— Тот Между, который был у камней, здесь.
— Чего он хочет? — Казалось, Оомарк был так уверен, будто действительно видит волосатое существо.
— Ищет еду.
У меня в голове мелькнула ужасающая догадка: это мы добыча, которую выслеживает серое чудище? Я покрепче уцепилась за сумку, приготовившись тратить все силы, защищая нас.
Оомарк коснулся моей руки и покачал головой.
— Не мы. Он не то чтобы охотник. Нет, он охотится за тем, что ты носишь — едой из другого места.
— Почему?
— Я не знаю, только она его притягивает. Она ему так нужна, что он просто жить без нее не может. Он ни о чем другом думать не может, только об этом. Потому я могу, в свою очередь, почувствовать его ужасный голод в себе. — Оомарк приложил руки к животу, потирая его.
Но почему? Почему существу из этого мира понадобились мои запасы? Ему не удастся их отобрать, сказала я себе неистово. Этот узел был у меня в руках, да и сумка наготове для любого нападения.
— Да, вот что ему нужно. Он будет идти за нами, пока у него хватит сил. Он ранен, ты же знаешь. Ты ранила его, когда ударила. Сюда. — Оомарк ткнул пальцем в свое плечо, с осторожностью, будто опасаясь надавить на рану.
— И все-таки он очень сильный. — Я слишком хорошо помнила эту огромную тушу, и у меня не было желания иметь дело с его нападением.
— Он устал, и ему больно. Сейчас он нашел другое кольцо и отдыхает в нем. Но когда мы пойдем дальше, он тоже пойдет, — с уверенностью докладывал Оомарк, и я ему верила. Нам нужно избавиться от этого преследователя или обескуражить его.
Странно, хотя я устала, когда мы устраивались в этом кольце, спать не хотелось. Кажется, Оомарку тоже. Хотя потом мы разговаривали немного, проводили время (а сколько времени, я не могла сосчитать), будто ждали какого-то сигнала. И от ожидания мне было как-то не по себе. Это был тихий, медлительный период между двумя вспышками действия.
Больше звуков мы не слышали. Тени в тумане тоже больше не двигались. Наконец я осознала, что занавес поднимается, что я вижу больше. Оомарк поднялся на ноги, вернее, на копыта.
— Время выступать. Пора нам в путь. Я голоден.
Я потянулась открыть сумку. Он покачал головой.
— Я хочу настоящей еды, а не той, которую нюхать противно! Пошли!
С этими словами он пересек границу темно-зеленого ободка кольца; его копытца застучали по полоске скалы за кругом. Я посмотрела на свои ботинки. Ясно было, что надеть их снова не удастся. Защищать ноги придется обмотками. Причины тащить на себе лишний груз не было, потому я оставила их лежать там, а сама пошла за мальчиком.
Туман рассеивался все быстрее. Местность, на которой мы сделали привал, была ровной, ее пересекали множество колец разного размера. Неподалеку одно из таких колец было занято. Сгорбленная фигура, которая как раз неуклюже вставала на ноги, была чудищем, охотившимся за Оомарком. Лохмотья, служившие ему одеждой, развевались по ветру. Оно повернуло голову в нашу сторону. Одна рука висела без движения. Но другая двигалась, и оно вытянуло пустую руку ладонью вверх. Я видела, что его рот шевелится, как и тогда, когда существо старалось заговорить.
И снова это усилие было сильным, судорожным, пока мой страх не смягчился налетом сочувствия. Даже я могла на расстоянии понять, что он не желал нам зла, по крайней мере сейчас, и просил то, что я несла. Почему ему так хочется еды, которую Оомарк отвергал? Щель рта двигалась, в уголках показалась слюна. А рука, дрожа, будто от напряжения, умоляюще протянулась ко мне.
— Пошли! — Оомарк потащился вперед. Он нетерпеливо оглянулся. — Мне нужна еда.
— Едааааааа. — Слово было жалким подражанием слову мальчика, но существо все же произнесло его.
Согнутой рукой я покрепче прижала к себе припасы, а другой рукой замахнулась утяжеленной сумкой. И все же я колебалась. И в тот момент я уже знала, что не смогу сделать все то, что диктовал мне здравый смысл ради нашей же безопасности. Я зажала зубами ремень сумки с камнями, держа ее наготове. Потом просунула руку в припасы, и, не глядя, схватила, что первым попалось под руку. Это был кусок шоколада.
Не глядя — лишь бы не стать более щедрой, чем осмелилась, я бросила это в ту сторону, где было существо, и побежала за Оомарком. Но мальчик остановился, и, когда я нагнала его, сердито посмотрел на меня.
— Зачем ты это сделала?
— Потому что… жалко было…
— Его? — И указав в ту сторону, он засмеялся смехом, который мне не понравился.
Я повернулась посмотреть назад; существо припало к земле, вытянулось, как Оомарк при звуке того ужасного рева. Оно не пыталось идти за нами.
— Что… что случилось?
— Тебе было жалко. — Он усмехнулся надо мной, его губы сложились в неприятную улыбку, напомнившую мне… о Бартаре! — Тебе было жалко. Но сейчас его еще жальче! — Мальчик ткнул пальцем в фигуру.
— Почему?
— Ты дала ему еды — так посмотри же на него! Ему больно, больно, больно. И он заслуживает эту боль! Он ни то, ни се. Может, вскоре он станет вообще ничем.
