– А, к Ахматовой вашей? – улыбается Самохин. – С ней всё хорошо, можно было и до утра подождать.
– Нам нельзя ждать! – хрипит Когтев раздражённо, но Самохин его, конечно, не понимает.
– Да, сильно котичка хрипит. И глазик всего один у него, – озабоченно продолжает Самохин. – Надо бы его тоже осмотреть.
Мы наконец идём по коридору за Самохиным.
Когтев ворчит:
– «Котичка»?! Да я ветеран кошачьих действий! Я глаз в бою потерял, а он – «глазик»!
– Да ладно тебе, мяу, – говорю я. – Может, пусть и правда посмотрит тебя. Заодно и в горло заглянет, а то и правда сильно хрипишь. Для исполнения «Мурки» – в самый раз, а так-то провериться надо бы.
– Да ну тебя! – злится Когтев. – Всё твои шуточки, Кефирыч! Пришли, что ль, это самое?
Мы пришли.
Заходим в кабинет.
На столе лежит Анна Андреевна. Лапки разбросала. Глаза закрыты. Голова в белой повязке. И такая она миленькая прямо… Эх. Вот – моя, да и всё! Краем глаза смотрю: Когтев тоже на неё уставился. Я ему шепчу строго:
– Когтев, не смотри! А то и без второго глазика останешься, мяу!
– Куда ж мне смотреть? – Когтев злится. – К кому пришли, на ту и смотрю!
Ишь, выкрутился, мяу! Ничего, я с ним потом разберусь, клянусь кошачьей бабушкой…
Самохин подходит к столу, осторожно трогает Анну Андреевну за ухо.
Она поводит ухом, но глаза по-прежнему закрыты.
Самохин наклоняется к её уху и тихо говорит, улыбаясь:
– Анна Андреевна! К вам посетители!
Кошечка медленно открывает глаза.
Видит меня.
А я вижу её.
Мы смотрим друг на друга и молчим. Потому что, когда любишь, иногда лучше молчать. Особенно после такой передряги!
– Ну чего вы все молчите-то? – нетерпеливо хрипит Когтев-Кривой. – Надо, это самое, всё Анне Андреевне срочно рассказать: чего-нибудь да придумает! Ну!
– Совсем плох, – сокрушается Самохин. – Добрый доктор Айболит всех излечит, кто хрипит… Как-то так. Ну ладно, пообщайтесь пока, у вас пять минут. Больную нельзя долго беспокоить. Ну то есть её вообще нельзя беспокоить, но долго – тем более.
Самохин выходит, Валя бросается к Анне Андреевне:
– Ты моя дорогая! Моя бедная кошечка!
– Мяу, – говорит Анна Андреевна.
– Что? – пугается Валя. – Что ты говоришь?
– Мяу, – грустно отвечает Анна Андреевна.
– А как же «я буду понимать кошачью речь»?! – почти кричит Валя. – Лёва, почему я её не понимаю? Ты понимаешь?
Лёва расстроенно мотает головой.
– Кефирыч, а ты понимаешь? – спрашивает он меня.
– Эй, Андреевна, не дури, – говорю я, подходя к столу, а у самого сердце замирает. И от любви, и от беспокойства. – Ты чего размяукалась? Почему ничего не говоришь?
– Мяу, мне стыдно… – наконец еле слышно говорит Анна Андреевна.
– Почему стыдно-то? – спрашивает Лёва.
– Наоборот – ты герой! Ну, точней, героиня! – говорит Валя с восторгом. – Ты хотела меня защитить: бросилась на хулигана! Спасибо тебе!
– Мне стыдно, что не защитила… – грустно говорит Анна Андреевна. – Ведь я же… ведь я же…
– Да говори, они всё знают, – успокаиваю я.
