– Окей. До связи.
Я сажусь на унитаз и открываю СМС.
Кто? Пишу я и отправляю.
Через несколько минут мобильный снова пищит: Я сидел на краю кровати и смотрел на тебя. Еще долго после того, как она истекла кровью. Зачем ты там лежал?
О чем ты думал? Я пишу в надежде, что смогу поддержать разговор как можно дольше, чтобы парни Гуннара смогли отследить, где находится телефон. Когда делал это?
Тебе лучше не знать.
Но я хочу знать, пишу я и добавляю: Ты интересен мне.
Проходит почти полминуты, и телефон снова пищит. В каком плане?
Интересно, как ты снова облажался. Уже в третий раз.
Я снова набираю номер Гуннара.
– Вы нашли его?
– Да. Наши ребята уже едут прочесывать территорию. Это район здесь, в столице. На западе. Придется ходить по домам, это займет время.
– Хорошо, позвони мне, когда что-нибудь выясните.
Положив трубку, я выхожу из ванной. Милла проснулась. Она поворачивается ко мне и моргает.
– Ты мне приснился, – говорит она. Она еще не до конца открыла глаза и лежит на боку, натянув одеяло почти до подбородка.
– О чем был сон?
– Ты был другим. Каким-то существом, ты хотел убить меня, – она крепче вцепляется в одеяло и дрожит. – Боже, как ты меня напугал.
– Такова цена за то, что ты бросила таблетки, – отвечаю я, садясь рядом с ней на край кровати и застегивая рубашку. – Телу не нравится ломка.
– Мы справимся, Торкильд. – Она накрывает мою руку своей. – Вместе. – Милла притягивает руку к себе, и я падаю назад, оказываясь с ней лицом к лицу. Кровать холодная, твердая и холодная, как брусчатка на улице около квартиры Миллы, как нары в тюремной камере, как гроб изнутри.
– Пойдем, – говорю я. – Пора ехать. Путь неблизкий.
Глава 80
– Вы верите в бога? – спрашивает тетя Свейна Борга, впустив нас в дом, который стоит вплотную к дороге, ведущей в церковь. Гунхильд Борг похожа на серую мышь с проседью в волосах, собранных в пучок, тяжелыми веками и тонкими сухими губами.
– Я верю в ад на земле, – отвечаю я, когда мы садимся на веранде с видом на церковь и ряды надгробий в непосредственной близости от жилого района. Поселок окружен лесистыми возвышенностями, с небольшим центром в виде коммуны посередине. На юге лето. Зеленые деревья, свежая трава, наполненный красками растений и цветов сад.
Гунхильд долго смотрит на Миллу, затем разворачивается и уходит в кухню. Возвращается с кувшином лимонада и тремя пластиковыми стаканчиками.
– Так вы из полиции? – спрашивает она, наливая нам лимонад.
– Да, – лгу я. Нам видно, как ее муж сидит в кресле-качалке в гостиной, читая газету под работающее радио. – Расскажите мне о вашей сестре, Сольвейг. Она ведь была народной певицей?
– Она избрала иной путь, – отвечает Гунхильд и садится.
– Забеременела, – продолжаю я. – Вне брака?
– Да.
– А отец мальчика? Я правильно понимаю, что он русский?
Она закатывает глаза и качает головой.
– Так говорят, да.
– В каком смысле?
– Ходили слухи, что она жила с женатым мужчиной на севере, и он держал ее как конкубину[23], на горе. Думаю, история про прекрасного врача из Санкт-Петербурга – это выдумка, чтобы подольститься к родителям и вытребовать денег на так называемую музыкальную карьеру дочери.
– И они пошли на это?
– Нет, конечно.
– Где именно на севере она жила?
– Она работала на временной ставке учителя на Лофотенах.
– Когда?
– В конце шестидесятых.
– А с ее сыном, Свейном, вы когда-нибудь виделись?
– Она же притащила его сюда, когда он был еще маленьким, после того как сказка с женатым закончилась.
– И они жили здесь?
– Да. В родительском доме они жили полтора года, до самой смерти отца. И тут она вдруг собрала вещи, оставила маму, свалила всю работу на меня. После всего, что они для нее сделали!
– Какой он был? Свейн, будучи малышом?
– С утра до вечера держался за ее юбку. Не мог даже спать в своей комнате. Постоянно вис на ней. Он не выносил, когда кто-то еще привлекал внимание матери, а она была слабой, не умела его воспитывать.
– Вы со Свейном вели тяжбу по поводу раздела имущества вашей сестры?
– Мы просто посчитали, что музыка сестры умерла вместе с ней, и ее следовало похоронить навеки. Но даже для этого ее сын не смог найти места в своем сердце.
– Он приезжал сюда, помнишь? – доносится голос ее мужа из гостиной.
Тетка Борга резко начинает тяжело дышать и креститься.
– Да, подумать только. Даже могила матери не была святыней для этого человека.
– О чем вы?
– Да он же украл ее надгробный камень.
– Прошу прощения?
– Наш пастор пришел к нам и рассказал, что надгробие Сольвейг пропало, кто-то приходил и рылся в ее могиле. Все цветы и… и… – она глотает ртом воздух и с грустью смотрит в безоблачное небо над нашими головами.
– Откуда вы знаете, что это он?
– А кто это еще мог быть? – возмущенно спрашивает тетка Борга. Я спешу сделать глоток кислого лимонада и выдавливаю улыбку.
