Я буду держать тебя за руку. Валя, я буду держать тебя. И даже если я погибну на этой войне и ты будешь плакать, а я уже не смогу тебя утешить, – ты знай и помни: я буду держать тебя за руку. И наяву, и во сне. Валя, я буду держать тебя. Потому что, когда любишь – не умираешь, даже погибнув. Когда любишь, всегда возвращаешься…
Дедушка играет на флейте. Лягушка ловит камертон. И листья летят. И снег идёт. И всё будет хорошо, Валя…»
Мяу! Какие трогательные мысли у моего маленького хозяина! Весь в меня: романтичный и благородный, клянусь… кошачьей… ба-буш-кой… Даже я, кот, чувствую, что сейчас зап… ла… мяу… хр-р… хр-р… хр-р…
Хр-р-р…
Кот спит. Мальчик спит. Мир спит. Пришло время последней битвы.
Битвы добра со злом. Тьмы со светом. Прошлого с будущим. Смерти с жизнью. Да свершится.
Хр-р.
Глава двадцатая, мяу,в которой на нас лают и замахиваются доской, а мы тем не менее продолжаем замахиваться на подвиг
Мяу! «Осторожно, злая, очень злая, бесконечно злая собака»?! Это что ещё такое? Только уснули, только, понимаешь, огляделись с Лёвой в темноте, как сразу – забор и эта табличка! А на табличке – злющая собачья морда нарисована. С клыками.
– Это как же понимать, мяу? – шепчу я Лёве, а сам трясусь.
– Это твой кошмар, наверное, – шепчет Лёва в ответ.
– З-знаю я эти т-таблички, – дрожу я. – Их специально пишут. Чтобы воры боялись. А мы же не воры. И мы вполне можем калиточку-то открыть…
Но только пытаюсь приоткрыть калитку, как раздаётся страшный, оглушительный лай! А над забором появляется жуткая бульдожья морда. Зверь лает, свирепо на нас глядя, с его языка капает розовая слюна… Злющий-презлющий бульдог!
– Гав! Р-р-р-гав! Что вам надо? Кто вы такие? Пошли вон, гав! Гав! Р-растерзаю, р-р-р! – рычит бульдог.
Мы с Лёвой в ужасе отступаем.
– Что делать будем? – шепчет Лёва. – Это твой страх, Кефирыч, только ты можешь его победить!
– Да как я его победю… побежду… побежу, мяу?! – чуть не плачу. – Ты посмотри, какая рожа!
– Р-р-р, сам ты р-рожа, котяр-ра! – Это бульдог. Услышал, надо же. – У меня не только клыки отличные, но и слух, р-р! – Довольно усмехается. – И зр-рение! И вообще – я самый быстр-рый и самый стр-рашный! А ну убир-райтесь!
– Так, погодите, – Лёва говорит, – уважаемый… как вас…
– Бульдог Бульдогович, р-р-р. – Пёс представляется.
– Уважаемый Бульдог Бульдогович. – Лёва старается говорить как можно храбрее (а я за него прячусь и всё дрожу: кошмар-то мой!). – Мы только посмотреть…
– Что вам тут смотр-реть? Музей вам тут, что ли, р-р-р? – рычит бульдог. – Тут цар-рство великого Жутика Пер-рвого, и Единственного, и неповтор-римого! Здесь, в сонном цар-рстве нашего могучего Жутика, обитают самые кошмар-рные кошмар-ры! Как только вы их увидите, вы ср-разу умр-рёте от стр-раха! Но Жутик – добр-рый, потому и пр-риказал мне не пускать вас дальше забор-ра! У вас ещё есть шанс вер-рнуться! Есть шанс пр-роснуться и не помер-реть во сне! Но только помните: если вер-рнётесь – назад дор-роги не будет больше никогда! И вы, и ваши дети, и дети ваших детей будут стр-радать от кошмар-рных кошмар-ров, а когда все исстр-радаются окончательно и ослабнут совсем от бессонницы и ужаса – Жутик вер-рнётся в ваш мир-р! Мёр-ртвое завоюет вас, живых! Во втор-рой р-раз он не пр-ромахнётся, великий Жутик, р-р-р! И вы все умр-рёте!
