Настолько реально!, Я осторожно поднял руку, не осмеливаясь притронуться к сморщенной неровной коже. Иллюзия Иити была не только зрительной, но и осязательной. А моя? Я коснулся лица. Нет, я не могу еще сравниться с Иити. Пальцы коснулись не шрама, как казалось, когда я смотрел в зеркало. Но зрительно шрам на месте, и это лучшая защита, какой я смог достичь.
— Начало, многообещающее начало...
Моя голова дернулась, я оказался вырванным из сосредоточенного состояния. Иити сидел на кровати и смотрел на меня немигающими глазами пукхи. Я снова посмотрел в зеркало. Вопреки моим опасениям, шрам на месте. И не просто на месте. Я правильно выбрал: он привлекает внимание, лицо при нем расплывается, словно этот шрам — маска.
— Сколько продержится? — Если мне придется выйти из номера и направиться за пределы портовой зоны, там трудно будет найти спокойное место, чтобы снова сосредоточиться, если понадобится возобновить маскировку.
Круглая голова Иити слегка поворачивалась из стороны в сторону: он словно критически разглядывал результаты работы моей мысли.
— Не очень большая иллюзия. Ты мудро поступил, начиная с малого, — заметил он. — Думаю, с моей помощью продержится весь вечер. А это все, что нам нужно. Хотя мне тоже придется измениться...
— Тебе? Зачем?
— Ты хочешь показать, что не имеешь чувства опасности? — Торчащая грива на голове уже исчезла. — Брать с собой пукху за пределы портовой зоны?
Он, как всегда, прав. Живые пукхи стоят больше свое- . го веса в кредитах. И отнести пукху за пределы портовой зоны — значит напрашиваться на луч шокера, если повезет, или на лазер, если нет; а Иити сунут в мешок и отнесут к какому-нибудь скупщику краденого. Я рассердился на себя за такое проявление непредусмотрительности, хотя объяснялось это необходимостью сосредоточиться на поддержании шрама.
— Да, ты должен его поддерживать, но не всем сознанием, — сказал Иити. — Тебе еще многому предстоит научиться.
У меня на глазах он изменился. Пукха исчез, словно был слеплен поверх из пасты, которая, столкнувшись с космическим холодом, разлетелась на мелкие, невидимые глазу частички. Теперь передо мной снова был Иити, а не необычная для взгляда наблюдателя дорогая игрушка.
— Именно так, — подтвердил он. — Но меня не смогут увидеть. Для этого не нужно меняться. Просто нужно не позволить глазам меня увидеть.
— Как ты сделал с моим лицом, когда мы шли сюда?
— Да. А темнота нам поможет. Мы пойдем прямо в «Ныряющий червь».
— Зачем?
Представитель моего вида мог бы с раздражением вздохнуть. Мысленное ощущение, переданное моим спутником, имело то же значение.
— «Ныряющий червь» — место, где можно встретить нужного нам пилота. И не трать время, спрашивая, откуда мне это известно. Это правда.
Насколько Иити в состоянии читать мысли окружающих, я не знал; думаю, я и не хотел это знать. Но теперь он меня убедил, что у него есть какая-то конкретная ниточка.
И я не мог с ним спорить: ведь сам я ничего иного предложить не могу.
Он, как всегда неожиданно, прыгнул мне на плечо и занял любимую позу, свернувшись вокруг шеи, как неодухотворенная полоска меха. Я в последний раз взглянул в зеркало, чтобы убедиться, что мое творение сохранилось, и почувствовал прилив торжества. Шрам на месте. Хотя позже мне может понадобиться помощь Иити, чтобы сохранить его.
Подготовившись таким образом, мы вышли и пошли по главной оживленной улице в сторону порта, готовые свернуть в первый же переулок, ведущий за пределы портовой зоны. Было сумеречно, темно-зеленое небо затянули тучи, единственным источником света была главная луна Тебы.
Но квартал за пределами портовой зоны, в который мы вошли с бокового прохода} был полон жизни. Яркие вывески на многих языках (хотя главным языком здесь был основной галактический), понятные космонавтам самых разных рас, предлагали разнообразные товары и своеобразные развлечения. Многие из таких вывесок — сплошная сумятица цветов — должны были привлечь внимание нечеловеческих рас и потому болезненно действовали на наши органы зрения. Здесь лучше не смотреть выше уровня улицы. К тому же было так шумно, что прохожий мог оглохнуть, а запахи заставляли мечтать о защитном скафандре, который можно было бы закрыть наглухо, отрезать все звуки и дышать отфильтрованным, пригодным для дыхания воздухом.
Попав сюда, можно было подумать, что ты переместился в другой мир, не только опасный, но и негостеприимный. Как найти в этом океане смятения «Ныряющего червя» Иити? Проблема, решения которой я не видел. А бродить оглушенным и задыхающимся по этим улицам и переулкам значит напрашиваться на неприятности. У меня на поясе нет оружия, а за спиной вещевой мешок: десяток или больше пар глаз уже наметили меня в качестве возможной добычи.
— Направо... — Мысль Иити, словно лезвием ножа, разрезала путаницу в моем сознании.
