– Я думал уже пойти спать.
– Хорошая идея, – говорит он, продолжая мерить шагами комнату и смотреть на голые стены в поисках чего-то, за что можно зацепиться взглядом. – Я все еще не могу поверить, – продолжает Гуннар, пока я достаю из своей аптечки жалкий «Ципралекс».
Я останавливаюсь и смотрю на него.
– Во что?
– Да во все. Что мы тут, на севере, а она там, в земле. Мертва. Я даже не знаю, что должен чувствовать и правильно ли то, что я чувствую. Я просто хожу и жду, когда меня накроет. Когда меня захлестнет… – он останавливается у окна и отодвигает шторы, так что свет фонарей, отражающийся в воде, просачивается в комнату. – Как было с тобой, когда умерла Фрей.
– Все мы разные, – отвечаю я.
– Думаешь? – он стоит ко мне спиной и смотрит в темноту океана. – Или это только я… – Наконец он поворачивается. Его лицо стало серым, челюстные мышцы напряглись, почти замерли под кожей, а зубы крепко сжались. – Может, я просто не любил ее так сильно, как ты любил Фрей, может…
– Гуннар, – перебиваю я. – У меня поехала крыша еще до смерти Фрей. Кроме того, я вообще едва ее знал, я был влюблен в сам факт ее существования, что, в свою очередь, позволяло мне быть другой версией себя. Это совсем иное. Вот это, – я показываю Гуннару таблетку «Ципралекса», – это тоже иллюзия, затуманивающая действительность и сменяющая дни на ночи и ночи на дни. Вот и все.
– Тогда зачем ты их принимаешь? Чем они так чертовски важны?
– Чтобы я мог быть наполовину собой, а наполовину не собой. Но это не жизнь, это комната ожидания.
Гуннар складывает руки на груди.
– И чего ты ждешь?
– Ты же знаешь, – спокойно отвечаю я и кидаю одинокую капсулу в рот.
Он качает головой.
– Твою мать, нет ничего более удручающего, чем разговор с тобой. – Затем снова отворачивается к окну. – Не понимаю, что она в тебе нашла.
– Кто?
– Анн Мари.
– Полагаю, она нашла то же самое, что нахожу я, окружив себя правильными таблетками, теми, которые ты мне обещал.
– И что это?
– Путь побега.
Я вижу, как гигантское тело Гуннара, стоящего ко мне спиной, пошатывается. Он ждет, что я помогу ему свалиться в какую-нибудь пропасть, где он сможет валяться в ненависти к себе, упиваясь своим убожеством, так, чтобы доказать себе, будто он любил, как любил я.
– От чего? – шепчет он. – От меня?
Гуннару не идет ненависть к себе. Он не сможет управлять ею должным образом, а я не планирую помогать ему и в этом тоже.
– Нет. От себя, – отвечаю я.
– Но зачем? – Гуннар снова поворачивается ко мне. – Зачем ей понадобилось снова тебя видеть после того, как она встретила меня, после того, как ты вернулся в Норвегию, после того, как убил ту девушку в Ставангере, после попыток самоубийства и злоупотребления таблетками? Почему она хотела видеть такого как ты, а не меня? Пожалуйста, объясни мне, я не понимаю. Анн Мари, Фрей, Милла, что в тебе находят такие женщины?
– Они знают, что получат.
– И что же? – нетерпеливо спрашивает он, стоя и смотря на меня полным презрения и вместе с тем искреннего недоумения взглядом.
– Того, кто будет ранить их снова и снова, и предаст их, когда они будут больше всего в нем нуждаться. И в таком осознании есть надежность. Знать это сразу. Я суррогат боли. Для них, как и для тебя.
– Я больше не могу тебя слушать, – он идет к двери. – Черт подери, ты не здоров.
– Скажи это Ульфу, – кричу я ему вслед. – Скажи, что я болен, что это ясно как день.
Ничего не говоря, Гуннар хлопает дверью. Я сижу на кровати и жду, когда услышу, как он запрется в своем номере, затем встаю, подхожу к окну и закрываю шторы. Возвращаюсь в кровать, прибавляю звук телевизора и жду. Жду снов и лиц, которые в них прячутся.
Глава 97
Я сижу в арендованной машине рядом со зданием полиции Свольвера. Гуннар пошел внутрь встретить нашего гида, Юханне, местную полицейскую, которая нам поможет. В горах лежит свежий слой снега, а здесь внизу влажная охристо-желтая прошлогодняя трава мерцает в лучах серого утреннего солнца. Пока я жду, набираю номер Ивера.
– Слышно что-нибудь от Кенни?
– Ничего, – говорит Ивер. – Телефон по-прежнему выключен. Не нравится мне это, – добавляет он. – Кенни не из тех, кто просто сбегает. – Ивер вздыхает. – А ты где?
– Мы с Уре уехали на север. Идем по следу Борга. Судя по всему, он приведет нас на гору.
– Я могу чем-то помочь?
– Да. Я хочу, чтобы ты отследил один номер, с того дня, когда исчезли Сив с Оливией, до сегодняшнего. Сможешь?
– Какой?
– Самого номера у меня нет, – говорю я и замечаю Гуннара с женщиной, выходящих из здания полиции и идущих к машине. – Только имя.
– Хорошо, – говорит Ивер после того, как я диктую ему имя. – Сделаю.
– И никому не рассказывайте об этом, Ивер. Слышишь меня?
– Обещаю. А ты будь там осторожнее.
– Всегда, – отвечаю я и кладу трубку.
