– Может, всё-таки уточнить у этого… Самохина… – хрипит Когтев-Кривой. – Вдруг это всё-таки его рук дело – печать королевская?
– Нельзя терять ни минуты! – Анна Андреевна непреклонна. – Если его позвать, он больше уже не уйдёт и мне не сбежать! За мной!
– Сейчас, я открою окно! – Лёва бросается открывать.
– Жду вас во дворе! – шепчет Анна Андреевна и прыгает в темноту.
– Погодите, а как же Лёва с Валей выйдут? – хрипит Когтев. – Мы-то с Молоковичем не разобьёмся, ежели тоже в окно, это самое… А они? Самохин за дверью. Как они мимо него проскочат-то? Дверь откроется – он сразу увидит, что пациентка – того, сбежала! Скандал будет.
– Вот ты его и задержишь! – говорит Лёва.
– Я?! – удивляется Когтев. – Как?
Лёва не успевает ответить: в кабинет заходит Самохин.
– Всё, молодые люди. И молодые коты, хе-хе, – улыбается Самохин. – Пора и честь знать. Пациентке нужен отдых.
Лёва с Валей быстренько закрывают собой стол, чтоб Самохин не увидел, что на столе теперь пусто. Лёва хватает обалдевшего Когтева на руки и говорит:
– Выйдемте из кабинета, пожалуйста. Мне срочно нужно вам что-то сказать!
Мы все выходим.
И Лёва говорит:
– Понимаете, тут такое дело… Этот кот – он очень болен, вы правы. Он не случайно так хрипло мяукает. У него серьёзные проблемы. А он – лучший друг Кефирыча и Анны Андреевны. Его нужно срочно лечить, иначе будет поздно!
– Да что вы? – Самохин, качая головой, осторожно берёт Когтева на руки. Когтев незаметно складывает лапу в кулак и показывает его нам. – Ну я же вижу, что болен… Вы его оставьте тогда, я осмотрю. А завтра и его, и Анну Андреевну вашу заберёте, договорились?
– Да-да! – поспешно кивают Лёва и Валя.
Лёва берёт меня на руки и говорит Самохину как можно беззаботней:
– Ну мы пойдём. А то ночь уже совсем.
– Да-да, идите. – Самохин всё оглядывает бедного злого Когтева. – А я погляжу, что с вашим товарищем.
Мы выходим во двор, там к нам бросается Анна Андреевна. Мы все обнимаемся.
– А где Когтев? – шепчет Анна Андреевна.
И тут мы видим, как мимо нас стремительно пролетает что-то лохматое и отчаянно мяукающее.
И тут же слышен удивлённый крик Самохина:
– Стой! Куда ты, хриплая твоя душа, хе-хе?
Мы бросаемся вслед за Когтевым и только слышим, как снова кричит с балкона Михалыч:
– Самохин! Опять спать не даёшь! Всё, завтра же иду к мэру! Дзюбов – он цацкаться не будет! Закроет твою звериную богадельню, и дело с концом!
– Михалыч, не надумал завести кого-нибудь? – весело кричит в ответ Самохин. – Крокодила, например? Хотя два крокодила в одной квартире – это слишком, хе-хе…
Наконец дверь хлопает, и всё стихает.
Глава девятнадцатая, мяу,в которой нам необходимо уснуть, чтобы проснуться
– Значит, так, – говорит Лёва. – Валя и Анна Андреевна! Срочно идите домой и ложитесь спать. И мы с Кефирычем спать пойдём. Во сне все и встретимся!
– Минуточку, это самое, – хрипит Когтев-Кривой. – А я как же?
– А ты беги к мэру Бубуське, – отвечает Лёва. – И тоже там скорей засыпайте. Как уснёте – и с вами встретимся!
– Ну ладно, – говорит Когтев. – К мэру так к мэру. И правда, где ещё быть верному охраннику, как не рядом со своим любимым Бубуськой? Надеюсь, скоро встретимся, да… Лишь бы только эта встреча, того, не стала для всех нас последней!
