Передо мной ярмо — такое, с каким я впоследствии часто управлялся. И вот я еду под солнцем, и, хоть оно жжет мне плечи и голову, мне холодно, и я дрожу. И мне страшно. Но как ни стараюсь, не могу вспомнить, что меня испугало. Сознание словно отшатывается от этого воспоминания.
Рядом с гаром появляется человек, такой высокий, что даже сравнение с большим животным не делает его меньше или слабее. Он снимает меня со спины тара, словно понимает, какой страх гложет меня. Прижимает к себе, так что я могу положить голову ему на плечо и прижаться лицом. И я отчаянно цепляюсь за него.
Я усиленно стараюсь вспомнить, проникнуть в прошлое, но это — мое первое воспоминание. Мне пять лет, и это моя первая поездка. А за этим — пустота.
Я даже не сознавал, что вслух описываю возникшую в сознании картину, пока не услышал, что у женщины рядом со мной перехватило дыхание:
— Ничего раньше этого? Ничего... о ней?
Неужели я снова дрожу? Я не знал. Неожиданно по другую сторону рядом со мной оказался кто-то, мне в руку вложили кубок, и я поднял его, словно отражая удар.
— Пей, — произнес негромкий голос, и я почувствовал то особое состояние спокойствия, которое могут внушить только целительницы.
Я поднес кубок к губам и отпил, но вначале через край посмотрел на ту, что принесла его. Это была девушка в зеленом платье, та самая, что словно в мечтах сидела у огня и единственная, как мне показалось, во всем зале меня не заметила. Но сейчас она внимательно смотрела, как я пью. Я сделал глоток.
Сладкий напиток или вяжущий? Не похож на обычные настойки домашнего приготовления. Я почувствовал вкус созревших на солнце ягод, осенних фруктов и острой свежести родниковой воды. Все это было смешано так искусно, что трудно уловить определенный вкус. Теплый он или холодный? Холод, который ледяной коркой начал обволакивать меня изнутри, растаял. Я не забыл о нем, просто он отодвинулся в глубину, словно касается кого-то другого, а не меня. А важен именно я, живой, здесь и сейчас.
— Ты целительница, — неловко высказал я очевидную истину.
— Меня зовут Илло. — Она произнесла это единственное имя, не добавив ни имени клана, ни названия дома. Некоторые целительницы действительно не признают ни крыши, ни жилища. Они переходят от места к месту, помогают тем, кто нуждается в их помощи. По-своему они тоже странствующие, но гораздо теснее связаны с другими людьми, чем мы. Они заботятся о незнакомых людях, а мы стараемся держаться обособленно и не обращаемся к помощи, даже когда в ней нуждаемся.
— Ее тоже коснулась Тень, — сказала моя родственница. — Ты слышал о Роще Вура?
Странствующие знают все сказания о Тени.
— Но ты тогда была маленькой девочкой? — обратился я непосредственно к целительнице.
— Сначала выпей, — попросила она и не отвечала, пока я не выпил весь напиток и не перевернул кубок вверх дном, как делают на пирах, чтобы показать уважение к произнесенному тосту. — Да, — сказала она тогда и протянула руку к пустому кубку. — Я была в Роще Вура, первом поселении на севере. Его основал Хелман Вур, именем которого названа наша планета. Возможно даже, я его кровная родственница. — Она пожала плечами. — Кто знает? Я не помню — ничего не могу вспомнить. Меня коснулась Тень.
Глава 2
Если я и вздрогнул, то только внутренне, потому что цепко держался за то внутреннее спокойствие, с которым, по примеру отца, старался относиться ко всем проблемам этого мира. И со смелостью, которой гордился, спросил:
— А что такое прикосновение Тени? Из всех людей планеты целительница должна знать это лучше других.
Она задумалась. Не потому, как мне кажется, что взвешивала, можно ли давать незнакомцу правдивый ответ, а потому что подбирала слова, чтобы объяснить то, что объяснять очень трудно. Потом в свою очередь спросила:
— А что такое Тень?
Впрочем, кажется, ответа от меня она не ждала, потому что тут же добавила:
— Мы не узнаем это, пока не сможем открыть дверь здесь. — Она указала пальцем на свой широкий открытый лоб: как у большинства целительниц, волосы у нее были убраны назад и туго сплетены. — Ведь здесь объяснение этого проклятия.
По сравнению с госпожой поселка она кажется худой, хотя и высокой. Тело крепкое, как путевой посох странствующего, и в нем нет ничего от зрелости женщины, предназначенной рожать детей. Кожа почти такая же загорелая и потемневшая от непогоды, как у меня, а черты лица острые, и их угловатость подчеркивается худобой щек. Тем не менее в ней чувствуются спокойствие и властность, которые сопутствуют ее дару, так что по-своему она не уступает приютившей ее хозяйке: я не сомневался, что она не из этого владения.
Девушка снова прямо посмотрела на меня:
— Приходит необходимость...
Я не понял, что она имеет в виду, но когда спросил, она быстро повернулась и с пустым кубком направилась в зал. Я посмотрел на хозяйку.
Морщинка на ее лбу стала глубже. Женщина некоторое время смотрела вслед девушке, потом снова взглянула на меня.
— А куда в этом году лежит путь Мака? — неожиданно спросила она.