– Тебе понадобится походная одежда, – говорит Гуннар, когда они с женщиной подходят к машине.
– У меня только это, – пожимаю плечами я и смотрю на свою куртку из овечьей кожи и винтажные ботинки.
Гуннар качает головой, исчезает за машиной и открывает багажник. Быстро переодевшись, возвращается и садится в водительское кресло.
– Кратчайший путь отсюда – едем до Гимсёйстраумен, а оттуда пешком в Сюдален. Там прилично идти, – рассказывает Юханне, садясь на заднее сиденье. – Но как только мы доберемся туда, откроются отличные охотничьи угодья.
– Мать того человека, которого мы ищем, очевидно некоторое время жила здесь в шестидесятых и могла иметь отношение к пропавшему ректору, – начинает Гуннар, когда мы выезжаем из центра Свольвера.
– Улаф Лунд, – кивает Юханне сзади. Ей около тридцати, широкоплечая и мускулистая, с гладкими светлыми волосами, собранными в хвост, ясными голубыми глазами и тяжелым подбородком. Она напоминает мне версию сержанта Лизы Лугг на двадцать лет моложе из комикса Билли, она могла бы сойти за дочь Гуннара, если бы избавилась от местного диалекта и пару раз посидела на гауптвахте. – У нас даже водолазы ныряли в океан в поисках ректора, но безрезультатно.
– Почему вы решили, что он утонул в море?
– Ну, – Юханне смотрит в окно. – Сами посмотрите вокруг. Тут не так уж много мест, где может пропасть старик. Или в море, или в горах. Эти старички бодрые и шустрые, но местные горы… – последнее предложение повисает в воздухе, и она качает головой.
– Он мог добраться до дома в горах? – спрашиваю я.
– Честно говоря, – начинает Юханне, – мы даже не знали, что у него есть дом. Улаф Лунд страдал серьезной деменцией, нуждался в постоянном уходе и восемь лет жил в доме престарелых. И как я уже сказала вашему коллеге, который был тут в начале недели, Кеннет или как-то так, маловероятно, что Улаф Лунд уехал из центра Свольвера, только если сел на автобус или его подобрала машина.
– Так вы виделись с Кенни? – спрашиваю я и поворачиваюсь к ней.
Она кивает.
– Он сказал, вы работаете на известную норвежскую писательницу, которая ищет свою дочь, и напали на след чего-то важного, что и привело вас к нам, на север. Звучит захватывающе, – смеется она. – У нас тут не так много крупных дел, так что это вызвало резонанс в участке. Я так поняла, что все это расследование немного… – Юханне откидывается на спинку кресла, – off the record[24], как у нас говорят.
– Он сказал что-нибудь еще? – спрашиваю я.
– Рассказал про женщину, на которую вы работаете, про эту писательницу. Мне показалось, между ними что-то есть.
Гуннар бросает на меня взгляд с водительского места.
– Что вы имеете в виду? – спрашиваю я.
– Нет, просто дело в том, как он отзывался о ней, он сказал, она слегка… – Юханне покашливает и продолжает, – распущена, если выражаться на нашем северном диалекте.
– А какую именно формулировку употребил он? – интересуюсь я.
Юханне мешкает секунду.
– Шлюха, – наконец говорит она.
– Когда это было?
– В понедельник вроде, или нет, во вторник. Да, во вторник. Вечером накануне его отъезда. Вообще мы собирались встретиться и на следующий день тоже, но, когда я приехала в отель, мне сказали, что он выехал из номера.
– Он пропал, – говорю я.
– Что?
– Он пропал после того, как вернулся в Осло.
– Думаете, с ним что-то случилось?
Я пожимаю плечами.
Юханне снова наклоняется вперед.
– Это как-то связано с тем делом, которое вы сейчас расследуете?
– Мы предполагаем, что да, – отвечаю я.
– Ого, – говорит Юханне. – Когда он был тут, не делал ничего особенного, в основном сидел в номере или в баре. Я не думала, что дело, которым он занимается, настолько…
– Опасно? – спрашиваю я. – Мы ищем серийного убийцу, сбежавшего из лагеря в России. Думаю, он едет сюда, в горный дом, куда мы сейчас собираемся.
– Вашу мать, – вздыхает Юханне. – Наверное, мне стоило запросить у начальника полиции разрешение на оружие?
– Ну, – говорит Гуннар с едва заметной улыбкой на тонких губах. – Теперь уже слишком поздно.
– А у вас есть? – Лицо Юханне появляется в зеркале заднего вида. – Разрешение на оружие?
– Не-а. – Гуннар качает головой. – Я тут в отпуске.
– А я вообще больше не работаю в полиции, – добавляю я.
Долгое время мы едем молча, и вдруг Юханне приподнимается, хватается за подголовник кресла и машет рукой.
– Остановитесь, – говорит она. На улице идет дождь, и облака, за которыми я слежу с самого Свольвера, кажется, движутся с нами в одном направлении.
– Что такое? – насмешливо спрашивает Гуннар в зеркало. – Хотите развернуться?
– Нет, – отвечает Юханне, широко улыбаясь. – Мы на месте.
Глава 98
Здесь каменистая местность, открытая большой воде северного моря. Над нашими головами острая гора делит пейзаж надвое.
– Поднимемся здесь, – говорит Юханне. – Следуем по горному склону, пока не поднимемся на плато с видом на Сюнндалсфьорд. Оттуда уже начнем поиски. Тут много озер, но не так много домов.