– Когтев, ну что ты такое говоришь, мяу! – злюсь я. – Надо верить в хорошее! Верить, что победим Жутика и всё будет как раньше!
– Давайте на всякий случай попрощаемся навсегда, – предлагает Когтев. – Мало ли что.
Мяу! Нет, всё-таки Когтев неисправимый пессимист! Но попрощаться и правда надо, мало ли. Не то чтоб я думал, что этой ночью мы все помрём, но просто почему бы лишний раз не обняться с любимой кошечкой?
Лёва подходит к Вале.
– Ну, до встречи во сне, – тихо говорит Лёва.
– До встречи, – почти шепчет Валя.
Ей страшно, мяу. Я вижу, как ей страшно, хоть она и держится изо всех сил, но коты всё видят.
Ей страшно, но она верит. И она добрая. И очень хочет, чтобы больше не было зла. А когда ты добрый и веришь, мяу, тогда ты держишься, куда деваться.
Я подхожу к Анне Андреевне.
Осторожно глажу её серой лапой по белой голове. Она смущённо дёргает ухом. Мяу, и за это смущённое ухо я готов сразиться с тысячей Жутиков, клянусь кошачьей бабушкой!
– До встречи во сне, – говорю ей.
– До встречи во сне, – слабым голосом отвечает она.
И прижимает свою завязанную голову к моей!
Мяу! Миллионы Жутиков, я иду! И я всех вас победу́! Ой, то есть победю! То есть побежду! Побежу! От счастья все слова перепутались – и кошачьи, и человечьи!
– Так, я не понял, а со мной кто-нибудь будет прощаться? – хрипит Когтев обиженно.
М-да. Про Когтева забыли. А ведь если бы не он, мы бы и не узнали про коварный план Жутика! И мы все кидаемся обнимать Когтева, а он делает вид, что отбивается.
– Тьфу! Ну что за кошачьи нежности, это самое? – хрипит Когтев вроде как сурово, но всё-таки не может скрыть удовольствия. – Я серьёзный боевой кот! Мне эти ваши сюси-пуси ни к чему. Просто сказали бы: мол, Когтев, встретимся во сне, да и всё, удачи, мол!
– Когтев, встретимся во сне! – кричим мы хором и наконец разжимаем объятия.
– Всего обслюнявили, – смущённо хрипит Когтев. – Побежал я! Если что, не поминайте лихом! Вспоминайте Когтева! Эх, здравствуй, моя Мурка в платье из фланели!
И рванул с места, только мы его и видели!
– Ну и мы пойдём, – говорит Валя.
Она машет Лёве рукой. А Анна Андреевна машет мне лапкой.
Они уже почти развернулись, чтобы уходить, и вдруг Валя снова поворачивается к нам.
В её серых глазах стоят слёзы. Она снимает очки с одним стеклом, вытирает глаза. Говорит:
– Я боюсь, Лёва. Я очень боюсь. А если ничего не получится? У Жутика – целая армия, а мы… ну… Сам понимаешь.
– Не бойся, – отвечает Лёва, чуть помолчав. – Не бойся, пожалуйста. Я буду держать тебя за руку. Ну, мысленно. И наяву, и во сне. Всегда буду держать тебя за руку, понимаешь?
Она молча кивает, всхлипнув. Он берёт её за руку.
– Вот так буду держать, видишь? – говорит.
Она снова молча кивает.
И я, глядя на них, не выдержал и тоже как возьму Анну Андреевну за лапу!
И так мы стояли.
Мальчик и девочка.
Кот и кошка.
Рука в руке, лапа в лапе.
Так мы стоим в тёмном дворе, где только фонарь, один фонарь горит на стене дома напротив, горит, как единственный жёлтый глаз нашего бравого Когтева.