– Ну да, я хранительница. Мы, коты и кошки, храним людей. Но ничего у нас в последнее время не получается. Как будто всю свою хранительскую силу растеряли…
– Да не в тебе дело! – хрипит Когтев. – Это Жутик! Это из-за него все беды! Он, понимаешь, мешает: и в сон лезет, и в явь! Надо его, это самое, ликвидировать раз и навсегда уже!
Дальше мы быстро, перебивая друг друга, рассказываем Анне Андреевне про Жутика: как он во сне Бубуську чуть не утопил и заявил, что всё знает и, как только дети и коты заснут этой ночью, он всех убьёт: замучает кошмарами до смерти! И поэтому засыпать никому нельзя, хотя уже почти ночь, и кто-то из детей или котов на планете уже точно заснул, и, может, даже уже умер, но, может, мы всех и воскресим, если Жутика победим…
– А почему Жутик не утопил Бубуську? – слабым голосом спрашивает Анна Андреевна.
– Так вот же! – кричит Когтев, испуганно осекается и продолжает хриплым шёпотом: – Загадка! Бубуська наш, бедный, совсем уже задыхался, и вдруг мешок ка-ак развяжется! И сам к берегу ка-ак поплывёт! А Бубуська ка-ак выберется! Ка-ак проснётся!
– И что, он совсем не помнит, что его спасло? – ещё тише спрашивает кошечка.
– Да говорит, белое что-то над ним мелькнуло, да и всё! – объясняет Когтев.
– Белое… Мелькнуло… – задумчиво говорит Анна Андреевна.
– Так и что нам делать? – говорю. – Спать нельзя: погибнем. Но должен же быть какой-то выход, мяу!
– Выход есть, – тихо и торжественно говорит Анна Андреевна. – Я должна вам признаться. Пришло время.
Анна Андреевна молчит полминутки, мы напряжённо ждём. А потом она говорит:
– Я не просто кошка.
«Мяу, конечно, не просто кошка, а лучшая кошка на свете, – думаю я. – Но при чём тут это?»
– Я не просто кошка, – продолжает Анна Андреевна. – Я – потомок.
– Все мы чьи-нибудь потомки! – нетерпеливо хрипит Когтев. – Даже я! Ближе к делу, это самое!
– Я – потомок Кошачьей Королевы.
Глава восемнадцатая, мяу,в которой мы узнаём о тайне потомка Кошачьей Королевы, а Михалыч опять орёт
Мы потрясены.
– Я – белая кость, – говорит Анна Андреевна.
– Мяу, и сама ты белая, и кость у тебя белая?! – удивляюсь я.
Но все тут же отчаянно на меня шикают, и я смолкаю.
Кошечка слабо улыбается и продолжает:
– Жутик хотел меня убить, да. Теперь я понимаю. Не случайно и Валера этот появился. Жутик хотел меня убить, потому что знает: он бессилен только против потомков Королевы.
– А как ты это узнала? – не понимает Лёва.
– Да, мяу! – говорю. – И почему, я извиняюсь, сам Верховный Кот не может справиться с Жутиком, а потомки Королевы могут? Как-то нелогично!
– Пока я лежала без сознания, мне явилась Кошачья Королева и сказала, что я её родственница, – медленно объясняет Анна Андреевна. – И ещё сказала, что Верховный Кот не может вечно своих подданных выручать: зачем тогда они вообще нужны, если всё за них решать и во всём помогать? Верховный предоставляет нам выбор. И Королева мне сказала: «Только ты и твои друзья смогут справиться со злом».
Зло бессильно против Кошачьей Королевы. Жутик только её и боится, хоть и нет её уже тысячу лет на Земле, и давно у нас, кошек, нет королей и королев. Но где-то там, за облаками, где-то там, на другой Земле, она живёт, наша Кошачья Королева. Ступает белыми лапками по облаку. По белому облаку белыми лапками. И белыми ушками двигает. Корона на белой её голове.
– Я снова извиняюсь, – говорю. – Очень хорошая история, мяу… Только а вдруг тебе всё это привиделось? И Кошачья Королева, и история, которую она рассказала?
