Сейчас вокруг нее могло находиться полдюжины врагов, так что чем дольше они будут считать ее беспомощной и без сознания, тем лучше. Теперь, когда ее уши опознали звук двигателей, она расслышала слова, отрывистые, так что она не смогла разобрать их. Обоняние также помогало ей: она смогла уловить благоухание, слева от нее — возможно Идайзи. И с этим... да, слабый запах тошнотворной сладости от такой же палочки, какую принцесса начала раскуривать в поместье.
Чуть поодаль — другой запах, неопределенно отталкивающий. Однако вокруг нее все хранили молчание. Вероятно, так может чувствовать себя загнанная в угол мышь, которую караулит ленивый кот.
В гудении флаера произошло изменение; наверное, они снижались, хотя она не была в этом уверена. Затем резкий толчок — приземление. Мотор заглох. Внезапно ей в лицо пахнул ветер, принеся не свежесть бриза в поместье, а скорее комбинацию запахов, которые пробудили память самой Талахасси: это было похоже на зловонное дуновение родного мира — запах города.
Кто-то, проходящий мимо нее, слегка оттолкнул ее в сторону. Но никто не подошел, чтобы вынести ее, — пока еще нет. Очень медленно она чуть приподняла веки. Поле ее зрения было весьма ограниченным, но в него попал солдат в тускло-зеленом, а в его руках... ларец с жезлом!
В этот миг она едва не выдала себя. Что они вытворили в поместье, чтобы вновь завладеть этим? Возможно, они убили?.. Она испытала тошноту, когда представила такое. Если они привели и других в такое же беспомощное состояние так же легко, как и ее, тогда вполне возможно, что за этим последовала их смерть, а сама она осталась, без ее желания, в руках тех, кому от нее мало проку.
Собственно, только одно могло иметь значение — лишь она одна в отсутствии императрицы могла держать в руках жезл. Обладали ли они также и Ключом? Она могла предполагать, что они наверняка не пренебрегли им. Плотно закутанная в материю, она ощутила холод, когда подвела итог и получила безрадостный ответ: вероятно, полная беда. Что у нее есть для защиты? Память — частичная — умершей девушки, память, а не сила, которую та имела в своем распоряжении, и те смелость и находчивость, что были ее собственными от рождения. Жезл... она могла держать его, это доказано. Но могла ли она управлять тем, что он олицетворял? Талахасси не знала точно, подчищалась ли эта лента с записью памяти Ашаки, прежде чем была навязана ей, но верила, что подчищалась.
Естественно, они должны были сделать это для своей же собственной безопасности. Могла ли Джейта настолько доверять Талахасси Митфорд, чтобы предоставить ей полную память ее предшественницы? Следовательно, она не могла бороться на уровне Ашаки, она могла только блефовать. А всякий блеф может быть легко раскрыт.
Снова раздался тяжелый топот. Талахасси решительно закрыла глаза. Ее, все еще лежащую ничком, резко дернули вверх. Вероятно, она лежала на носилках, так как люди не коснулись ее тела. Теперь носилки наклонились так, что она могла соскользнуть, но поверх материи вокруг ее талии имелся ремень, удерживающий от этого.
Еще раз она украдкой бросила взгляд из-под чуть-чуть приоткрытых век: огни и за ними клочок ночного неба, а также спина с широкими плечами, обтянутыми зеленой военной формой. Все это внезапно исчезло, когда носилки, на которых она лежала, затолкнули в темное тесное помещение. И она услышала звук, подобный хлопанью двери, после чего весь свет исчез.
Заработал мотор, они опять двигались. Но здесь не было отверстий, так что она не получила никакого намека, куда ее могли везти. Странно, что она проделала эту часть путешествия в одиночестве. Затем что-то скользнуло по полу, на котором носилки так неудобно покоились, и стукнулось о стенку.
Может быть, это ларец с жезлом? Из-за врожденного благоговения, с которым большая часть населения Империи смотрела на этот артефакт, они наверняка чувствовали себя рядом с ним неуютно.
Она попыталась собрать воедино факты, которыми располагала. Без сомнения, ее насильно увезли, нагло похитили из ее собственного дома. И никто бы не осмелился на такое, если бы человек, отдающий приказы, не верил, что он, или она, непременно избежит всякого возмездия. Особа Наследницы была священной, даже несмотря на то, что в последние годы многие из древних заветов не соблюдались.
Рассчитывать на какую-нибудь помощь от Джейты или Херихора не следовало. Как-то очень трудно было поверить, что те, кто захватил ее, могли оставить в живых хоть одного столь могущественного противника. Итак, следовало надеяться только на себя, с единственной только поддержкой — подчищенными воспоминаниями Ашаки. Тем не менее то, что она ощущала в данное время, было скорее не страхом, а закипающим гневом. Она обучалась самоконтролю раньше, однако ее эмоции не становились менее бурными из-за того, что она их сдерживала. Теперь нужно заставить гнев работать на нее, как она делала несколько раз в прошлом, чтобы поддержать свою решимость добиться успеха в деле и усилить мужество, которое подкрепило бы эту решимость.
