Петербург продолжал быть главным транспортным хабом России. Две трети внешней торговли империи шло через Купеческую гавань в Кронштадте и петербургский порт на стрелке Васильевского острова. Отсюда товары могли доставляться по воде же в другие регионы страны. Реконструировались и достраивались Мариинская, Тихвинская и Вышневолоцкая водные системы, соединявшие Балтийское море с бассейном Волги. В Санкт-Петербург транспортировались зерно, лес, селитра для производства пороха для последующей продажи за границу. В обратном направлении, вглубь России, шли импортные потребительские товары.
Машиностроительные, в том числе оборонные предприятия, оставались казенными.
Доля военных расходов в бюджете России традиционно была выше, чем в любой другой стране Европы. Вооружение с петровских времен изготавливалось прежде всего на государственных предприятиях.
Единственным частным машиностроительным заводом в столице был завод Берда, открытый во времена Екатерины II.
Основной сферой, где шло быстрое развитие, стало производство тканей. Местным фабрикантам помогали высокие пошлины на их ввоз. Текстильная промышленность находилась преимущественно в частных руках и работала на импортном сырье.
Крупнейшим государственным текстильным предприятием в городе была Александровская императорская мануфактура — самая большая прядильная фабрика страны, производившая льняные и хлопковые ткани и парусину. Впрочем, в 1860 году ее решили закрыть. Стало очевидно, что, по крайней мере в легкой промышленности, частное производство гораздо рентабельнее.
Большая часть государственных заводов использовала в качестве рабочей силы приписанных к ним крестьян, селившихся неподалеку в специальных слободах и фабричных поселках. Положение этих людей больше всего напоминало бессрочную наследственную службу в армии. Им платили жалование, им давали крышу над головой и землю, их нельзя было продать, но при этом они были частью предприятия. Ни они, ни их дети не имели возможности покинуть фабрику. В жизни города такие люди фактически никак не участвовали.
Что касается новых частных заводов, прежде всего текстильных, то здесь было задействовано большое количество крепостных крестьян. Они получали специальные паспорта, дававшие им право выезда в столицу, и отдавали часть жалования помещику.
Индустриальная революция не только дала возможности заработка в городах, но и уменьшила таковые в сельской местности. В результате помещики стали ощутимо беднеть; огромное количество имений оказывалось заложено в банки из-за неспособности хозяев управляться с ними в новых экономических условиях.
Из нечерноземных губерний, где земледельческий труд был не очень производителен, дворяне, особенно титулованная знать — Голицыны, Орловы, Шереметевы — отправляли своих крепостных «на отход» в Петербург. Крестьяне работали далеко не только на заводах. Ярославская губерния посылала огородников, дешевых портных, торговцев, половых, поваров, штукатуров. Тверская — сапожников и каменотесов. Костромская — плотников. В 1837 году крестьяне составляли 30 % мужского населения в городе.
При Николае I в Петербурге сложилась социальная группа, которую позже стали называть разночинцами. Она состояла из людей свободных профессий, которые занимались умственным трудом. Термины «разночинцы» и «интеллигенция» во многом синонимичны. В столице со временем становилось все больше учебных заведений, где готовили адвокатов, врачей, инженеров. Молодые люди приезжали из провинции, чтобы получить образование, и оставались в Петербурге. Собственно, к разночинцам относилось большинство писателей того времени. В силу особенности своего положения в обществе интеллектуалы из разночинной среды чаще оказывались носителями либеральных или даже радикальных политических взглядов, острее ощущали несправедливость.
Главный социальный тип николаевского времени — не заводской рабочий, не бедный студент и уж точно не интеллигент, а чиновник низшего звена. Бюрократический аппарат пополнялся не в последнюю очередь за счет обнищавших представителей благородного сословия. «Маленький человек» в индустриальном Петербурге — не пролетарий, отрабатывающий смены на заводе по 14 часов, а госслужащий, делающий однообразную бессмысленную работу «от звонка до звонка» и едва сводящий концы с концами. Этот типаж несчастного горожанина неоднократно описан в русской литературе. Мелкими чиновниками были Акакий Акакиевич в «Шинели» Гоголя и Макар Девушкин в «Бедных людях» Достоевского.
Конечно, в Петербурге возникала и своя буржуазия — династии промышленников и купцов, некоторые из которых становились баснословно богатыми. Яркий пример — семья Елисеевых. Крестьяне из Ярославской губернии, открывшие первую лавку в Петербурге в начале XIX века, уже в 1830-е имели собственные корабли для перевозки «колониальных товаров». Характерно, что залогом их успеха оказалась ставка не на массовый спрос, а на продажу товаров демонстративного потребления представителям высшего света. Это московские предприниматели могли зарабатывать на ситцевых платочках, а в Петербурге выгоднее было продавать лионский шелк, английское сукно, шампанское из Шампани и мадеру с острова Мадейра.
