7.4. КОГДА ПОКАЗЫВАЮТ КАРТОЧКИ
Другой случай напомнит нам о нейронном подходе и покажет, что свободная речь иногда маскируется под речь немую.
А. Клиент. Около сорока лет, женат вторым браком, двое детей (от первого брака детей нет). В браке счастлив. Успешен как сценарист, статус позволяет выбирать интересные проекты и «торговаться» по поводу гонорара. Проблем с творчеством не испытывает. На проблемы в интимной сфере не жаловался.
Возникает резонный вопрос — зачем пришел?
Б. Первичный запрос. На протяжении последних трех лет клиент безуспешно пытается помочь своему младшему брату избавиться от алкогольной зависимости. Помощь носила характер «рабочего присутствия». Клиент приезжал к брату с запасом бумаги и ручек, освобождал пространство от пустых бутылок, прогонял собутыльников и устраивал на кухне рабочий кабинет.
____
Кл.: Я надеялся, что мое рабочее присутствие его очухает. Раньше, когда он вуз никак не мог закончить, это помогало. Я приезжал, работал, и Л. быстро собирался с мыслями, садился за книги, готовился к экзаменам. Сейчас не помогает. Я быстро втягиваюсь в работу, ухожу с головой в текст. Моргнул — половина тетрадки исписана. А мой кадр уже успел наклюкаться.
____
В какой-то момент клиент понял, насколько эта борьба его истощила и пришел «разобраться в масштабах последствий». Заметим, что запрос касался самого клиента, но никак не его брата. Не было столь частой в последнее время просьбы из серии «помогите на него повлиять». Что, безусловно, делает нашему клиенту честь.
Запрос, в целом, был лишен конкретики — человек просто хотел «выговориться» после трех лет безуспешной борьбы с зависимостью родного брата. Это тот случай, когда практика свободной речи помогает восстановить душевные силы и расставить опыт по полочкам.
В. Психосоматика проявилась в двух любопытных симптомах.
Во-первых, у клиента появился тремор рук. Каждый раз, когда в присутствии клиента брат напивался, на следующее утро у клиента тряслись руки. Напрашивается очевидная интерпретация: происходила бессознательная идентификация с братом, клиент психосоматически инсценировал похмелье.
Во-вторых, клиент мог подолгу «вхолостую думать над проблемой». Обнаружилась эта новая черта случайно.
____
Кл.: Жена спросила про цвет обоев. Или занавесок. Не помню уже. И я стал честно думать, что там с цветом не так. Когда И. меня потормошила, я понял, что тупо сижу с умным видом. В голове пустой мешок для пылесоса, мыслей никаких, тишина, птички поют. И так постоянно! Начинаю мозговать на житейские темы и незаметно для себя сваливаюсь в тишину с птичками.
____
Подобные монологи клиентов надо отливать в граните и использовать как гранитное наглядное пособие. «Тишина» или «птички поют»? «Тупо», но «с умным видом». В этих противоречиях проявляется природа бессознательного, для которого противоположности всегда тождественно равны. То, что именно цвет стал спусковым крючком, мы тоже запомним.
Почему здесь речь идет о психосоматике? Потому что временное отключение восприятия и вот эта «тишина с птичками» — тревожный признак истинной абсансной эпилепсии (типичный абсанс характеризуется кратковременным отключением сознания) или проблем с кровоснабжением мозга. Необходимо было классическое медицинское обследование. Клиент его прошел. Даже поупражнялся в контролируемом вызове абсанса в присутствии врача, за что был незамедлительно изгнан из клиники — эпилептический абсанс не подчиняется сознанию, как и другие органические патологии. Жаль, что никто не додумался математически исследовать ЭЭГ «мыслителя» — можно было сравнить с известными результатами по истинным абсансам{79}.
Психосоматика мешала клиенту реализовать собственный запрос. Рассказы о своей жизни, семье, работе приносили клиенту определенное облегчение. Особенно благотворно влияли на него «устные мемуары» о совместных с братом приключениях и передрягах. После таких рассказов клиент уходил бодрым, в легкой задумчивости, потому что «чувство вины и усталости стало на пару мешков легче».
Казалось бы — решение нашлось само собой. Ещё несколько сеансов, посвященных братским воспоминаниям, и клиент окончательно разберется в себе и получит вербальную разрядку чувства вины. Но, как вы уже догадались, под «чувством вины» скрывалась не одна эмоция, а алекситимический клубок противоречивых чувств. Поэтому «само собой» здесь ничего бы не решилось.
С виду полные раскаяния и ламповой ностальгии рассказы о хороших отношениях с братом были полезны только как практика свободной речи. Однако очень скоро психика стала оказывать противодействие. В середине рассказа у клиента могли затрястись руки, и он был вынужден делать паузы, чтобы успокоиться. Потом подключился тот самый «холостой ход»: клиент внезапно замолкал и сидел с задумчивым видом, как будто вспоминает что-то. На деле — он отдыхал, слушая «тишину и птичек».
