— Вы что же думали, — с бесконечным презрением процедил он сквозь зубы, — я с вашей капустой возиться буду? Ну-ка, по быстрому ее сюда волоките!
— Мы подряжались довезти, а не мешки ворочать… — запротестовал младший из крестьян — черноволосый, с дерзкими серыми глазами.
И слова эти, и весь независимый облик парня не понравились кухонному слуге, который считал себя куда выше двух жалких земляных жуков, рожденных, чтобы копаться в грядках.
— Не хочешь — не таскай, — пожал плечами слуга. — А только деньги ж ты еще не получил! Скажу шайвигару, что товар до кухни не добрался…
— Да ты хоть помог бы! — возмутился юный наглец, которого в его вонючей деревне не научили почтительному отношению к вышестоящим.
На это несуразное требование слуга не соизволил даже ответить. Только сощурил глаза и цыкнул слюной сквозь зубы.
Второй крестьянин — постарше, с каштановыми волосами — отрывисто хохотнул:
— Вот за это уважаю! А ты, братишка, смотри и учись: ленивого хрен замучаешь!.. Ладно, полезай на телегу! Ну, раз, два — взяли! — И чуть пригнул спину, подставляя плечи под ношу.
— Да они же неподъемные… — тихо и растерянно сказал с телеги младший. Старший не ответил, лишь нетерпеливо повел плечом: мол, кончай болтать, подавай груз.
Стоящий на крыльце слуга удивленно покрутил головой, когда парень, почти не шатнувшись под навалившимся на него громадным мешком, твердым шагом начал подниматься по ступенькам.
«Крепкие они, эти мужики! — подумал слуга. — Тупые, но крепкие!»
Младший, похоже, не ожидал такого от своего приятеля: несколько мгновений глядел ему вслед с разинутым ртом.
Потом опомнился, подхватил второй мешок, поменьше, и поволок к крыльцу.
Тут и слуга вспомнил о своих обязанностях:
— Сюда давай, сюда, где люк в подвал… Нет, в люк нельзя, ключи у господина главного повара. Рядом кладите.
— А мы-то собирались… — огорчился старший. — Братишка всю дорогу мечтал, как мешки в подпол стаскивать будет…
— Болтаешь много, червяк навозный… — начал было слуга — но тут же надменный гнев на его физиономии сменился елейной улыбочкой. Он согнулся в почтительнейшем поклоне.
— Что тут такое? — вопросил, приближаясь, повар. Голосом и манерами он явно подражал Хранителю.
— Овощи, господин, — заструился голос слуги. — Капуста, репа, брюква… Яйца еще… Где яйца? — рявкнул он, оборачиваясь и обнаруживая непорядок: младший возчик куда-то исчез, а старший через распахнутую дверь с любопытством разглядывает кухню и — в дальней ее стене — приоткрытую дверцу чулана. Храни Безликие, не успел бы спереть чего!
Видимо, повар подумал о том же.
— Ну, ты!.. Чего уставился?
— Да так… — спокойно ответил ему возчик. — Просто смотрю… интересно…
— Интересно в женской бане, — доходчиво объяснил ему повар. — А здесь торчать не положено!
В этот миг появился младший крестьянин. В руках у него была корзинка с яйцами, переложенными для сохранности соломой. Заметив повара, парень оробел, засуетился, начал, отвернувшись, пристраивать корзинку на мешок с репой.
— Не сюда, дурак, — буркнул, остывая, повар. — Яйца в кухню, на ларь. И сходи узнай, не вернулся ли шайвигар.
Парень с готовностью юркнул в кухню, поставил корзину на ларь. И тут повар, внезапно заинтересовавшись чем-то, шагнул следом, взял крестьянина за плечо, развернул к себе.
— Не может быть… — В голосе повара было изумление. — Да как же боги-то привели…
Договорить он не успел. Растерянное лицо парня стало вдруг решительным и жестким, рука рванулась к шее повара… и слуга в растерянности увидел, как гордый повелитель кухни мешком осел на пол. Парень, который теперь уже не выглядел неуклюжим мужланом, поддержал повара под мышки и бережно оттащил в открытый чулан.
Слуга попытался прошмыгнуть к выходу, но второй крестьянин — ой, не крестьянин! — резко обернулся, сгреб его за грудки, рывком поднял на воздух. Слуга обвис в сильных руках, как изловленный на кухне воришка-кот, боясь звуком или движением прогневить этого… о боги, кого?!
Грозный незнакомец, не выпуская своей беспомощной жертвы, в несколько шагов пересек кухню и швырнул слугу в чулан — прямо на бесчувственного повара. Тут карие глаза незнакомца вдруг стали озорными. Он подхватил корзину с яйцами и с размаху надел слуге на голову — за миг до того как захлопнулась дверь чулана и глухо двинулся в пазы засов…
Слуга сидел на спине у господина главного повара, по лицу его стекали белки и желтки вперемешку с соломой, вокруг была тьма.
Нет-нет, он не рвался на свободу! Рано или поздно их с господином главным поваром кто-нибудь выпустит, а пока чулан — хорошее убежище от творящихся снаружи кошмаров…
А на кухне действительно творились необычные дела.
— Успеваем, — деловито проговорил Рифмоплет. — Пора заключенным еду нести, скоро стражник придет… Ох, — не удержался он, — как же мой господин ловко мешки таскал… ну и сила!
Орешек только хмыкнул. Он не собирался рассказывать, что Сокол, Хранитель крепости, был когда-то в Аршмире портовым грузчиком. Вместо этого он деловито спросил:
— Сколько морд работает на кухне?
— Повар и двое подручных. Где второго Многоликая носит, не знаю…
Рифмоплет оборвал фразу и прижался к стене за дверью. Ралидж замер с другой стороны дверного проема.