Петербургское общество продолжало в некотором роде быть кастовым. На аристократическом балу невозможно было вообразить себе купца или представителя духовенства, каким бы богатым или просвещенным он ни был. Иностранцы предпочитали держаться друг друга. Районы на окраинах города, вроде Коломны или Петербургской стороны, были в своем роде гетто для неудачников.
И все же городской пейзаж даже в самом центре Петербурга становился все более и более демократичным. Знаковая постройка николаевского времени — уже не роскошный особняк или дворец, а доходный дом, где сдавали квартиры, комнаты или даже части комнат в аренду. Невский проспект заполонили пестрые, в том числе в социальном отношении, толпы, и он перестал быть самой фешенебельной улицей столицы. Если кварталы в районе Зимнего дворца и Мойки еще сохраняли атмосферу аристократического благородства, то ближе к Фонтанке застройка стала уже слишком плотной, так что постоянный шум и недостаток пространства заставляли чувствовать себя неуютно. Капиталистический Петербург теснил имперский.
Бюрократическое градостроительство
Всю историю строительства Петербурга вплоть до 1820-х годов можно разделить на царствования. Каждый император создал собственный образ столицы. На Николае I эта традиция навсегда оборвалась. Конечно, мы можем представить себе усредненную картину архитектурных стилей, характерных для времен Александра II или Александра III, но глава государства перестал быть человеком, определяющим вектор развития столицы. Тут совпало две причины.
С одной стороны, отношение к Петербургу радикально изменило восстание декабристов. Русские императоры и главным образом императрицы, начиная с Анны Иоанновны, видели Петербург как символ и оправдание своей неограниченной власти.
Для Николая I это был скорее город, построенный ради слома многовекового уклада, где процветало европейское вольномыслие, грозящее покончить с абсолютизмом.
С другой стороны, Петербург становился все больше и сложнее. Управлять им в «ручном» режиме перестало получаться уже во времена Александра I. Комитет строений и гидравлических работ, ответственный за планирование столицы, действовал во многом самостоятельно.
В управлении развитием города существуют две крайности. Можно предписывать, что конкретно, где и как именно следует построить. Таким методом пользовались, в общем, Петр I и Екатерина II. Конечно, возможности руководить возведением каждого дома или хотя бы определять его очертания у них не было, но все же они стремились к тому, чтобы Петербург соответствовал образу, сложившемуся в их воображении.
В противоположность этому можно сформулировать набор неких правил и запретов и действовать по принципу «все, что не запрещено, разрешено». По большому счету, именно так происходило при Николае I. Император настаивал на личном участии в принятии отдельных решений и проявлял в этом порой исключительную дотошность, но никакой настоящей стратегии развития столицы у него не было. Вместо нее существовали инструкции или даже, лучше сказать, границы дозволенного, которые косвенно и определяли структуру Петербурга.
Важнейшим достижением царствования Николая I стала кодификация законодательства, выполненная Михаилом Сперанским. Все законы, когда-либо выходившие в Российской империи, были систематизированы, упорядочены и впервые изданы целиком в 1832 году. Двенадцатый том «Свода законов Российской империи» содержал Строительный устав. В нем были собраны абсолютно все правила относительно застройки городов, в том числе и Санкт-Петербурга, когда-нибудь принимавшиеся в России. Следующее издание «Свода законов» произошло в 1842 году, и именно по нему можно судить о том, как регулировалась застройка Санкт-Петербурга в николаевское время.
Одно из первых правил гласило, что ни один город не может развиваться иначе чем в соответствии с утвержденным планом. Как мы помним, Санкт-Петербург долгое время планировался, что называется, «на вырост». К моменту выхода устава структура города сложилась так или иначе почти что до Обводного канала на левом берегу, на большей части Васильевского острова, на значительных территориях Петербургского острова. За исключением центральной части, город был разделен на однотипные и довольно большие по площади кварталы. Петербургский остров, нынешняя Петроградская сторона, частично сохранял стихийное устройство, сложившееся в самые первые годы строительства столицы, а частично был поделен на такие же крупные прямоугольные кварталы, как и многие другие районы. Квартальная сетка сохранялась и на Выборгской стороне, хотя и требовала некоторого упорядочивания.
Представим себе участок земли, допустим, шириной 80 и длиной 500 метров. Он теоретически может выглядеть совершенно по-разному: несколько деревянных домов с огородами, застройка по периметру с большим внутренним двором, пара небоскребов, несколько более мелких владений, разделенных узк