«Андреевна, мяу. Давай, что ли… Если всё хорошо закончится, никогда не расставаться».
Кошечка смотрит вопросительно.
«Ну… Гулять вместе, – говорю. – Я, конечно, не любитель прогулок, но ради тебя всегда готов».
А она снова улыбается грустно и молчит. Идёт и молчит. И я иду рядом. Гляжу – цветочек на земле лежит. Я обрадовался, в зубы его взял и подаю ей.
Она удивлённо на меня и на цветочек глядит. А чего я скажу? И так всё понятно. Тем более с цветком в зубах не сильно поговоришь, мяу.
Ну взяла она у меня этот цветочек своими зубками. И несёт. Это значит – согласна, я так понимаю. И так мне хорошо стало, что запел бы, если бы не грустные наши хозяева позади…
Мы уж пришли давно, чего там идти – от первого подъезда до пятого. Просто сперва по кругу зачем-то ходили, а потом у подъезда остановились и стоим.
Вале уже и дедушка опять звонит, а она ему опять: мол, рядом мы уже, сейчас, попрощаемся и поднимусь…
А всё никак расстаться не можем. Ни мы с Анной Андреевной, ни Лёва с Валей…
И тут из их подъезда выходит Валера! Нехороший человек. Он тоже в их школе учится. Только старшеклассник. И вот сметаной его не корми – дай позубоскалить! Нет чтоб мимо пройти.
– А чего это мы тут стоим? – говорит. – Кошечек выгуливаем, ха-ха?
Ну какое ему дело, мяу! Хоть бы мы и выгуливаемся.
– Слышь, малой, чего у тебя рожа такая грустная?
Ну вот какое тебе дело опять же! Рожа как рожа… Ой, то есть личико. У меня, например, морда вообще не меняется. Но это же не значит, что я вечно в депрессии! Я и веселиться могу. Я ж не виноват, что такое строение морды. Вот и у Лёвы такое строение. Даже когда ему весело, лицо остаётся серьёзным. А его и в школе донимают: мол, чего мрачный? И одноклассники, и Надежда Викторовна, и физрук Святополк Игоревич…
«Я не мрачный, я просто серьёзный! – Лёва мне жалуется после школы. – Чего они пристали? Что ж я теперь, специально улыбаться должен, как дурак?»
Но Валеру этого все опасаются. Не знаешь, чего ждать от него. Поэтому Лёва терпеливо говорит:
– У меня всегда такое лицо.
– Да! – вступается Валя. – У меня тоже! И мне тоже все говорят, что я постоянно грустная! Отстань!
– Чего это – отстань? – Валере только того и надо. – Ты как разговариваешь, мелкотня?
Лёва беспокойно смотрит на Валю: силы его с Валерой явно не равны! А тот продолжает:
– Вы мелкие, какие у вас заботы? Радоваться надо!
– Нечего нам радоваться! – говорит Валя. – У него родители в коме после аварии, а у меня – уехали далеко!
– А чего ж это они уехали? От тебя слиняли, да? – прищуривается Валера. – Старикан-то твой не вечен: помрёт – одна останешься, дурилка!
– А ну, пошёл отсюда! – Валя сжимает зубы и толкает Валеру в плечо.
– Ого! – Валера даже не покачнулся, только голову вскинул. – Значит, так, да? Мелкота оборзела, значит? А если я толкну, знаешь, чего будет?
И Валера толкает Валю!
Мяу! Это уж совсем ни в какие ворота! Лёва, ну что ты стоишь?
Я бросаюсь на Валеру, впиваюсь ему в ногу, он отшвыривает меня, я лечу и врезаюсь в мусорный бак. Мя-у-у-у! Искры из глаз!
Снова налетаю на Валеру, он снова отбрасывает меня, и, пока лечу, вижу, как в ногу ему вцепляется Анна Андреевна!