А потом мы с Лёвой смотрим вслед Вале и Анне Андреевне. Долго смотрим. И долго идём домой, хотя идти-то всего несколько шагов – от пятого подъезда до первого.
А потом мы с Лёвой входим в нашу квартиру. И Лёва звонит в больницу. И Лёве говорят, что врач будет только утром, а сейчас никто ему всё равно ничего не скажет. Но, мол, если б родители пришли в себя – уж, наверное, ему бы сообщили… И всё такое.
Лёва опять вешает голову, но я ему говорю:
– Мяу. Не расстраивайся. Врачи просто устали. Трудно быть вежливым, когда вокруг тебя каждый день столько боли и горя.
– Ты прав, Кефирыч. – Лёва вздыхает. – Умный ты у меня всё-таки. Хоть и кот. Жаль, что мы с тобой раньше не могли разговаривать.
– Это да, мяу, – говорю. – Ещё наговоримся авось. Во сне. Давай-ка спать. Утро вечера мудренее.
– Если утро вообще наступит, – задумчиво Лёва говорит.
– Мяу! Тебя чего, Когтев заразил своим пессимизмом? – кричу я. – Ну-ка, верь давай!
– Верю… – грустно говорит Лёва.
– Вот и засыпай, раз веришь, – отвечаю.
– Да как заснуть-то… Страшно. И вообще.
– А я тебе колыбельную спою, хочешь?
Лёва усмехается, кивает.
– Давай, ложись потихонечку, а я вспомню… Как там Андреевна пела Бубуське… Э-э-э…
Ай люли, люли, люли,
Придёт дядя-человек,
Нашу котиньку качать.
Мы хранители-коты,
Должны людям помогать…
От кошмаров их должны
Мы всегда оберегать…
А дальше… Дальше забыл, мяу-у!
Лёва вешает брюки на стул, из кармана выпадает листок. Лёва берёт его, смотрит, читает сперва почти про себя, потом тихо, потом всё громче и заканчивает наконец торжественно и отчаянно:
Я буду понимать кошачью речь,
И сон, и явь сумею я сберечь.
Смогу навеки справиться со злом,
В потусторонний угодив излом.
Но если почему-то не смогу,
И упаду, и сгину на бегу —
Других сумею, может, остеречь…
Я буду понимать кошачью речь!
– Ну вот и славненько, мяу! – говорю я. – Вот такой настрой мне нравится. Ложись. Колыбельную дальше не помню, зато помурчу. А моё мурчание тебя всегда успокаивает и усыпляет!
– Да, Кефирыч, – грустно улыбается Лёва. – Ты мурчишь, как трактор.
– Как маленький, миленький убаюкивающий трактор! – важно уточняю я. – Ложись! Закрывай глаза. Я тут.
Лёва ложится. Я укладываюсь рядом. Прижимаюсь к его боку. И мурчу. Мр-р-р. Мр-р-р. Мр-р-р. Лёва закрывает глаза, поглаживает меня. А я мурчу. А он лежит. И думает. А я слышу его мысли. Ну потому что коты могут и такое, вы же помните…
«Я буду держать тебя за руку. Валя, я буду держать тебя. И когда мы вместе уснём и вместе попадём в кошмар, он станет нашим общим. А делить кошмар на двоих всегда легче.
Я буду понимать кошачью речь. Я уже её понимаю. Осталось только уснуть. Там, во сне, нас ждёт битва. Там страшно, страшно, страшно. Но мы должны спасти мир.
Я буду держать тебя за руку. Валя, я буду держать тебя. Жутик создал мир кошмара. Там живут все самые ужасные наши страхи. Жутик хочет уничтожить всех детей и всех котов, потому что они добрые и милые, а он злой и безобразный. Ему обидно. И он хочет уничтожить. Чтобы плакали матери по всей Земле. Чтобы плакали кошки по всей Земле. Чтобы мир покрылся чёрной пеленой. Мы засыпаем, чтобы спасти мир.