ван университет в Москве и Академия художеств в Санкт-Петербурге, создана фарфоровая мануфактура — будущий Императорский фарфоровый завод. В Ярославле появился театр Волкова, который позже был частично перевезен в Петербург и стал Императорским театром. Все это происходило без специальных заявлений и прожектов. Процессы просто шли как будто бы своим чередом. Так же дело обстояло и со строительством молодой столицы.
При Елизавете Петровне не составлялось никаких перспективных планов развития Санкт-Петербурга, но город тем не менее хорошел день ото дня. Появились новые роскошные церкви. Не только сама императрица, но и ее богатеющие подданные строили себе великолепные дворцы и особняки.
Архитектура праздника: Франческо Бартоломео Растрелли и Савва Чевакинский
От времен Елизаветы Петровны в Петербурге остались, вероятно, самые жизнерадостные и самые узнаваемые памятники архитектуры. Смольный собор, Зимний дворец, храм Николы Морского в Коломне, дворцы семей Воронцовых и Строгановых. Стиль этих построек, выделяющихся на фоне остального Петербурга легкомысленной пышностью форм, принято называть елизаветинским барокко.
Барокко возникло в Риме, его золотой век пришелся на XVII столетие. Новая манера строительства храмов и дворцов родилась из нескольких предпосылок.
Во-первых, еще в конце XV века в Европе началась Реформация — движение, направленное против католической церкви и в конце концов приведшее к образованию новой христианской конфессии — протестантизма. Римские папы и другие религиозные сановники прекрасно понимали, что только силой удержать лояльность прихожан не удастся. Тогда они решили прибегнуть к тому, что сейчас назвали бы пропагандой. Они использовали искусство, в том числе и архитектуру, для того чтобы привлечь людей в церковь. Здания стали необычными, чем-то похожими на скульптуру, а их убранство — очень ярким и праздничным.
Другим важным аспектом, повлиявшим на стиль барокко, стало появление в городах большой прослойки людей с очень высоким достатком. Они стали передвигаться по улицам не пешком или на лошадях, как это было принято раньше, а в каретах. Во время езды архитектура воспринимается совершенно не так, как при ходьбе: на большей скорости детали становятся гораздо менее заметны.
Значит, городские постройки должны были стать более выразительными, чтобы их красоту можно было оценить и проезжая мимо, не останавливаясь.
Фасады барочных зданий словно бы изгибаются волнами. На стенах обязательно есть выступы и провалы: колонны, скульптуры, пилястры, ниши, высокие рельефы. Внутри постройки создают ощущение некоего представления или даже иллюзорности. В помещениях изображения на поверхностях или зеркала визуально искажают пространство, делая его как будто бы больше и сложнее. Иногда сам вид изогнутых стен и потолков создает впечатление искривленности пространства, вызывающей легкое головокружение.
Появление такой архитектурной моды совпало с эпохой Великих географических открытий, когда европейцы стали покорять другие континенты. Это означало, среди прочего, что стиль барокко стал первым в истории человечества, который распространился практически по всей земле. Христианские миссионеры, куда бы они ни приезжали, от Индии до Америки, привозили с собой и собственные представления о том, как нужно строить церкви. Впрочем, иногда не нужно было никакого принуждения: такая яркая выразительная архитектура нравилась сама по себе, без подсказки и увещеваний. Стоило ее один раз увидеть, чтобы захотеть что-то подобное построить у себя дома.
Естественно, что по миру распространялись не строго одинаковые постройки. В каждой стране и даже в каждом регионе новую моду интерпретировали по-своему. Например, на итальянском острове Сицилия, помимо характерных изгибов, архитектуру барокко можно узнать по многочисленным изображениям масок и путти — обнаженных младенцев, часто с крыльями за спиной. А в Мексике барокко частично впитало традиционную культуру Мезоамерики — брутальные орнаменты, использование цветной скульптуры в интерьерах.
Елизавета Петровна, которая до 12 лет считалась незаконнорожденной дочерью, выросла в селе Коломенском, подмосковной резиденции своего деда Алексея Михайловича. Там ее окружали здания, построенные в XVI и XVII веках. Древнерусская архитектура к этому времени пережила момент наивысшего расцвета, для нее наступила эпоха яркого декоративного затухания. Подобно тому, как краски осени ярче весенних и летних, здания в Коломенском выглядят легкомысленно красивыми. В их узорчатости, иногда чрезмерности орнамента как будто бы нет уже глубокого смысла, и это создает совершенно особенное обаяние.
Петербург времен Елизаветы Петровны — это смесь русских и европейских традиций, православной любви к узору и цвету и барочной скульптурности объемов построек.