— Оомарк! — Я старалась схватить его за руку, но он не давался, смеясь с ненавистью. — Эта еда… она отравила его?
— А если нет, он об этом пожалеет. Ты тоже, Килда, ты тоже. Посмотри на себя, только посмотри!
Теперь он схватил меня за руку, и рывком поднес к моим глазам, сжав ее так сильно, что остался синяк.
Коричневый блеск на моей коже стал сильнее. Вокруг моей плоти начинала образовываться какая-то твердая скорлупа. Я отдернула руку, отказываясь смотреть на нее.
— Ты не остановишь это, знаешь ли. — Оомарк стал не таким насмешливым. — Посмотри на меня! — Он танцевал, подпрыгивая то на одном, то на другом копытце, поворачиваясь так, чтобы я могла разглядеть его со всех сторон. Его руки потянули пиджак, расстегивая его. Теперь он сбросил с себя его и исподний китель, так что оказался голым по пояс. Голым? Нет! Его тельце было полностью покрыто мягким серым пушком. На руках и плечах он рос не так плотно — можно было разглядеть кожу — но у пояса длиннее и толще.
— Оденься! — Я попыталась изречь приказ, как могла когда-то раньше.
— Нет! — Он лягнул один из пиджаков. — Нет! — Он широко развел руки и бесился в нелепом танце. — В них жарко. Они царапаются. Они мне больше не нужны — никогда!
Подпрыгивая, он поскакал дальше, будто боялся, что я поймаю и попытаюсь одеть его силой. В отличие от выброшенных ботинок, пиджаки я не оставила, но плотно скрутила их и засунула в сумку с камнями.
— Пошли! — кивал он мне. Но я еще раз оглянулась на волосатое существо.
Был ли Оомарк прав? Оказалась ли еда, о которой так жалостливо молил инопланетянин, ядом? Но если наша еда была для него смертельна, то почему оно — или он — хотел ее так сильно, преследовал нас, умолял? А если наша еда яд для этого существа, то не следует ли из этого, что еда этого мира — яд для нас? Я-то ничего не ела, кроме того, что носила с собой, но Оомарк…
Я выбросила из головы все мысли о раненом существе и побежала за мальчиком, твердо решив, что на этот раз не позволю ему так рисковать.
Но было уже слишком поздно: он стоял у большого куста или маленького дерева, растущего на склоне холмика. Куст прогибался под тяжестью золотистых ягод, и Оомарк был не единственным, кто угощался. С некоторых веток свешивались существа с прозрачными крылышками, каким я уже видела в лесу. А в траве были маленькие животные.
Ни существа с крылышками, ни животные не обращали никакого внимания ни на Оомарка, ни на меня, когда я подошла поближе. Они были слишком заняты едой. Ягоды были большими, наверное, с мой большой палец, и так наполнены соком, что он брызгал во все стороны, когда кожура лопалась. Оомарк запихивал их в рот по три-четыре штуки сразу, так что сок стекал по подбородку, затекая на шерсть на груди.
— Вот. — Он протянул липкую руку, с тремя шариками на ней. Когда я покачала головой (а мне потребовалось много решительности, чтобы не согласиться — при виде их мне еще больше захотелось есть), он усмехнулся. Потом пожал плечами и отправил в рот ягоды, от которых я отказалась.
Я отошла в сторону, понимая, что у меня нет ни единого шанса его остановить, и опасаясь, что сама могу уступить соблазну. Я обратила особое внимание на холм, у которого рос этот куст. Странно было, что аккуратный холм расположен посреди ровного места, и создавалось впечатление, что его сделали здесь специально, непонятно, зачем. И еще, это был лишь один из холмов, расположенных по прямой. Я насчитала девять в границах туманной видимости.
У каждого из этих холмов росли деревья или кусты. Но не все они были одного типа. На трех росли желтые фрукты. Еще с трех свешивались шары побольше — они поместились бы в мою ладонь — и были темно лилово-красные. Пировавших у них не было. Вообще, в них было что-то отпугивающее. Листья деревьев тоже были не одинаковой формы, а неправильной, и такого темного зеленого цвета, что он приближался к черному.
На трех других деревьях листва была намного светлее — лента серебряной кромки окаймляла листья очень бледного зеленого цвета. Их тонкие стволы и ветви были покрыты не грубой, а гладкой корой, тоже серебристого оттенка. Фруктов на них не было, только грозди белых цветов, которые нежно раскачивались, несмотря на то, что, казалось, ветра не было. Время от времени от них доносился такой сладкий аромат, то я еле сдерживалась, чтобы не подбежать к ним и спрятать лицо в одном из таких соцветий. Но, как и лиловые фрукты, они, казалось, запрещали прикасаться к себе, хотя к ним я не испытывала такого отвращения, как к темным фруктам.
Все эти деревья росли как бы по системе: сначала золотистые ягоды, потом лиловые шары, а потом серебряные цветы. Потом все начиналось снова, и повторялось два раза. Так что я была очень даже уверена, что это не случайно. Что представляли из себя эти холмы? Могилы правителей или священников, сейчас давно забытых? Вокруг них царила аура ушедшей эпохи, веяло укоренением в землю, на которое давил вес не лет, а столетий. А может, то были останки зданий, замурованные в землю, может, последние из каких-то древних крепостей?