евну. – Вот, например, потомок самой Кошачьей Королевы!
– Да я так… – Анна Андреевна смущена.
– Ну почему же – «так»? – успокаивает котёнок. – Вовсе не «так»! Ты очень вовремя вспомнила про зеркальце! Так что ты достойный потомок Кошачьей Королевы! Если бы эта Королева когда-нибудь существовала, конечно.
– Что?! – кричу я. – А разве её не существовало, мяу?
Мы снова потрясены. Особенно Анна Андреевна:
– Так она же ко мне приходила…
– Да это у тебя бред просто был, тебе же голову проломили, – объясняет котёнок.
– Это я проломил, простите, – бормочет Валера.
– Я в курсе, – говорит котёнок. – Так вот: обычный бред. Потомков у Кошачьей Королевы нет, потому что и самой Королевы нет и никогда не было. Но это неважно, потому что ты тоже – настоящий герой! Недаром тебя в честь Ахматовой назвали.
Анна Андреевна скромно потупилась.
– Погодите, мяу! – говорю я. – А как же печать на лапе Анны Андреевны? Печать Кошачьей Королевы!
– Самохин, почему у неё печать появилась? – прищуривается котёнок.
– Ну пошутил, извиняюсь, – признаётся Самохин. – Добрый доктор Айболит милой шуткой веселит…
– Чего ж ты молчал, что пошутил?! – кричит Анна Андреевна.
– Ну чтоб боевой настрой тебе не сбивать, – говорит Самохин смущённо. – Да и вообще. Я думал: а вдруг ты и правда потомок? Раз тебе Кошачья Королева привиделась. Вдруг бы это не бред был.
– Неважно, – повторяет Верховный Кот. – Главное: про зеркальце ты вовремя вспомнила!
– Да я так. – Совсем смущена моя кошечка. – Мне Валя книжки разные читает умные, вот я и сообразила как-то…
– Ты у меня самая умная кошка! – гладит её Валя.
– Это ты у меня самая умная хозяйка, – ласково отвечает Анна Андреевна.
И мы все смеёмся. Немного нервно смеёмся, правда, но главное, что не плачем.
– Погодите, – снова задумывается Анна Андреевна. – А как же я через мешок Бубуськин перепрыгнула – и он развязался? Такие чудеса только Королева и её потомки творить могут!
– Да говорю же: нет никакой Кошачьей Королевы! – смеётся котёнок. – Обычная древняя кошачья легенда – и про Королеву, и про её чудеса…
– Да, мешок – это я сам изнутри как-то развязал в последний момент, – смущённо признаётся Бубуська. – Развязал – и в обморок сразу упал от свежего воздуха, после духоты и переживаний…
– А что тогда белое над мешком в Бубуськином сне мелькнуло? – хрипит Когтев. – Тоже вроде как спасло его! Что это? А?
– Откуда я знаю. Может, бабочка, – улыбается котёнок. – А мешок там, может, и сам развязался – во сне чего только не бывает.
Мы стоим окончательно озадаченные.
– Но вы-то – герои, это главное! – щурясь, будто от солнца, смотрит на нас Верховный Кот. – Молодцы! Горжусь! Даже Валерчик исправился.
– Я извиняюсь, это самое, – снова сердито хрипит Когтев. – А можно вопрос по существу?
– Валяй, – улыбается Верховный.
– А зачем вообще всё это было? – спрашивает Когтев, с трудом стараясь сохранять спокойствие. – Вот эти вот кошмары? Сны, в которых дедушки душат внуков, а я чуть не погибаю в страшных битвах, а мэра моего Бубуську топят в мешке, а учительница превращается в чудовище, а Андреевну запирают на крыше и так далее? А? И зачем этот Жутик? Ты что, раньше не мог его кокнуть? Чтоб мы не мучились столько лет и веков? И сейчас вот чуть не погибли вместе со всем миром! Зачем это всё? А?!