— Мы идем в Денгунгу. — Я назвал шахтерский поселок, который отец отыскал на карте перед тем, как мы вышли из Портсити. Он самый северный из всех и ближе всего к Чащобе. Дальше только руины — руины Бура, Мунго. Их мы во время предыдущих странствий не посещали. У нас в фургоне инопланетное оборудование для шахт — груз небольшой, и плата едва покроет наши припасы. Мне показалось странным, что мы везем е собой так мало, но отец ничего не стал объяснять, а он не из тех, кого можно расспрашивать без важной причины.
— Денгунга, — повторила она. — А потом куда?..
Я пожал плечами:
— Прокладывающий путь — отец, он планирует дорогу.
Она еще сильнее нахмурилась:
— Мне это не нравится... но правда, что о путях Мака... его приходах и уходах... не спрашивают... и никогда не спрашивали. Он сам принимает решения, ни с кем не советуясь. Только одна могла свободно разговаривать с ним...
Мне показалось, что я догадываюсь:
— Моя мать?
— Да. Мы считали его мрачным и таинственным человеком. И только с ней он отбрасывал всю свою защиту и становился подлинно живым. Зная его сегодня, ты бы тогда его не узнал. Она была его светом... его жизнью. Теперь его коснулась Тень, хотя телесно или духовно он никогда не попадал под ее влияние. Хотела бы я... — Она смолкла, а я сидел и вежливо молчал, хотя теперь мне хотелось поскорее уйти из этого зала. Он казался мне клеткой, он угнетал меня.
Приятно пахло свежевыпеченным хлебом и другими вещами, свидетельствующими о хорошо управляемом хозяйстве. Но эти запахи застревали у меня в горле, я словно задыхался. Мне хотелось выбраться на простор, где нет гула разговоров, стука ткацких станков, кастрюль и сковород, звуков незнакомых мне занятий.
Хозяйка оторвалась от своих мыслей.
— Да, с ним не поспоришь. Это мы поняли давно. Он пойдет своим путем, хотя то, что он взял тебя с собой...
Во мне вспыхнула искра гневаэ
— Госпожа, я ничего не хочу больше, чем быть сыном своего отца.
Она снова посмотрела мне в глаза и со строгим выражением лица ответила:
— Только глупец скажет, что это недостойная цель. Ты можешь идти своим путем — вопреки всему. Вера в Судьбу, — она начертила в воздухе перед нами знак благословения, — да будет с тобой, Барт с’Лорн. Тебе нужны наилучшие пожелания. Каждый вечер мы перед Свечой Домашнего Очага будем произносить твое имя.
Я склонил голову: она тронула меня этим своим торжественным обещанием. Я, не имеющий корней, никогда не имевший и не хотевший их, до этого момента не знал, что чувствуешь, когда тебя так принимают. Ведь я словно настоящий кровный родственник, и если зло преградит мне путь, эти люди встанут рядом со мной, будут защищать мою спину.
— Госпожа, от всего сердца благодарю тебя. — Я запинался, произнося вежливые слова, которыми раньше никогда не пользовался. — Ты очень добра.
— В этом нет доброты. — Лицо ее оставалось строгим. — Нет доброты, потому что с избранного пути не свернуть. Передай мои добрые пожелания Маку, если он их примет или если хотя бы подумает о прошлом, частью которого он был. Сейчас он... Нет, не стану говорить тебе этого. Я не желаю ему зла, мне только очень жаль его.
Она встала, и я тут же вскочил, чувствуя, что она меня отпускает. Но она пошла рядом со мной через зал и, как почетного гостя, проводила до самой двери. После прощальных слов я не смотрел на нее, но, как ни странно, испытывал тревогу и легкий страх. Не ту тревогу, которую испытал, когда разговор шел о Тени, — все говорят о Тени со страхом, — скорее мне внушал страх сам этот зал, с его изобильной и спокойной жизнью, странной и чуждой мне. Как будто эта жизнь способна угрожать мне.
Мой отец не стал распрягать фургон на гостевом поле, а предпочел разбить лагерь у реки на некотором удалении от зданий владения. Я направился по тропе, ведущей к реке и к нашему походному фургону, когда сзади кто-то подошел ко мне и пошел рядом.
Я вздрогнул, потому что глубоко погрузился в раздумья. Это оказалась Илло, целительница, и походка у нее была быстрая и легкая, почти как моя. А ведь я опытный путешественник и прошел много путей. На спине у нее походный мешок, а поверх него прикреплен плащ. На ногах походные ботинки на толстой подошве, а в руке посох целительницы, вырезанный из дерева кви и отполированный так, что сверкает на солнце, как световой стержень в Портсити.
— Чем могу служить? — быстро спросил я, потому что целительницы никогда не приходят бесцельно. Они не ходят просто так и не стремятся поговорить, если у них нет какого-то дела.
— Вы идете на север. Я тоже. Мой путь долог и... — она ответила на мой взгляд, — может быть, осталось мало времени. Я хотела бы пойти с вами.
Такие временные соглашения между целительницей и странствующим случались в прошлом, когда, как сказала Илло, возникала необходимость быстро куда-то добраться. Но шахтеры в Денгунге все инопланетники и упрямо придерживаются собственной медицины. Они не станут вызывать целительницу.