В 1870-е годы на заводах начались первые стачки и столкновения рабочих с администрацией. Самые зоркие из молодых революционеров видели, насколько проще воспринимаются их тираноборческие идеи в пролетарской среде, чем у деревенских крестьян или сотрудников предприятий малого бизнеса. В конце концов стало очевидно, что именно рабочие могут стать главным инструментом политической борьбы.
Накануне революции «питерщиков» было в городе в два раза больше, чем пролетариев. Никакого участия в восстаниях они не принимали, а когда привычный уклад рухнул, просто разъехались по родным краям.
Интеллигенция в конце XIX века
Реформы Александра II привели еще и к тому, что резко возросла ценность образования. Страна нуждалась в просвещенных чиновниках, офицерах, врачах, инженерах, юристах. Стало больше и средних, и высших учебных заведений.
Систему среднего образования в Россию импортировали из Германии. В ней существовало два главных типа средней школы — классическая гимназия и реальное училище. Кроме того, были кадетские корпуса, школы с военным уклоном.
Во времена Александра II абитуриенты приезжали в Петербург, чтобы поступать в Александровский лицей, Училище правоведения, Лесной и Технологический институты, Горный институт, Институт путей сообщения, Институт гражданских инженеров, Историко-филологический институт, в университет и в Высшее художественное училище (Академию художеств). Те девушки, которые хотели стать курсистками, выбирали между Высшими женскими курсами, Женским медицинским институтом (открыт в 1895–1896 годах) и Женскими педагогическими курсами. Получающих высшее образование в Петербурге становилось с каждым годом все больше. В 1890 году насчитывалось 4300 студентов и 420 курсисток. В 1900 году — 12 000 студентов и 2 500 курсисток.
Поступление в высшее учебное заведение для иногородних студентов — а они составляли подавляющее большинство — представляло немалую сложность. Общежития оставались редкостью, стипендии назначали в исключительных случаях. Плата за обучение была умеренная, но для демократичной публики едва приемлемая. Выручали «студенческие землячества» — неформальные объединения выпускников провинциальных гимназий, помогавших друг другу в поиске приработка и относительно недорогой и удачно расположенной комнаты для жилья, делившихся учебниками, литографированными лекциями и жизненным опытом.
Многие студенты мало интересовались будущей специальностью, полагая более важной задачей формирование политических взглядов и борьбу с царящей в стране несправедливостью. Недаром философ Василий Розанов назвал русское студенчество духовным казачеством. В 1909 году публицист Александр Изгоев написал: «Наша студенческая толпа стадна и нетерпима; ее суждения упрощены и более опираются на страсть, чем на разум».
Чтение текстов радикальных мыслителей, печать агитационных листовок, руководство рабочими кружками и подготовка к террористическим актам приводили многих студентов не к госэкзаменам и последующей службе, а к ссылке в Восточную Сибирь, каторге или даже виселице.
Петербургские студенты регулярно исключались из университета и институтов, арестовывались за участие в народнических кружках. Дипломы и профессию получали далеко не все из тех, кому удалось поступить в вуз.
Когда в начале 1870-х годов правительство с ужасом обнаружило, что большинство участников народнического движения составляют гимназисты и студенты, оно решило сделать систему образования более жесткой и менее либеральной. Поставили цель воспитывать не свободных интеллектуалов, а послушных чиновников. Программа классических гимназий стала предельно сложной: два древних языка, латынь и древнегреческий; два «новых», французский и немецкий; мощный курс математики. Ввели приемные экзамены и переходные из класса в класс. Эта система планомерно ужесточалась вплоть до 1890-х годов. В правление Александра III только 30 % гимназистов оканчивали курс, ни разу не оставшись на второй год. Главной весенней новостью в Петербурге стали самоубийства гимназистов, не сумевших сдать переходной экзамен. Без репетиторов учиться могли только самые способные и трудолюбивые молодые люди. Зато все, кто закончил гимназию и получил хорошую характеристику, имели право без дополнительных испытаний попасть в высшее учебное заведение.
В Петербурге в 1900 году больных лечили 2 017 врачей и 206 дантистов, 82 ветеринара помогали животным, 777 провизоров занимались хранением и продажей лекарственных препаратов. Подсудимых защищали 723 присяжных поверенных. К ученым и литераторам относили себя 630 человек. Художниками, музыкантами и артистами назвались 3 514 человек, архитекторами и инженерами — 824. Небольшая часть этих специалистов могла считаться людьми свободных профессий, большинство служило в государственных или городских организациях.
