовываю руку под куртку Сив и крепче прижимаю ее безжизненное тело к себе. В следующее мгновение тень над ямой возвращается, словно солнце зашло за склон горы.
И он продолжает закапывать нас.
Глава 46
Я еще долго стою на улице после того, как закончил разговор. Пытаюсь найти море и холодный воздух между домами. Пусть ветер обдувает тело. Я в недоумении, словно в какой-то момент за последние несколько дней наступил хаос, из которого я теперь не могу найти выход.
– Аске, – раздается голос рядом со мной. Я оборачиваюсь и вижу, что это глава полиции Странд. В руке он держит бумажный пакет, полагаю, там торт. – Было приятно с вами познакомиться, – говорит он, протягивая руку. – Если я вам больше не нужен…
– Взаимно, – отвечаю я отстраненно, не выпуская море из виду. – Спасибо за помощь.
Эйвинд Странд поворачивается и машет Милле, она выдавливает улыбку и снова опускает взгляд на стол. И он уходит.
Я стою еще несколько минут, делаю глубокий вдох и возвращаюсь к Милле.
– Я только что говорил с Ивером, – сообщаю я Милле, усаживаясь за стол. Она не притронулась ни к кофе с пенкой, ни к круассану. Отщипывает от него хлопья, крошит и кидает на поднос.
– Что он сказал? – мягко спрашивает она, поднимая на меня глаза.
– Думаю, уже сейчас можно сказать с большой долей уверенности, что мы расследуем серию убийств при весьма особых обстоятельствах. Это значит, что…
– Не надо… – Милла зажмуривается и слабо улыбается. – Не говори этого, – шепчет она. – Не сейчас. Ее образ со мной как фотография все время с того дня, как мы с Робертом съездили в ее школу. И так ясно я не видела ее давно. Тогда я сразу узнала ее. – Милла продолжает крошить круассан. – Было что-то в ее походке, в том, как она прикладывала пальцы к лицу и к волосам, когда говорила, она стояла так далеко, и все-таки я сразу поняла, что это она.
– Думаешь, она тоже могла тебя увидеть?
– Нет. Мы сидели в машине у Роберта.
– Может быть, кто-то другой?
– О чем ты? Думаешь, Оливия убежала, узнав, что ее ищет мать? Что она так сильно ненавидит меня за то, что я сделала?
– Нет, я этого не говорил. Я только хочу сказать, что мне не нравятся такие случайные совпадения. Еще я скажу, что за то, чем мы сейчас занимаемся, придется платить, Милла. Я пытаюсь выяснить, что могло заставить Оливию и Сив уехать через неделю после того, как вы с Робертом нашли ее, и здесь мы опять не можем уклониться от вопроса о ком-то другом.
– Господи. – Ее глаза вдруг широко распахиваются. – Что я сделала?
– Милла, – я беру ее за руку.
– Нет, нет. – Она отдергивает руку, не отрывая от меня взгляда, словно я призрак из прошлого. – Что я сделала, Торкильд? – восклицает она. – Что я такого сделала?
Глава 47
– Ну, сомнений больше нет, – начинаю я, когда мы возвращаемся в Осло и встречаемся с Ивером и Кенни у дома Миллы на Сент-Хансхаугене. В ожидании нас они стоят, опершись о служебную машину, с кофе из «Дели де Лука» в руках. Кенни все еще в форме, Ивер – в гражданском. – Мы имеем дело с серийными убийствами.
– Аске прав, – говорит Ивер, пока мы идем к воротам. Кажется, Милле полегчало по возвращении в Осло, хоть у нее все еще отсутствующий вид, она мало говорит и держится позади. – Причина смерти в обоих делах – инъекция вещества, калия хлорида Б. Шприцев найдено не было, и это, само собой, указывает на то, что эти дела никак не об исчезновении, а об убийствах, совершенных одним и тем же преступником. Серийным убийцей. Лив в Оркдале, так же, как и девушка Эклунда, держали телефон у уха, словно сожалели о сделанном и пытались позвать на помощь, что укрепляет эту теорию.
– Я думаю, их положили так не для того, чтобы позвонили они, – встреваю я. – А для того, чтобы кто-то мог позвонить им.
– Но зачем? Они же мертвы.
– И тем не менее, – отвечаю я, когда мы останавливаемся у двери подъезда. – Серийный убийца, формируя картину места происшествия определенным образом, делает это, чтобы воплотить в жизнь фантазию, воссоздать сцену из прошлого или сделать то, что раньше не получалось. Тела – всего лишь реквизит в его собственных иллюзиях.
– Так он звонит… чтобы поговорить с ними?
– Не знаю.
– Серийные убийства, – вздыхает Ивер и поворачивается к углу улицы, где убили Роберта. – Во что, черт побери, ты ввязался, Роберт?
– Я встречал таких раньше, – начинаю я, пока мы стоим и смотрим на одну и ту же точку на тротуаре. – Когда ездил по американским тюрьмам и опрашивал преступников-полицейских. Эти люди, они такие…
Ивер опирается на дверь.