Идайзи, Юсеркэф, Хасти — она начала методично вызывать в памяти все воспоминания Ашаки, касающиеся этих троих. Юсеркэф — он, пожалуй, был слабым звеном. В монархии, которая прочно основывалась на матриархальном наследовании, сын короля обладал небольшой властью. Если бы он женился на Ашаки — тогда бы он мог надеяться на корону.
Но у него никогда не было этой возможности.
Члены Рода сочетались браком по обязанности, а не по собственному выбору, по крайней мере первым и официальным браком, хотя царствующие королевы зачастую имели фаворитов, короли — наложниц. Однако в этом поколении было принято решение, что должна быть влита свежая кровь, в надежде на то, что это приведет к новому потомству с Талантом.
Императрица Налдамак была выдана замуж в ранней юности за очень отдаленного кузена, который двумя годами позже погиб при крушении фланера. И от этого брака не было детей, да иначе и не могло быть, поскольку врачи заявили, что императрица бесплодна. Таким образом, продолжение династии зависело от Ашаки — если бы она не погибла.
А если бы она погибла? Тогда продолжение династии, возможно, зависело бы от Юсеркэфа.
Идайзи была всего-навсего дочерью провинциального правителя и имела, кроме того, некоторое количество крови заморских варваров, поскольку ее провинция находилась на морском побережье, где под тщательным присмотром велась торговля с чужеземцами. Ашаки всегда знала, что она фактически будет императрицей, если трон перейдет к Юсеркэфу.
С неохотой она вызвала в памяти воспоминание о Хасти.
Здесь были управление и власть, и иногда одно не было частью другого. Кто-то мог предпочесть стоять за спиной императора и через него обладать подлинной властью. Как раз в этом подозревали Хасти. И, кажется, эти подозрения были не безосновательными.
Если Налдамак, вернувшись к Празднику Середины Года, взойдет на трон во время ритуальных церемоний без жезла в своих руках... именно этого они пытались добиться с самого начала. Теперь они обладали и тем и другим — жезлом и Ашаки! Или видимостью этой принцессы. Из памяти, которую она исследовала, Талахасси узнала, что о Хасти известно очень мало, в основном только догадки.
И то, что Идайзи сообщила, — что верховный жрец Зих-ларз заперт в своем храме, — было предостережением, что он не может быть вызван. Ей лучше рассчитывать только на себя, Талахасси, чем на память умершей Ашаки или на чью-то помощь извне.
Хотя это было слабым успокоением.
Экипаж, в котором ее везли, остановился. Она закрыла глаза. Теперь только уши...
Она услышала лязг задвижки на задней стенке транспортного средства. И затем свежий воздух — на этот раз менее испорченный испарениями города, — когда носилки, на которых она лежала, вытащили наружу. Теперь ее несли, и ее носильщики торопились, двигаясь рысью. Здесь было больше света, который она уловила сквозь очень узкую щелочку между веками, которую позволила себе, чтобы видеть.
— В Красную Палату. — Впервые она отчетливо разобрала слова. — И позвать лорда. — Это говорила Идайзи.
Красная Палата? Да, она находилась в Южном Дворце — этом центре, куда люди Херихора проникнуть не могли, — в который недавно прибыли подозреваемые предводители мятежа. И комната эта имела ужасную историю, ибо в ней сто лет тому назад брат убил брата в борьбе за трон и руку сводной сестры, которая уже выбрала себе консорта.
Даже Талант не делал династию свободной от порока честолюбия и алчности. Возможно, потому он так ослабел в этом поколении. От злоупотребления или принуждения этот вид силы исчезал. Извращенная, она могла обернуться против того самого человека, который пытался использовать ее как оружие. Может быть, Идайзи выбрала теперь эту обитель позора по определенной причине. В таких местах, где сильнейшая эмоция была проявлена в каком-то гнусном и кровавом поступке, обычно оставалось, даже в течение поколений, зло, которое могло заслонить ясное зрение обладающих Талантом, оставив их открытыми для вторжения того, чего боялись больше любых действий. Но она не Ашаки, потому ей не нужно было опасаться такого вторжения.
Ее носильщики сделали поворот, затем другой. В конце концов носилки поставили вниз, но не на пол, а, по-видимому, на кушетку, так как поверхность немного подалась под тяжестью Талахасси. Она слышала, как они ушли, и все же не сомневалась, что она не одна. И она напрягла слух, ловя малейший звук.
— Ашаки? — Теперь уже не «Великая Леди». Идайзи, вероятно, так обращалась к домашней прислуге.
Почти сразу же последовала злобная увесистая пощечина, которой Талахасси не ожидала. Не раздумывая, она открыла глаза. Идайзи наклонилась над ней, улыбаясь, глаза ее были расширенные и блестящие.
— Я так и думала, — заметила она. — Хасти говорил, что сонные брызги будут действовать не слишком долго. Ты пыталась схитрить, но время для уловок прошло, сестра. — Она подчеркнула последнее слово. — Ты никогда не жаловала меня этим именем, разве не так, Ашаки? И не протягивала мне руку при любом приветствии. Ты «видела меня», когда я приходила к тебе. Теперь я вижу тебя!