Я повернул направо — с главной улицы на маленькую, узкую улочку; здесь было тише и, возможно, время от времени долетало дуновение настоящего воздуха. Если я не знал, куда идти, то, по-видимому, Иити хорошо это знал.
Мы еще раз повернули направо, потом налево. Здесь заведения для отдыха космонавтов были такими преступными притонами, что я опасался сунуть туда нос. Мы приближались к последним прибежищам отчаявшихся, к укрытиям, где можно спрятаться от тех, кто охотится на главной улице, отхватывая главную добычу.
«Ныряющий червь» был обозначен не вывеской, а сверкающим изображением этого неприятного на вид существа на входной двери. Художник изобразил червя так, что посетитель входил прямо в его пасть — возможно, предсказание того, что ждет внутри неосторожных. Здесь к вони снаружи добавлялись пары нескольких сортов напитков и дым наркотиков. Два таких запаха я распознал как смертельно опасные для тех, кто сделал поглощение этих веществ главным делом оставшейся недолгой жизни.
Но в помещении не было темно. У расположенного снаружи червя здесь были товарищи, очень жизненно извивавшиеся на стенах. И хотя частично эти бегущие потоки света потемнели и нуждались в замене, в целом было достаточно светло, чтобы рассмотреть лица посетителей, если не то, что подавали им в разнообразных чашках, графинах, трубках и тому подобном.
В отличие от заведений для еды и питья в более цивилизованных (если позволительно использовать это слово) частях порта, в «Ныряющем черве» на столах не было кнопочных панелей для набора заказа, не было и роботов-официантов. Подносы разносили люди и чужаки, и на лицо любого из них всех нельзя было долго смотреть без отвращения. Некоторые определенно выглядели женщинами, другие — ну, можно было только догадываться. И, откровенно говоря, заказывай я здесь выпивку, после первого порции, поданной ящером с двумя парами рук, от второй я бы отказался. Разве что выпивка была бы для меня важней того, что я видел вокруг.
Ящер обслуживал три столика у стены и делал это весьма эффективно: четыре руки лучше двух. За первым столиком сидела группа очень пьяных ригелианцев. За вторым виднелось нечто серое, очень большое и все в бородавках. А за третьим сидел терранец, опершись головой на руку; вторую руку он положил на стол. На нем форма космонавта, правда, очень давно не чищенная. На нескольких нитках с воротника свисала нашивка, но на груди не было значка торгового дома или корабля, только темное пятно свидетельствовало, что когда-то владелец формы таким значком обладал.
Вытащить этого человека из его мутной похлебки — поистине зачерпнуть из самых глубин. С другой стороны, чтобы убраться из порта, нам нужен хоть какой-то пилот на борту. Я не сомневался в том, что мы с Ииити смогли бы отправиться в первый прыжок, сами установив координаты. И наша единственная возможность — найти человека из черного списка, конечно, если он нам не подставлен.
— Он пилот и куритель фэша, — сообщил Иити, хотя мне слышать это сообщение не хотелось.
Фэш не вызывает привыкания, но приводит к опасным переменам в личности. И человек, подверженный такому пристрастию, определенно не может быть надежным пилотом. Если этот подонок и сейчас курит фэш, он мне заведомо не годится. Надежду внушала только мысль о том, что фэш дорог, и тот, кто в состоянии его вдыхать, не станет околачиваться в «Ныряющем черве».
— Не сейчас, — прокомментировал Иити. — Я думаю, сейчас он пьет вивир...
Самая дешевая выпивка, какую только можно купить; от нее становится очень плохо; да и пьющий бездельник в зеленом болезненном свете со стены выглядел неважно. Возможно, странное выражение его лица объяснялось особым спектром этого света. Подняв голову, человек пододвинул к себе графинчик и зажал в зубах трубочку для сосания. И продолжал пить, когда мы подошли к его столику.
Возможно, сам я бы даже не подумал, что он может быть тем человеком, что мне нужен. Но нашивка на воротнике
свидетельствует о том, что он пилот, а других пилотов я здесь не видел. К тому же он единственный гуманоид с лицом, которому я хотя бы отчасти могу доверять, да и Иити, по-видимому, выбрал его.
Он не поднял голову, когда я сел за его столик, но подошел ящер-официант, и я указал на графинчик и поднял палец, заказывая второй такой же для соседа по столику. Человек посмотрел на меня, не выпуская трубки изо рта. Мрачно нахмурился, выплюнул трубку и неразборчиво произнес:
— Черт побери! Что бы ты ни предлагал — я не покупаю!
— Ты пилот, — ответил я. Ящер, затратив вдвое больше времени, чем нужно, наконец принес графинчик и поставил на стол. Я протянул жетон в десять кредитов, и одна из четырех рук выхватила его с такой быстротой, что я даже не заметил, как он исчез.
— Ты немного опоздал. — Он отодвинул первый, опустевший, графин и пододвинул к себе второй. — Я был пилотом.
— Летал в системе или в глубоком космосе? — спросил я.
Он остановился, держа трубку у губ.
— Глубокий космос. Хочешь посмотреть мою лицензию? — В его голосе прозвучала насмешка. — И какое тебе до этого дело?
Таково действие фэша. Под его действием человека охватывают приступы ярости, зато в перерывах между загулами то, что обычно вызывает гнев, проявляется только в легком раздражении.