Мэр Бубуська во время этой пламенной речи испуганно дёргает Когтева и, когда тот замолкает, испуганно шепчет:
– Тихо, Когтев, это ж начальство… Он же Верховный… Ему виднее, что и зачем… Тихо, дорогой, не нервничай…
– Я спокоен! – окончательно взрывается Когтев и хрипло-нервно запевает: – «Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, это самое!» Зачем это самое всё? А?!
Верховный молчит и щурится.
Мы вопросительно смотрим на него: кто с недовольством, кто с интересом, кто – просто смотрит во все глаза. Потому что нечасто же можно увидеть Верховного Кота. Можно сказать, вообще никогда нельзя увидеть.
– Зачем? – медленно произносит наконец Верховный. – Вы спрашиваете зачем? Считайте, что я не знаю этого, как и вы. Я только знаю, что в конце всё будет хорошо. Потому что вы – герои. Да и я помогу. Работа наша такая.
– Логично! – насмешливо хрипит Когтев, и мэр снова испуганно дёргает его за лапу.
– По крайней мере, хотя бы вот зачем… – тихо говорит Верховный и указывает лапой вдаль.
Мы смотрим туда, куда он показывает.
А оттуда к нам приближается человек, прихрамывает человек, старый человек… Он приближается, и вот он уже совсем рядом…
– Дедушка! – кричит Лёва и тут же в страхе отступает.
– Он не будет душить, – щурится Верховный. – Не бойся. Тот, который душил, больше не вернётся. А этот всегда будет с тобой. Дедушка, играй!
Дедушка улыбается Лёве, и мне, своему любимому Кефирычу, и всем… И прямо из воздуха в его руках появляется флейта. Он осторожно поглаживает её, прижимает к губам…
И льётся музыка. Грустная и красивая.
А когда одновременно и грустно, и красиво – это такое мяу, что и не передать!
Глава двадцать пятая, мяу,в которой, извиняюсь, полная неразбериха, но кому надо, тот поймёт
Дедушка играет, музыка разливается, и вокруг становится всё светлее. Он играет и улыбается, а мы смотрим на него и не можем насмотреться. И вдруг видим, как его седая борода становится всё короче, короче и, наконец, совсем пропадает. И седые волосы темнеют. И морщины разглаживаются. Дедушка становится юношей!
И сзади к нему подходит молодая девушка, слушает его флейту и тоже улыбается. А потом осторожно кладёт голову ему на плечо. И дедушка отнимает флейту от губ и поворачивается к ней, и она говорит ему:
– Привет.
– Привет, – отвечает он, и его молодое лицо сияет. Он теперь так похож на Лёву! Ну то есть Лёва на него.
– Как поживает мой камертон? – спрашивает она, и в её молодых глазах дрожат искорки.
– С ним всё хорошо, – отвечает молодой дедушка. – Я всегда, всю жизнь и всю смерть ношу его с собой и вспоминаю о тебе. Где ты была?
– Тут, – просто отвечает девушка. – Я всегда была тут, как и ты. Просто Жутик мешал нам встретиться. И как только он исчез, я сразу к тебе.
– Я так тосковал по тебе, – вздыхает дедушка, – всю жизнь тосковал…
Лёва смотрит на них во все глаза: бабушка и дедушка! Да ещё такие молодые! Чудо!
– Там моя бабушка! – вдруг кричит и Валя.
К нам подходит очень миловидная маленькая старушка. Улыбается. Обнимает Валю:
– Здравствуй, внученька… Как ты?
– Скучаю по тебе очень, – тихо говорит Валя, утыкаясь в бабушку.
– Я тоже скучаю по тебе, дорогая, – грустно улыбается бабушка.
– Почему ты никогда не снишься? – спрашивает Валя.
– Да я всегда рада – Жутик не пускал! – объясняет бабушка. – Теперь-то уж буду сниться регулярно. Вот как сейчас!