– Так если и так и так умрём – какая разница? – Лёва, дрожа, спрашивает. – Может, мы тогда всё-таки зайдём?
– Ну пр-росто – если сейчас зайдёте, то умр-рёте прямо сейчас, р-р-р! – раздражённо бульдог поясняет. – А если вер-рнётесь, то ещё поживёте, пр-равда, в мучениях стр-рашных! И так и так – великого Жутика вам не победить, р-р-р!
Мяу, что же делать? Что делать? Да, бульдог – это мой кошмар. Очень я с детства боюсь всяких бульдогов. Ещё когда котёнком был, один бульдог меня навсегда напугал. Я, конечно, смутно помню… Помню только – дедушка мой был рядом. Да, у меня тоже был дедушка, не только у Лёвы! Дедушки – они и у котов бывают.
И вот как-то валяюсь в нашем дворе на травке, и вдруг дедушка бежит ко мне, кричит:
– Скорей уходи, скорей: бульдог!!!
А я не понимаю, чего за бульдог такой. Глупый же совсем, мелкий.
А все кошки и люди в это время – врассыпную! И тут – огромный бульдог, совсем такой, как вот этот сейчас, за забором, как влетит во двор, с клыков слюна розовая капает… Глаза бешеные, как будто сумасшедший совсем, рычит и приближается ко мне. И тут такой ужас меня охватил, мяу, и сразу я всё понял, понял, что мне конец… И вот уже пасть бульдожья – совсем перед моим носом, и вдруг…
«Мя-ау! Не трогай внука! Внука не трожь, скотина ты такая! – Дедушка мой закричал. – Ребёнок что тебе сделал, а? Не смей!»
Бульдог на дедушку обернулся, бешеными глазами впился в него, а потом… мяу… потом впился своими клыками в горло моего дедушки… И… Мяу! Это было ужасно!
И тут человеческий голос:
– Люцик, фу! Фу, Люцик!
И дядька подбежал. Хозяин этого Люцика, значит.
– Люцифер, ну что ты творишь, а? – Этот дядька бородатый над бульдогом своим наклонился. На дедушку моего покосился – и опять к своему Люцику.
А Люцик всё глазищами ворочает, и слюна капает, теперь уж совсем красная…
Тут и люди стали во двор возвращаться осторожно, дядьке этому говорят:
– Что же вы за собакой не смотрите?
– Да с поводка сорвался. – Мужик бурчит.
– А если б тут ребёнок был? – Люди возмущаются.
– Ну не было же. – Дядька огрызается.
Ну ребёнка жалко было бы, мяу, это да. Но и дедушку моего очень жалко!
Мужик своего Люцика увёл, люди ему вслед ещё что-то попробовали покричать, но он так резко обернулся и так на них зло и бешено посмотрел… почти как бульдог… И люди притихли на всякий случай.
А я не знал, как помочь дедушке, мне было очень страшно и грустно, я только всё пищал жалобно:
– Дедушка, дедушка…
А он тихо говорил мне:
– Они убивают нас… Всегда… Собаки…
– Почему, дедушка? – спрашивал я в ужасе.
– Так повелось, – задыхаясь, шептал дедушка. – Собаки ненавидят котов. Никто не знает за что. Но если видишь собаку, особенно такую большую и безумную, – беги, внучек, беги без оглядки… Не пытайся с ней договориться. Котам с собаками не договориться никогда… Мы – враги, мы для них – враги…
А люди не обращали на нас никакого внимания. И вдруг раздался звонкий детский голос:
– Мама, смотри! Бедный котёнок! – Это был Лёва. – Давай возьмём его и этого кота тоже, давай их вылечим…
Лёва. Маленький мой хозяин. Спаситель мой. Жаль только, лечить дедушку было уже поздно. Он так и остался лежать на красной траве.