В кухню вошел стражник в фиолетовом плаще и чешуйчатом шлеме — как у часовых на стенах и у ворот. Он недоуменно оглядел пустую кухню, но не успел ничего сообразить: Ралидж возник у него за спиной, обвил рукой горло, стиснул. Побагровевший стражник попытался вырваться из крепкой хватки, но подскочивший сбоку Рифмоплет коротко и точно ударил пленника в солнечное сплетение. Стражник дернулся, хватая воздух ртом. Ралидж разжал руки, стражник упал на колени.
Рифмоплет деловито расстегнул на полубесчувственном пленнике плащ, снял шлем и перевязь с мечом, протянул добычу Соколу:
— Моему господину лучше надеть это и покараулить у дверей. Дальше уж моя забота.
Стражник продышался и дернулся было встать, но Рифмоплет, перехватив его запястье, вывернул руку так, что бедняга согнулся пополам. Из горла пленника вырвался нелепый писк.
Ралидж не мог произнести ни слова — так поразила его перемена, происшедшая с Рифмоплетом. Куда исчез славный, добрый, немного наивный юноша? На Сокола в упор глядело страшное лицо. Жесткое. Ледяное. Равнодушно-беспощадное. С таким лицом нельзя слагать стихи или трогательно ухаживать за бродячей актрисой. А вот замучить кого-нибудь до смерти — очень даже можно.
Ралидж с содроганием вспомнил, как однажды довелось взглянуть в глаза Подгорному Людоеду. Похожее ощущение.
Жутковатый незнакомец склонился над наемником.
— Пароль! — спокойно, без нажима сказал он. От этого голоса хотелось на погребальный костер лечь. Короткая пауза — и истошный, поросячий визг стражника.
Сокол отвернулся, кляня себя за мягкотелость. Все шло правильно. Они ведь и собирались захватить кого-нибудь из стражи и вытряхнуть из него нужные сведения. Так и говорили — «вытряхнуть»… и совершенно не задумывались над тем, что это подразумевает пытки. А теперь спутник взял на себя самую грязную работу — ну и спасибо ему…
Но почему же так невыносимо тошно слышать за спиной негромкое:
— Видишь этот нож? Ближе, сволочь, гляди! Это последнее, что ты видишь. С глазами прощайся. Сначала левый… потом снова вопрос задам… не ответишь — правый… А с чем расстанешься потом — угадай… вижу, угадал… — И вдруг резко, свирепо: — Говори, сука, ну! Пароль!..
Стражник выложил все. И пароли, и расположение пленников в камерах. И не сопротивлялся, когда ему, бледному и трясущемуся, затыкали рот и связывали руки.
Ралидж открыл дверь чулана, швырнул туда стражника (изнутри донесся крик слуги) и вновь задвинул засов в пазы.
— Ну что, пойдем? — обернулся он к своему спутнику. На него смотрел Рифмоплет. Прежний… ну, почти прежний: белый как мел и с трясущимися губами.
— Я… я ему ничего не сделал… припугнул только…
— Ну и хорошо. Пойдем, нам пора.
Рифмоплет заступил ему дорогу и заговорил яростно, страстно, забыв о вежливом обращении в третьем лице:
— Противно тебе, да? Вижу, противно… А ведь то было нужно… тебе же первому нужно! А теперь — брезгуешь? Все правильно, сам понимаю… То, что я делал… мерзость! Ну, скажи — мерзость?!
— Я тебе сейчас и похуже скажу! — рявкнул Ралидж. — Тебе что — по морде дать, чтоб истерику прекратить? Хочешь, чтоб нас тут заграбастали?
Окрик привел юношу в чувство.
— Да-да, разумеется… Нам отсюда на галерею и до такой высокой дубовой двери…
— Как думаешь, долго Ингила сможет удерживать их внимание?
— Мой господин может не шептать, с галереи голоса не слышны… Не знаю, она же из всей труппы одна работает, Тихоня больше для охраны. Есть, правда, номер: она пляшет у него на плечах. А мальчишка только на лютне бренчит.
— Нет, в последнее время он фокусами увлекся. И я даже догадываюсь, у кого он набрался этого умения… Вот эта дверь?
Вместо ответа Рифмоплет ударил кулаком по дубовой створке, подождал, ударил еще дважды.
— Пароль? — еле слышно донеслось из-за двери.
— Черная секира! — громко, раздельно произнес Рифмоплет. Одна из створок с тяжелым чавканьем приотворилась. Рифмоплет сунулся в щель, выставив перед собой поднос, на котором громоздились какие-то небольшие горшочки — все, что попалось под руку на кухне.
Но стражника смутил не странный набор посуды, а вид Ралиджа, вошедшего следом. Фиолетовый плащ, чешуйчатый шлем — все вроде бы в порядке, но…
— А где арбалет? — буркнул стражник. — Велено же — без взведенного арбалета и не соваться…
Он не договорил, получив по физиономии подносом. Глиняные горшочки разлетелись во все стороны. Рифмоплет вцепился в противника, не давая выхватить оружие.
Еще двое стражников, увидев неладное, с мечами кинулись навстречу незваным гостям. Ралидж встретил их плавным движением клинка — оба меча ушли в сторону. Стражники по инерции пробежали еще несколько шагов. Ралидж скользнул между ними, легко повернулся налево, затем направо — не бой, а танец… вот только оба противника не по-танцевальному грузно осели на пол и больше не шевелились. А Ралидж, продолжая незаконченное красивое движение, тронул концом клинка третьего противника, который как раз успел стряхнуть с себя Рифмоплета, вырвал из ножен меч… а вот уд