Работники умственного труда зарабатывали относительно мало. Учителя в гимназиях — 1 300 рублей в год, преподаватели городских училищ — 600 рублей в год. Директор больницы получал 100 рублей в месяц, врач — 50–80 рублей. Впрочем, известные квалифицированные врачи имели, как правило, частную практику. За визит полагалось от рубля до трех. Лучше всех зарабатывали инженеры и институтские/университетские профессора — около 300 рублей в месяц.
Положение интеллигенции, прежде всего художников, архитекторов и литераторов, резко улучшилось в самом конце XIX — начале XX века. Вплоть до 1890-х годов русские писатели перебивались, что называется, с хлеба на квас. Читателей было слишком мало, чтобы можно было себе позволить существовать исключительно на гонорары хоть сколько-нибудь благополучно. Гончаров был чиновником, Салтыков-Щедрин — отставным вице-губернатором и крупным землевладельцем, Некрасов — предпринимателем и удачливым игроком в карты, Тургенев и Лев Толстой — помещиками. А вот те, кто посторонних доходов не имел и на государственной службе не состоял, жили бедно. Достоевский только к концу жизни стал иметь средний чиновничий достаток, не голодал и не шиковал. Такие любимцы прогрессивных читателей, как Николай Успенский, Николай Помяловский или Федор Решетников, вынуждены были каторжным трудом, ежедневным писанием зарабатывать на исключительно скромное существование.
В 1900-е годы картина оказалась совершенно другой. Многократно увеличились тиражи книг. Максим Горький, Александр Куприн, Леонид Андреев были обеспеченными людьми. Не бедствовали больше и художники: в каждом «приличном» доме с некоторых пор полагалось иметь живопись, в крайнем случае — акварель.
Интеллигенция встречалась друг с другом на выставках, в литературных обществах, кружках и салонах — например, у писателей Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус в доме Мурузи.
Идеологически русская интеллигенция, в том числе и столичная, держалась оппозиционных взглядов. Раскол на славянофилов и западников никуда не делся, а трансформировался в более сложную палитру политических воззрений.
Как только началась перестройка эпохи Александра II, в Петербурге образовались сразу несколько противостоящих друг другу интеллектуальных групп. Одна из них, представленная в первую очередь Иваном Тургеневым, Иваном Гончаровым и Львом Толстым, занимала умеренную позицию по отношению к власти. Они считали, что хоть царский режим и совершил множество ошибок, он все же способен сам себя вытянуть за волосы из болота. Точнее всего было бы назвать их либералами: они считали курс на реформы в целом верным, но видели огромные недостатки в том, как именно их осуществили, и хотели бы более быстрого движения страны по пути гуманистического развития. Им резко противостояли Николай Чернышевский, писатель Дмитрий Писарев, критик Николай Добролюбов, поэт Николай Некрасов и другие интеллектуалы, не верившие в способность самодержавия преобразовать себя. По их мнению, единственным шансом на спасение России была революция. Молодые поклонники Чернышевского, нигилисты, образовали первое в истории государства контркультурное движение.
Нигилисты, которые в целом являлись носителями европейских социалистических идей, заимствовали одну из важных для себя концепций у славянофилов. Главной движущей силой будущей революции они видели «народ», то есть деревенских мужиков. Именно поэтому русских революционеров пореформенных десятилетий называли народниками.
На практике их идеи оказались совершенно неосуществимы. Между деревенскими жителями и интеллигенцией существовала непреодолимая культурная пропасть и скорее враждебность. Куда больше народники преуспели в том, что касается отстаивания и насаждения жизненных ценностей: готовности противостоять «отцам»; чувстве собственного достоинства; умении отказываться от социального положения и карьерных перспектив; страсти к просвещению, прежде всего — естественным наукам; борьбе за свободный брак и равенство женщин; принципиальном атеизме.
Именно нигилизм создал нового русского читателя, для которого журналы «Современник» (а после 1866 года — журнал «Отечественные записки») и еще более радикальное «Русское слово» стали источниками мировоззрения. Каждый номер зачитывался до дыр: здесь были и проза, и поэзия, и взгляд на внешнюю политику, и рецензии, и публицистика.
Существовала и та часть интеллигенции, которая предпочитала прогрессу следование архаичным устоям, верила в самобытность русского пути. К таким людям принадлежал, как мы уже говорили, Федор Достоевский.
В 1881 году, когда императором стал Александр III, произошла решительная смена курса государственной политики. В правительстве возобладали сторонники неограниченного самодержавия и контрреформ, пересмотра либеральных начинаний предыдущего царствования.
При Александре III главными министрами, определявшими государственный порядок и идеологию, считались министр внутренних дел граф Дмитрий Толстой, директор департамента полиции Вячеслав Плеве и бывший наставник Александра Александровича, обер-прокурор Святейшего Синода Константин Победоносцев. Победоносцев придумал своего рода православный цезарепапизм: православная церковь ст