А меня Лёва забрал. Принёс домой…
Папа его ещё сказал:
– Вы чего принесли? У нас и так в квартире не развернуться!
А мама виновато ответила:
– Ну ты посмотри, какой хорошенький.
– Ладно, – буркнул папа. – Пусть оклемается. Только, Лев, утром чтоб унёс его!
А Лёва не спускал меня с рук. Он налил мне молока, но я не пил. И колбасы дал, но я не ел. У меня был стресс. Так я весь день и пролежал в коридоре на коврике.
А утром папа собирался на работу и споткнулся об меня.
– А, чёрт! Лев, вынеси своего обормота!
«Я не обормот», – подумал я и снова заплакал. Лёва взял меня на руки и вынес во двор. Дедушки моего там уже не было. Наверное, его убрал дворник дядя Семён…
И мне стало совсем грустно, я мяукал, и плакал, и прижимался к Лёве, и Лёва подождал, пока папа выйдет из подъезда, и вернулся со мной обратно в квартиру.
– Папа же сказал, чтобы ты его унёс, – удивилась мама.
– Я не могу, – сказал тогда мой маленький хозяин.
– Но он же даже не ест! Он умрёт! Тебе нужен мёртвый кот? – спросила мама.
Лёва вздохнул и налил мне кефира в миску.
Я посмотрел на него, он – на меня.
– Надо, – сказал Лёва.
Я вздохнул, подошёл к миске и стал лакать.
– Эх ты. – Лёва гладил меня, а я лакал кефир и успокаивался.
А вечером пришёл в гости Лёвин дедушка. И Лёва ему про меня рассказал. И дедушка спросил:
– А как назовёшь-то?
Лёва пожал плечами.
– Так пусть будет Кефирыч! – улыбнулся дедушка. – Раз перед кефиром не смог устоять!
Так я стал Кефирычем.
А Лёвин дедушка попил чаю и долго потом сидел у окна задумчиво.
Лёвина мама ему всё говорила:
– Папа, пойди полежи, отдохни.
А он отвечал:
– Да нет, посижу ещё…
И сидел, и смотрел в окно. А за окном было темно-темно, только один фонарь на стене соседнего дома горел. Он и сейчас так горит, сквозь темноту… Потом дедушка тихо играл на флейте, я тогда впервые эту музыку услышал и сразу полюбил. Мотив такой приятный… Грустный, правда. Но красивый. А когда одновременно и грустно, и красиво – это такое мяу, что и не передать!
Я слушал флейту, и у меня опять глаза заслезились: я вспомнил про своего дедушку. Как он лежал на траве, убитый страшным бульдогом. И я на всю жизнь тогда возненавидел бульдогов. Тем более у меня, кроме дедушки, никого не было, этот пёс меня единственного родственника лишил! Я не помню, куда мои мама с папой делись! Может, тоже погибли как-нибудь, ещё раньше дедушки. Долго ли котам в нашем мире погибнуть, мяу…
Лёвин дедушка играл на флейте. А на улице было темно, но фонарь напротив не гас. И это было правильно.
А потом пришёл с работы Лёвин папа. Посмотрел на меня, на Лёву, на маму, на дедушку… И махнул рукой:
– Ладно, оставляйте своего горемычного!
И меня оставили.
И я тогда понял, что папа моего маленького хозяина тоже хороший. Просто очень устаёт на своей очень опасной работе в шахте.
Нет, я, оказывается, всё хорошо помню. Не такой уж я тогда был маленький котёнок. Просто старался не вспоминать. Но этот проклятый бульдог за забором сейчас заставил вспомнить!..
Потом Лёвин дедушка долго болел.
А потом он умер и стал душить Лёву во сне.