– Бабушка… – Валя ещё крепче прижимается к ней.
– Ничего, ничего, – приговаривает бабушка. – Как там дедушка мой, Сан Саныч Казарин, поживает?
– Сердце… – вздыхает Валя.
– Ох! – пугается бабушка.
– Ничего, мы его лечим, – успокаивает Валя. – И он тоже очень по тебе скучает.
– И я скучаю, детка, – тихо повторяет бабушка. – Ничего, теперь-то уж встретимся во сне. И часто будем встречаться. А потом… Потом однажды все встретимся – и не расстанемся…
И Когтев-Кривой, глядя на всё это, хрипло бормочет:
– Эх, да ну вас, это самое… Расчувствовался… – и утирает чёрной лапой свой единственный жёлтый глаз.
– Тут вот ещё вам сюрприз, – улыбается Валина бабушка. – Обернитесь-ка.
Валя и Лёва оборачиваются…
– Мама! Папа! – кричат они почти хором.
Рядом с ними появляются их мамы и папы, мяу! И Лёвины – живые и невредимые, как будто никакой аварии и не было!
Валя и Лёва обнимаются, каждый со своими родителями, и вдруг оба бледнеют.
– Мама, папа, вы что, умерли?! – спрашивают вместе в ужасе.
– Да нет, мы живы, – улыбается Лёвина мама.
– А как же авария? Когда же вы в себя пришли? – спрашивает Лёва.
– Да не было никакой аварии, – усмехается папа. – Это всё Жутик: он сделал так, чтобы эта авария тебе приснилась.
– Да, чтоб ты мучился, бедненький. – И мама сочувственно и нежно гладит Лёву по макушке.
– Ничего не понимаю, – говорит Лёва растерянно. – Так я же к вам в больницу ходил, и звонил потом туда, и жил один, и Валя со своим дедушкой мне помогали готовить, и вообще… Это что, всё мне приснилось?!
– И почему вы сразу оба – в этой самой… в коме оказались, извиняюсь? – вмешивается Когтев. – Ба-бах – и оба без сознания! Прямо как в сериале.
– Так Жутик сериалов и насмотрелся, – улыбается Лёвина мама. – Злости у него было много, а фантазии мало. Что видел, то и творил.
– А вы, мама и папа, может, тоже никуда не уезжали? – спрашивает Валя.
– Конечно не уезжали, – отвечает Валина мама.
– Куда же мы уедем. От своих учеников. От Анны Андреевны… – говорит Валин папа. Он в очках и в шляпе, настоящий учёный.
– Спасибо… – говорит Анна Андреевна, всё ещё сидящая на Валиных руках. Но взрослые не понимают кошачью речь, поэтому Валины родители слышат только: «Мяу…»
– Да, и от кошечки нашей Анны Андреевны, и от Анны Андреевны Ахматовой! – кивает Валина мама. Она тоже в очках и в шляпе. Настоящая учёная.
А флейта всё поёт, и девушка заворожённо слушает, прижимая голову к голове своего юноши, мяу…
«Я тосковал по тебе, так долго тосковал по тебе, а потом наша дочь выросла, а потом у меня родился внук, я читал ему стихи наизусть, ему так легче было засыпать. А ещё я играл на флейте, мне было трудно играть, руки не слушались, но не играть я не мог, ведь когда я играл, я вспоминал наш оркестр, наш молодой оркестр, и как я играл в нём на флейте, а ты играла на скрипке, и как ты подарила мне камертон, и, когда тебя не стало, камертон стал моим талисманом.
Я чуть не потерял его однажды, прости меня. Мы ходили с внуком на пруд смотреть лягушек, а они не хотели показываться, а внук очень хотел их увидеть, и тогда я подкинул в воздух камертон, чтобы лягушка подумала, будто это бабочка, и выпрыгнула из пруда, чтобы схватить её.