– Это да, – вздыхает Когтев-Кривой. – Мне в той кошачьей войне, помню, по черепу так звезданули, что ко мне дядя с того света явился!
– Какой дядя, мяу? – спрашиваю.
– А я откуда знаю какой? – огрызается Когтев. – Просто приходит, говорит: «Здравствуй, я дядя. Я с того света». Да и всё.
– Ну о чём вы болтаете? – Лёва кричит. – Тут судьба человечества решается, а они про какого-то дядю!
– Ну хватит! – Валя говорит строго. И к Анне Андреевне обращается: – А ведь и правда: вдруг это неправда?
– Это правда, – тихо говорит Анна Андреевна. – Вот.
И лапку показывает. А на лапке у неё – печать.
Печать Кошачьей Королевы! Мяу!
Знаменитая печать, она у нас в Музее кошачьих древностей лежит под стеклом. И вот теперь эта древняя печать – у Анны Андреевны на лапе! Никаких сомнений, мяу!
– А может, тебе Самохин эту печать поставил? – вдруг Когтев-Кривой спрашивает. Ну что за недоверчивый!
– Зачем же Самохину ставить такую печать Анне Андреевне на лапу? – сердится Валя.
– Ну, он весёлый… Как это у людей говорят – приколист, – поясняет Когтев. – Вот и прикололся, это самое.
– А где же он взял печать, по-твоему? – запальчиво Лёва спрашивает.
– Ой, вы не знаете приколистов! – хрипит Когтев. – Мой мэр Бубуська тоже приколист – так до чего только не додумается! То мышь на стене нарисует, как живую, и я её полдня отковырять пытаюсь. То во сне мне на глаз чёрный кружок приклеит, я проснусь и думаю: «Мама, ослеп!» А один раз притворился, что помер. Я уж ему похороны успел организовать, пышные, с оркестром «Кошачий концерт», всеми делами… А он живой, понимаешь! Резко ка-ак вскочит: «Бу!» А я кот немолодой и много чего прошедший. У меня сердце слабое. Ему – «бу», а мне – кошачий инфаркт, это самое.
Тут Самохин в дверь заглядывает и говорит:
– Прощайтесь давайте. Время. Я и так вам дольше положенного дал на вашу красавицу полюбоваться.
– Ещё минуточку, пожалуйста! – молит Лёва.
– Полминуточки! – Валя слёзно просит.
– Ровно полминуточки! – смеётся Самохин.
Только Самохин дверь закрыл, как Лёва твёрдо и быстро говорит:
– Когтев, Кефирыч, больше – ни слова! Нам надо срочно бежать отсюда: ночь, все сейчас лягут спать и умрут! Все дети, все коты… И только Анна Андреевна может спасти мир от этого ужаса!
– Да, надо срочно придумать, как нам выйти вместе с Анной Андреевной, – говорит Валя. – Самохин её точно не выпустит, я его знаю! Он о своих больных очень беспокоится!
– Анна Андреевна, а ты сама-то как? Сможешь бежать, мяу? – спрашиваю. – Ты в состоянии? Голова же, и вообще.
Анна Андреевна медленно приподнимается, садится, поправляет беленькой лапкой повязку на голове… И вдруг резко спрыгивает на пол! Рядом со мной, мяу! И торжественно говорит:
– Когда детям и котам грозит смерть, я в состоянии, и вообще!
И вот за это я её так и… Ну не только за это, конечно, но и за это тоже. Моя кошка! Мо-я! Когтев-Кривой, хватит на неё так восхищённо пялиться своим наглым глазом!
Я не выдерживаю и обнимаю мою славную кошечку. И вовремя: у неё кружится голова, и она чуть не падает!
– Вперёд! – слабым голосом, но решительно говорит Анна Андреевна. – Я – в окно, а вы – за мной!