Валера отшвыривает и её, бедняжка ударяется головой о каменную стену дома – и остаётся лежать неподвижно…
Мяу! Ах ты, гад!!! Маленький мой хозяин, почему ты оставил нас?!
А Лёва бежит, бежит обратно к нашему подъезду… Ему страшно… И мне ли, коту, его осуждать… Но как же так?..
Валя подбегает к Анне Андреевне, склоняется над ней. Бедная кошечка не двигается.
– Что ты сделал? Что ты сделал?! – кричит Валя.
– А нечего меня царапать! – бурчит Валера.
– Сволочь! – Валя кидается на него, он толкает её, Валя падает, очки летят в сторону, ударяются о землю, и из них вываливается стекло.
Всё это я вижу и запоминаю в одну секунду, как будто смотрю какое-то страшное кино по телевизору… Эх, Лёва…
Но в следующую секунду рядом раздаётся страшный крик:
– Убью!!!
Это Лёва! В руках у него лопата! Лопата нашего дворника, дяди Семёна, он её часто у подъезда оставляет.
– Убью!!! – кричит Лёва и размахивает лопатой.
– Эй, малой, ты чего, с дуба рухнул? – отступает Валера. – Брось лопату, дурик.
Валя медленно встаёт, ищет очки, надевает их, с одним стеклом, отряхивается и снова, хромая, подходит к лежащей неподвижно Анне Андреевне.
Лёва отвлекается на неё, и в это время Валера выхватывает у него лопату.
– Ага! Ха-ха! Ну, кто кого теперь убьёт? А, мелкий? – И Валера с лопатой наперевес идёт на Лёву.
Да чёрт возьми, я же хранитель! Почему я не могу ничего сделать! Когда я рядом, я должен его спасать! А у меня опять ничего не получается! И Анна Андреевна тоже, вон, того… Эх, прощай, моя любовь, мяу! Совсем неумелые мы хранители оказались… Горе нам, горе!
– Ну, малой, держись, сам напросился! – смеётся Валера, замахиваясь лопатой. – На счёт три, ха-ха! И – раз, и – два, и…
– Три! – неожиданно раздаётся рядом, и Валера натурально улетает вместе с лопатой!
Хм. Как это произошло? И что это вообще было, мяу?
А это Валин дедушка! Браво! Молодец, Сан Саныч Казарин! Спасены! Только как он это сделал?
– Ну, как вы? – кричит дедушка нам.
Мы подбегаем, сгрудились вокруг него: я, Лёва, Валя… Все трясёмся…
Валера без чувств валяется на траве.
И Анна Андреевна лежит без чувств… И под её милой белой головкой растекается лужа крови… Эх.
Дедушка Сан Саныч бережно берёт её на руки, вместе с ним мы медленно поднимаемся по лестнице: Лёва, Валя, я… Мы идём, а впереди идёт дедушка, несёт бедную кошку, и кровь капает на ступеньки…
Глава четырнадцатая, мяу,в которой кто-то печалится, кто-то веселится, а кто-то начинает нас понимать
– А Валя не говорила, что у меня чёрный пояс? – спрашивает нас дедушка Сан Саныч.
Лёва мотает головой. Его всё ещё трясёт.
– Да, я с детства занимаюсь… До сих пор иногда пригождается, как видишь, – усмехается дедушка.
Анна Андреевна лежит на столе. На белой простыне. Кровь уже почти не капает: дедушка аккуратно завязал ей голову бинтом.
– Она умрёт? – еле слышно шепчет Валя.
– Нет! – кричу я, я не верю, что она умрёт, но Валя не понимает меня, она слышит только: «Мяу!»
– Всё будет хорошо, – говорит дедушка. – Самохин сейчас подъедет.
– Она умрёт… – шепчет Валя.
– Да нет же, говорю! – почти злится дедушка. – Самохин дело знает! Главное, кровь остановили. Пейте пока чай.
