Возвратившись в Финляндию, Хейнрикс подробно проинформировал об итогах переговоров Рюти, Маннергейма и Вальдена, после чего правительство было поставлено в известность о необходимости осуществления подготовительных мероприятий для ведения войны и установления соответствующих сроков для этого. В данном случае показательным вновь было то, что политическое руководство страны фактически опять формально не участвовало в процессе принятия решений, которые за него делали военные. Весь этот процесс тогда выглядел вполне естественно. Более того, даже не возникало вопроса, о каком характере войны идет речь, хотя было совершенно ясно, что предусматривалось участие Финляндии в агрессии.
В современной финской историографии бытует утверждение, что в это время «политическое руководство Финляндии в переговорах с Германией оставалось с шорами на глазах»[947] или что в это время страна вообще все еще «находилась перед принципиальным выбором».[948] Эти рассуждения, однако, выглядят крайне неубедительными, поскольку уже пройденный Финляндией путь после окончания «зимней войны» не мог на последней стадии перед нападением на СССР вдруг прерваться по воле произошедших «изменений в настроениях» в финляндском правительстве. Генеральный штаб Финляндии действовал отнюдь не вопреки требованиям президента, а военное и политическое руководство страны на всех стадиях гало к германо-финскому сотрудничеству вполне осознанно.
Таким образом, никаких «шор» или особого выбора у Финляндии тогда не оставалось. Характер и дух последних встреч на высшем уровне между германским и финским военным руководством в канун войны свидетельствовал о том, что речь велась уже исключительно об окончательном согласовании последних приготовлений перед началом войны. Германию, по крайней мере, в этот период особо не волновало уже как поведет себя Финляндия.[949] Подтверждением тому было отданное 28 мая Гитлером указание, согласно которому финляндскому руководству можно было передавать сведения о планирующихся немецких операциях против СССР, но, естественно, «лишь о тех, которые им необходимо знать для взаимодействия» с немецкими вооруженными силами».[950]
Да и в Хельсинки процесс германо-финского сотрудничества не вызывал больших споров. 30 мая у Р. Рюти состоялось совещание узкого правительственного круга, на котором было принято решение через посланника в Берлине Т. Кивимяки сообщить о том, какие территориальные интересы преследует Финляндия в войне против СССР и в чем она, с точки зрения экономики, ожидает поддержки от Берлина. Как отмечает в своих мемуарах Кивимяки, по его мнению, прежде всего, «вопрос заключался в сближении с интересами Германии». Финский посланник, получив такое задание, сразу же отправился в немецкий МИД. «С внесенными соображениями надо было спешить… — писал он. — Я сразу же, захватив с собой документы и карты, направился к Вайцзеккеру».[951]
При этом, естественно, процесс развития военно-политического сотрудничества между Германией и Финляндией перед началом войны на этом не закончился. Вскоре, 3–6 июня, состоялся новый раунд военных переговоров, проходивших уже в Финляндии. Во главе немецкой делегации был полковник Э. Бушенхаген, а также начальник восточного отдела разведки генштаба сухопутных войск полковник Э. Кинцель. С финской стороны в переговорах участвовали представители высшего оперативного командования, во главе с начальником генерального штаба Хейнриксом.
В ходе этой встречи был решен вопрос об установлении по реке Оулунйоки разграничительной линии между немецкими и финскими войсками. III-й корпус финской армии, находившийся в Лапландии к северу от этого рубежа, переходил в подчинение командующего армии «Норвегия» генерал-полковника Н. Фалькенхорста. Тогда же была достигнута договоренность о передаче Финляндией целого ряда своих аэродромов немецким военно-воздушным силам.[952] На переговорах обсуждались и конкретные «текущие» дела. В частности, устанавливалось, когда на финскую территорию будут дополнительно переброшены значительные контингенты немецких войск, а также время размещения в финляндских шхерах германских боевых кораблей.[953]
Результат этих переговоров был передан в телеграмме, которую отправили 3 июня 1940 г. из Хельсинки немецкому военному командованию: «Финляндия к каждому пункту сотрудничества готова».[954] Так важнейшие межгосударственные вопросы, касавшиеся территориального суверенитета и подчинения части финской армии непосредственно иностранному государству, решились снова без ведома парламента — на уровне офицеров, которым поручалось достигнуть соответствующих договоренностей.