Почему так происходило? При проговаривании либидо нагружало группу представлений, связанных с братом. Чтобы затем произошла разрядка, собеседник должен был испытать по поводу высказанного те же эмоции, что и рассказчик. Но проблема здесь была в том, что сам рассказчик (клиент) не знал, какие в точности он испытывает эмоции. Поэтому миссия речи проваливалась, не начавшись. Представления накачивались либидо вхолостую, что психика и показывала своему владельцу, переводя его мышление на холостой ход.
Получался замкнутый круг. Чтобы рассказывать про брата дальше, клиенту надо было продифференцировать эмоции и разрушить застой либидо. Но это можно было совершить только в акте свободной речи, то есть в рассказе. А рассказ блокировался психосоматикой из-за застоя либидо.
Г. Немая речь пришла на помощь случайно. Так получилось, что в тот раз на столике около кресла (далеко не все клиенты выбирают кушетку) лежали яркие цветные карточки для теста Люшера. Коллега где-то добыла несколько десятков наборов «идеально выверенных», «с уникальной цветовой насыщенностью» картонок по заоблачной цене. Неизвестно, на что коллега рассчитывала, но чудо-карточки не произвели никакого впечатления на ее биполярно-аффективных пациентов.
В общем, развели коллегу. Теперь она с горя ходила и всем дарила наборы для «хромотерапии». Так бы и пролежали цветные картонки на столике, если бы их не заметил клиент. Заметил, надо сказать, аккурат во время «абсанса», что лишний раз доказывает психосоматический, а не органический характер этого явления.
Клиент задумчиво тасовал «колоду», пока внезапно не вытянул вперед руку с зеленой карточкой, словно хотел удалить с поля футболиста-дальтоника. Было трудно сказать, кому конкретно клиент показывает карточку: себе, аналитику, воображаемому собеседнику, новым обоям или окну. Но суть была, конечно же не в этом. Спустя какое-то время была показана фиолетовая карточка, затем красная, затем опять зеленая... Примерно раз в две-три минуты клиент показывал какую-то карточку, возвращал в колоду и продолжал тасовать.
Вы правильно вспомнили историю с покалеченными креветками (4). Клиент нашел хороший соматический плацдарм для сознательного наступления на спутанные эмоции. Последовательность цветов, которую предъявлял клиент, — это интересная форма немой речи, когда она бессознательно ярко и прямо заявляет о себе.
Дальше нам оставалось только запомнить и проанализировать последовательности цветов, сгенерированные клиентом на протяжении четырех сеансов в периоды «холостого хода». Всего было показано 42 карточки.
Сразу обнаружилось отсутствие в «высказываниях» коричневого цвета. Клиент ни разу не вытащил эту карточку из колоды. Если бы процесс демонстрации карточек носил случайный характер, вероятность этого события составила бы 7/8 в 42-й степени, меньше половины процента!
Но дальше обнаружилось, что коричневый цвет все-таки присутствовал, но особенным образом. Всегда после красной карточки шла зеленая. Пара «красный — зеленый» встретилась 11 раз, то есть заняла больше половины цветового кода! Для нас этот инвариант важен.
Не потому ли, что красный и зеленый якобы дают коричневый? Но это не так! На субстрактивной шкале цветов сочетание зеленого и красного дает цвет, близкий к черному. С другой стороны, у клиента (как и многих людей) не было возможности быстро проверить это расхожее мнение и смешать красители с картонок. Значит, клиент воспринимал цвета не напрямую, а сквозь призму словесных представлений, через поле языка. Это дополнительный сигнал.
Кроме того, из второй главы мы знаем, что мозг постоянно проводит оптимизацию нейронных связей. Если какая-то последовательность сигналов сумела пережить несколько волн оптимизации, то ее информационная ценность для мозга велика.
Д. Расшифровка и переход к свободной речи. Можно было подождать и посмотреть, какие еще фокусы с цветами продемонстрирует клиент. Однако это означало бы недооценивать уже открывшуюся информацию.
Клиенту было предложено рассказать, какие эмоции у него вызывает каждая карта из набора. Карточки лежали на столе в два ряда по четыре. Клиент в случайном порядке выбирал карту и рассказывал о своих ощущениях, не тратя более трех-четырех слов. Только желтая карта удостоилась небольшого рассказа: клиент вспомнил, что потолок в его детской спальне был покрашен в ярко-желтый цвет и он хвастался перед одноклассниками этим фактом. Красный цвет у клиента ассоциировался со «вспышкой гнева». Заметим — не с гневом или не со злостью, а именно со вспышкой, то есть аффектным импульсом, который часто сопровождается физическим действием. Зеленый вызывал «чувство вины и стыд, потом омерзение». А вот коричневую картонку клиент «пропустил» (правда, о сером цвете он тоже забыл).
Тогда клиенту было предложено вновь высказаться по поводу карт, но уже строго по порядку. На коричневом цвете клиент ушел в длительные размышления. Спустя примерно десять минут у него затряслись руки, но тремор быстро исчез. Наконец клиент тихо произнес: «А это мой брат. Знакомьтесь. Человек-говно».