– Ммм, – говорю я и делаю еще глоток. – Я имел в виду, что с точки зрения полиции всегда важны точные наблюдения, пусть мы и знаем наверняка, – я кладу руку себе на грудь, – в сердце, где добро, а где зло.
Гунхильд делает глубокий вдох.
– Да, да, – кивает она.
– Он же хотел, чтобы ее кремировали, – слышим мы голос ее мужа из гостиной. По радио доносится проповедь, где говорят о связи между спасением и денежными подарками.
– Да, подумать только, – говорит она и расстроенно качает головой. – Чтобы его родную мать сожгли, а прах развеяли у подножья какой-то там горы. И что самое ужасное, он еще смеет сюда звонить – после всего, через что мы прошли. О, боже милостивый, – ахает она.
– Он вам звонил? – ошарашенно спрашиваю я.
– Вчера. Я думала, вы поэтому приехали. Чтобы…
– Вчера? Откуда он звонил?
– Не знаю. Он сказал, что хочет поговорить с Одд…
Наконец ее муж складывает газету и приглушает звук радио.
– Он хотел поговорить о своей матери, – объясняет он. – О небесах и рае.
– А это не одно и то же? – Я кошусь на Миллу, и она слегка пожимает плечами.
– Я скажу вам честно, – начинает дядя Борга и раскачивает кресло-качалку. – Сегодня ты попадешь ко мне в рай, обещал Иисус раскаявшемуся преступнику, распятому на кресте рядом с ним. – Он раскачивается еще быстрее, вцепившись руками в подлокотники. – Но рай, который упоминал Иисус, не на небе, – говорит Гунхильд и кивает мужу. – Господь желает, чтобы его дети отправились в Новый Иерусалим – туда, где находится божий трон, Господь хотел бы жить там с нами вечно, – добавляет он. – Но только нам решать, только сила нашей веры определяет, где находится наш дом.
– Значит, Свейн хотел узнать, где его мать – на небесах или в раю, – заключаю я и обращаюсь к дяде Борга, сидящему в гостиной. – И что вы ответили?
Он долго смотрит на меня, раскачиваясь в кресле вперед-назад.
– Что Сольвейг умерла до того, как получила избавление от грехов. Поэтому Господь решает, будет ли она жить на небе или в раю.
– Он боится, – вставляет тетя Борга.
– Боится чего? – с любопытством спрашиваю я.
– Остаться один, – продолжает дядя Борга. – Свейн знает, что его никогда не пустят на небо, потому что люди, которые не взрастили своей веры больше, чем с горчичное семечко, при жизни, в лучшем случае проведут загробную жизнь в раю, не попав на небо.
– Сольвейг рассказывала, что он изменился после того, как опять заболел. – Гунхильд складывает руки на столе и переводит взгляд с меня на стаканчик с лимонадом передо мной.
– Заболел? – я сжимаю зубы и делаю еще глоток горького лимонада. – Он болел?
– Да. В молодости у Свейна была опухоль мозга. – Она спешит долить лимонада в мой стакан и продолжает. – Ее удалили, и он выздоровел. Когда Сольвейг звонила, она рассказала, что Свейну опять стало хуже, и она отвела его к врачу, который нашел новые опухоли. Рак распространился.
– Когда он позвонил, я сказал, что ему нужно попросить об избавлении, и он исцелится в царстве Божьем, как только подтвердит свою преданность Богу, – говорит дядя из гостиной.
– Исцелится?
– Пламя святого духа божьего может выжечь рак, так же, как оно выжигает вирусы и бактерии. Даже если нервы, клетки или плоть мертвы, их можно исцелить, если они находятся в божьем месте.
– И что он на это ответил?
– Он сказал, что сначала ему нужно знать, где находится мать. – говорит Гунхильд, вздыхая. – Наверное, это лучшее, на что можно надеяться, учитывая обстоятельства.
– На что?
Она благоговейно улыбается.
– На то, что ему разрешат снова с ней встретиться.
– В раю? – спрашиваю я.
Она складывает руки и кивает.
– Но не на небесах?
Гунхильд Борг продолжает улыбаться, сильнее сжимая руки.
– Нет. Не на небесах.
В гостиной ее муж возвращается к чтению газеты, прибавляя звук радио и снова толкая кресло-качалку.
Глава 81
Когда мы с Миллой сидим в аэропорту Кристиансанна, звонит Кенни. У него такой голос, словно он только проснулся, хотя уже вечер.
– Выяснил что-нибудь еще?
– Ага, – довольно отвечает Кенни.
– И что же?
– Мать Борга в молодости жила на севере Норвегии. Там у нее был молодой человек, говорят, именно там она и забеременела.
– Я знаю, – отвечаю я. – Мы только что общались с сестрой матери Борга. Теперь я понял, почему он так торопится завершить свой проект. Борг болен, и жить ему осталось недолго. Возвращайся домой. Нужно все обсудить. Думаю, Боргу удалось вернуться в Норвегию, нам нужно…
– Я не в Свольвере, – говорит Кенни. Милла сидит неподалеку от меня и работает на ноутбуке. Наши взгляды встречаются, пока я говорю с Кенни. Она криво улыбается, склоняет голову на плечо и смотрит в ожидании моей реакции. – Я в Осло, – продолжает Кенни, а я отворачиваюсь от Миллы и иду к окнам, выходящим на промзону.