Главные архитектурные заказы в то время доставались Франческо Бартоломео Растрелли. Именно он в 1740-е годы занялся постройкой Воскресенского Новодевичьего монастыря и его собора, который теперь называется Смольным. Этот храм Елизавета Петровна велела строить по образцу Успенского собора Московского Кремля. Структурно он представляет собой традиционную ортодоксальную пятиглавую церковь. Однако украшения фасада — пилястры и полуколонны, окна, рельефы, обрамления входов — такие же, какие мы ожидали бы увидеть в Италии, Франции или даже Португалии. Башни, на которых стоят боковые купола, почти вплотную примыкают к барабану центрального купола. Для архитектуры барокко характерны такие противоречащие естественным ожиданиям решения. За счет непривычности они производят яркое впечатление. Смольный собор кажется нам устремленным вверх, как будто сила невидимого нам движения сдавила постройку и приблизила купола друг к другу. (Илл. 8)
Растрелли построил один из главных символов Санкт-Петербурга — Зимний дворец. Вплоть до середины 1750-х годов он достраивал резиденцию, заказанную еще Анной Иоанновной, но потом императрица внезапно распорядилась начать все заново. Главное отличие нового дворца от предыдущего — размер. В Зимнем дворце 1084 комнаты, 1476 окон, 117 лестниц. Длина выходящего к Неве фасада — 210 метров. Вероятно, источником вдохновения для Елизаветы Петровны служили знаменитые королевские дворцы Европы предыдущего столетия — французский Версаль и австрийский Шеннбрунн. Во всяком случае, она распорядилась выкрасить Зимний в такой же, как и они, песочный цвет. Отличие работы Растрелли заключалось в мягкости форм. В Зимнем дворце меньше ощущения торжественности и больше — праздничной роскоши. Здание так и не завершили до смерти Елизаветы, его первым резидентом в 1762 году на короткое время стал Петр III. (Илл. 7)
Приближенные старались следовать примеру государыни и возводить для себя дома в столице. Растрелли построил дворцы для Строгановых на углу Невского и Мойки и для Воронцовых на Садовой улице. Дворец Шереметевых на Фонтанке спроектировал другой выдающийся архитектор елизаветинских времен — Савва Чевакинский.
Он почти всю жизнь проработал в Адмиралтейств-коллегии, и большая часть его проектов заказаны именно ею. Самое известное его здание — Никольский морской собор в Коломне, передающий настроение того времени еще лучше, чем Смольный. В нем куда легче узнается каноническая православная архитектура: классический пятиглавый храм с большим количеством позолоты на фасаде. С другой стороны, это первая в России церковь, в украшении которой использованы элементы светской архитектуры — кованые балконы с узорами из цветов и листьев. Из капителей колонн выглядывают милые пухлые ангелочки. Сдвоенные и строенные колонны на углах стен служат созданию впечатления искривленности фасада. И европейская скульптурность, и русская декоративность проявляются в елизаветинской архитектуре поверхностно, одна красота смешивается с другой. Любая идеология, которая обычно стоит за архитектурными стилями, в таком синтезе стирается. Остается только ощущение воздушной легкости, как будто бы совершенной непринужденности. (Илл. 9)
Было ли что-то специфически петербургское в этой смеси русского и итальянского обычаев? Главное, что отличает петербургскую архитектуру XVIII и отчасти XIX века, — использование штукатурки. Оно изначально было обусловлено низким качеством кирпича, но в итоге дало совершенно потрясающий результат. Штукатурку после нанесения на фасад красили, и северный Петербург компенсировал недостаток солнечного света яркими цветами зданий.
Город будущего: первый юбилей Санкт-Петербурга
На царствование Елизаветы Петровны пришелся первый настоящий юбилей Санкт-Петербурга — 50 лет с того момента, как на Заячьем острове начали строить Петропавловскую крепость. Это событие, кроме всего прочего, было отмечено созданием подробной карты столицы с гравюрами самых эффектных ее видов — «Плана столичного города Санкт-Петербурга с изображением знатнейшего оного проспектов».
Идея создания плана возникла в Академии наук. С одной стороны, Петербургу нужна была актуальная карта: все, составленные раньше, успели устареть. С другой стороны, нет сомнений в том, что подобная затея виделась как способ провести ревизию сделанного — и даже несколько преувеличить его масштабы.
Прототипами нового плана города служили две карты европейских столиц. Одна из них — подробный аксонометрический план Парижа, сделанный в 1734–1739 годах и гравированный на 20 листах. Другая — план Берлина первой половины 1740-х годов. К нему, помимо, собственно, схемы города, прилагался вид на Берлин целиком и изображения самых важных его зданий: Оперы, Собора и Нового дворца принца Генриха.
План Петербурга представлял собой нечто среднее между образцами, которым следовал. В объемной проекции на нем были нанесены только самые важные здания, при этом к нему планировали приложить гравюры с видами молодой столицы.
Основными работами по составлению плана занимались два человека — адъюнкт Географического департамента Академии наук Иван Фомич (Джон) Трускотт и художник Михайло Иванович Махаев. Трускотт занимался только кабинетной работой, собственно составлением карты. Махаев уточнял в некоторых местах актуальное состояние застройки. Кроме того, он стал автором двенадцати теперь хорошо известных видов города.