Но мы не можем пить чай. Точнее, Лёва с Валей не могут пить чай, а я – молоко, которое дедушка налил мне в миску Анны Андреевны. До молока ли?
Наконец приходит Самохин.
Он почему-то весёлый.
– Так-так, – говорит он, – прогулялся я, значит. Через полгорода. А погодка-то – ух! У вас там, кстати, во дворе какой-то тип на траве сидит.
– А, очнулся, значит, – говорит дедушка. – Ну да, так и должно быть.
– Это вы его, что ли, так, Сан Саныч? – веселится Самохин.
Дедушка машет рукой.
– Узнаю почерк профессионала, хе-хе! Так-с. Ну, где больной? То есть больная?
Дедушка молча показывает ему на стол.
– Ага. Ну посмотрим…
Самохин осматривает Анну Андреевну, приговаривает:
– Так-так, гражданка кошка, не шевелитесь… Хотя вы и так не шевелитесь… Но это временно, будем надеяться…
Валя, не в силах всё это вынести, выходит из комнаты. Лёва – за ней.
– Ну что? – спрашивает наконец дедушка.
– «И сказал Айболит: не беда, подавай-ка его сюда!» – усмехаясь, говорит Самохин. – Я пришью ему новые ножки, будут новые, стало быть, кошки!
– В смысле – «новые кошки»? – ахает дедушка. – А с нашей что?
– А вашу надо в больничку, – говорит Самохин. – Я всё устрою, не волнуйтесь. Жить будет.
– Уф, – говорит дедушка, – вот всегда ты, Самохин, со своими прибаутками, и к месту, и не к месту!
– Прибаутки всегда к месту, – веселится Самохин. – Так что внучку успокой. А животное мы сейчас оформим. Подлечим, будет как новенькая. Даже ещё лучше.
Мяу. Всё-таки этот Самохин хоть и шутит не в меру, а отличный человек, клянусь кошачьей бабушкой!
Самохин с Анной Андреевной на руках идёт к двери, за ним бежит Валя, за ней – Лёва.
– Я поеду с вами, можно? – просит Валя.
– Ну куда? Куда поедешь-то? – кричит из комнаты дедушка. – Не пущу, хватит, наездились! Сиди, а я Льва до дома провожу. А то по дороге опять на кого нарвётся… Кефирыч, фьють!
Хм. Мяу. «Фьють» – это как-то некультурно! Ну да ладно. Дедушка же нас спас. И Анну Андреевну авось спасёт благодаря этому милому Самохину…
Мы выходим в темноту двора. Самохин садится в машину, кладёт Анну Андреевну на сиденье рядом, прощается загадочной фразой:
– Добрый доктор Айболит, он на гвоздике висит!
И уезжает. И мы втроём смотрим ему вслед.
Валера всё ещё сидит на траве, держась за голову.
В руках у него какой-то листок. Он тупо глядит в него.
И вдруг до меня доходит, мяу…
– Кефирыч, ты куда?! – кричат мне хором дедушка, Валя и Лёва.
Но я бегу к Валере, подбегаю – и слышу, как он медленно бормочет, глядя в листок:
Я буду понимать кошачью речь,
И сон, и явь сумею я сберечь.
Смогу навеки справиться со злом,
В потусторонний угодив излом.
Но если почему-то не смогу,
И упаду, и сгину на бегу —
Других сумею, может, остеречь…
Я буду понимать кошачью речь.
Мяу! Ну что это за безобразие? Вот уж не планировалось!
Валера медленно переводит осоловелый взгляд с листа на меня:
– Чего вылупился, котяра?
– Сам ты котяра! – говорю я ему. – Мало тебя дедушка Сан Саныч проучил!
– Чего-о?! – Валера с ужасом уставился на меня.
– Нечего маленьких обижать – вот чего, мяу! – говорю я. – Да и больших тоже! Вот почему тебе обязательно надо пакости всем делать? Какой-то Жутик, честное слово!