Более того, М. Ёкипии считает, что эти переговоры оказались как бы центральными. «В сущности, — пишет он, — решение Финляндии об участии в плане «Барбаросса» на стороне Германии приобрело окончательный характер в ходе переговоров, состоявшихся в Хельсинки с 3 по 6 июня», что было «роковым для страны». По его словам, финны и немцы после этих переговоров «превратились в компаньонов по коалиции».[955]
Уместно здесь заметить, что при характеристике определенных этапов финско-германского военного сотрудничества 1940–1941 гг. в финской исторической литературе использовались понятия «рокового» или «судьбоносного» события для Финляндии. Это относилось и к договоренности о начале германского «транзита» по финской территории, и о встречах генералов Талвела и Хейнрикса с Гальдером. Во всех случаях результат для Финляндии оценивался именно так. В этом смысле хельсинкские переговоры оказались лишь очередным шагом в общем процессе германо-финляндской подготовки к войне. Их результат в данный момент также являлся определяющим в ходе сотрудничества Германии с Финляндией и, как и во всех предыдущих периодах, имел роковые последствия для последней. И здесь не следует заблуждаться: курс на участие Финляндии в войне был взят уже в 1940 г. и все последующее в данном случае развитие лишь приближало ее к опаснейшей для страны цели.
В связи с военными приготовлениями реальный ход событий давал основание руководству финскими вооруженными силами с полной уверенностью считать, что наступил завершающий этап подготовки к совместным с Германией действиям. 5 июня по сложившейся традиции в ресторане «Савойя» в Хельсинки Маннергейм в узком кругу приглашенных на доверительную беседу — с Вальденом, Хейнриксом и Талвела сообщил весьма значительное известие: «Германия на днях совершит нападение на Советский Союз». При этом маршал добавил: «Немцы не просят нас ни о чем другом, кроме как нанести сильнейший удар в направлении Ленинграда».[956] Тогда же было решено, что в группировке войск, которая будет осуществлять этот удар, прорыв должно было осуществлять соединение под командованием Талвела. Стремительно поднявшись со стула, тот патетически заявил присутствовавшим: «Это есть величайший момент в моей жизни».[957]
Как видно, о полной решимости вести наступление на Ленинград Маннергейм уже высказывался и прежде в узком кругу руководящих деятелей Финляндии. Во всяком случае 4 июня германский военный атташе из Хельсинки докладывал в Берлин: «Я знаю это из таких весьма доступных источников, как если бы мне сказал то же самое лично маршал».[958] Таким образом, Финляндия перед началом боевых действий уже вышла на «финишную прямую».
В этой связи возникает вопрос, насколько достигнутые договоренности удавалось скрыть от иностранных наблюдателей, которые пытались еще разобраться в складывающемся тогда германо-финском военном сотрудничестве?
Несмотря на то, что контакты высокопоставленных финских генералов и офицеров с представителями вермахта осуществлялись чрезвычайно секретно, они все же не остались незамеченными. Военный атташе Великобритании в Хельсинки майор Ю. Маджилл получил в последний день мая информацию, что в финском генштабе обсуждаются проходившие в Германии переговоры. Этому сообщению придали весьма важное значение. Английский посланник Гордон Верекер пытался выяснить у Рюти, что означает визит Хейнрикса в Берлин. Президент ответил следующее: офицеры выезжали в Германию по поводу «организации транзита». Посланник сразу же доложил об этом в Лондон министру иностранных дел Антони Идену,[959] давая понять об очевидной фальши такого объяснения.
Чуть позже, 6 июня, об этих переговорах получают определенные сведения и в Швеции. Тогда в Хельсинки посланник К.-И. Вестман выяснил, что генералы Хейнрикс и Туомпо с 24 по 28 мая провели в Германии серьезные переговоры.[960] Вместе с тем и военный атташе Швеции спустя день также сообщил в Стокгольм, что в Финляндии уже закончились еще одни переговоры между финскими и немецкими военными представителями. Конкретно указывалось, что в ходе их финны «дали окончательный ответ на немецкие вопросы и требования».[961] Таким образом, утаить имевшие место тайные контакты военных представителей Германии и Финляндии не удалось.
В данном случае трудно представить, что начавшиеся затем активные военные приготовления, которые непосредственно должны были предшествовать наступлению, могли быть каким-то образом скрыты.
Действительно, тогда уже открыто и интенсивно шла переброска в Финляндию основной группировки немецких войск, которая должна была вести наступление на крайнем Севере. С этого момента события стали развиваться уже с молниеносной быстротой.