Лев Ильин предлагал, сохранив старый центр города, создать и новый. Он считал, что в него удастся сместить значительную часть деловой активности, а дореволюционные кварталы оставить красивой декорацией. Главной площадью Ленинграда должна была стать Московская, находящаяся там, где новая главная городская ось пересекалась с будущим Ленинским проспектом. Тот, в свою очередь, планировался как часть Центральной дуговой магистрали: ее собирались начать от нынешнего проспекта Ветеранов, довести до Володарского моста и дальше за него. Сделали это только в 1960-е годы. На фотографиях 1930-х хорошо видно, что Дом Советов, новое главное здание Ленинграда, возводят буквально посреди поля. Однако по замыслу архитекторов оно стояло не на границе города, а именно в центре новых территорий, которые в перспективе должен был занять Ленинград. (Илл. 11)
К реализации генплана приступили уже в 1936 году. В первую очередь собирались застраивать три площадки. В Автово жилой район проектировал архитектор Андрей Оль, на Ивановской улице в районе Щемиловки у въезда на Володарский мост — Евгений Левинсон и Игорь Иванович Фомин, на Малой Охте — Григорий Симонов. Во всех случаях строили роскошные на вид жилые здания, стоящие посреди или пустырей, или очень разреженной застройки. Когда спустя несколько десятков лет поэт Иосиф Бродский написал «Вот я вновь пробежал // Малой Охтой сквозь тысячу арок», он имел в виду дома, построенные в 1930-е годы Симоновым.
Для главной магистрали нового Ленинграда, Московского проспекта, сформулировали правила застройки. Она должна была становиться все выразительнее по мере приближения к Дому Советов и скромнее по мере удаления от него и приближения к выезду из города. Планировалось, что парадный вид будет только у фасадов, выходящих на сам проспект. Внутренние кварталы задумывали сравнительно простыми. Изначально вдоль проспекта собирались ставить общественные здания. Довольно быстро оказалось, что они не нужны городу, и вместо них решили строить жилые дома. Если в старом Петербурге дома стоят по большей части вдоль одной линии, то от Московского проспекта они находятся на несколько разном расстоянии — для того, чтобы длинная и широкая улица не выглядела слишком монотонной. В первых этажах решили сделать огромные витрины заведений. В этом Лев Ильин ориентировался на опыт и дореволюционного Петербурга, и других европейских городов. Оживленным торговым променадом Московский проспект не стал, потому что вокруг него жило слишком мало людей.
Сталинская архитектура имела только внешние традиционные черты. В том, что касалось масштабов и принципов организации пространств, она оказалась радикальнее конструктивизма. Ленинград росчерком пера за считанные годы превратился в город совершенно другого масштаба и другой структуры. Некоторый род гигантомании — совершенно нормальное явление для XX века. Главным недостатком генерального плана 1935 года следовало бы назвать его абстрактность. Никто не знал толком, чем заполнить новые почти бескрайние пространства. Величественные магистрали возникали посреди пустырей или промышленных зон, между ними оставались огромные лакуны, многие из которых не заполнены до сих пор.
Деловой центр города на Московской площади создать не удалось. Оказалось, что для него невозможно найти подходящее применение. У учреждений и институций не было возможностей и желания заказывать новые здания и переезжать в них. Из-за низкой плотности застройки новые районы по ощущению оставались пустынными.
В 1930-е годы в Ленинграде ударными темпами развивали инфраструктуру и строили новые квартиры. Всего за годы между революцией и Великой отечественной войной построили 2,5 миллиона квадратных метров жилья, его стало на 20 % больше, чем накануне Первой мировой войны. Однако население Ленинграда увеличилось куда более значительно: с 2 118 тысяч человек в 1914 году до 3 191 тысячи человек в 1939-м, то есть почти в 1,5 раза. В 1913 году в среднем на жителя города, согласно советским оценкам, приходилось 5,9 квадратного метра жилой площади, в 1939 году — 4,7. Кризис фактически значительно усугубился. Строительство инфраструктуры только отчасти улучшало условия жизни. Запустили новые водопроводные станции, их мощность увеличилась в 2,5 раза. Вместе с тем создать центральную общегородскую систему канализации до войны не успели. Протяженность трамвайных линий увеличилась больше чем в три раза: со 146 до 525 километров. Тем не менее эффект от их появления нивелировался увеличившимися расстояниями в городе, многие пути вели в новые, пока плохо обжитые районы. Эффектность и размах в градостроительной политике 1930-х годов оказались куда важнее разумности и практического удобства.
Эволюция архитектурного стиля: от конструктивизма к реализму
В том, что касается литературы и живописи, сталинская культурная политика оказалась вполне ясна. Стилем новой эпохи объявлялся соцреализм, то есть такое искусство, которое передает окружающую действительность буквально и при этом «верно» расставляет идеологические акценты. Собственно, такой же термин употребляли по отношению к архитектуре, однако не вполне понятно, что он в ее случае обозначал. Общий вектор был очевиден: вместо авангарда, мечтавшего порвать с прошлым, в СССР должны теперь были строиться здания, прочно связанные с традицией. Для многих диктатур того времени характерна некая архаичность, она демонстрировала незыблемость существующего положения вещей. Нашелся и менее абстрактный резон уйти от модернизма: абсолютному большинству граждан его минималистская эстетика оставалась непонятной. Наконец, авангардная идея полного отказа от украшений фасадов могла быть хороша только при условии очень высокого качества строительных материалов, которым в СССР похвастать не могли. Даже построенные по проектам великих гениев здания быстро ветшали и становились неприглядными.
Вместе с тем у Иосифа Сталина в отличие, скажем, от Бенито Муссолини не было любимых зодчих и выраженных предпочтений в архитектуре. Никто не знал наверняка, каким в точности должен стать образ наступающей эпохи. Больше того, не существовало партийного распоряжения, которое бы внятно обозначало грань между допустимым и недопустимым.
Новая художественная политика внедрялась постепенно, от конкурса к конкурсу. Самыми знаковыми из них были конкурс на библиотеку им. Ленина в 1929 году и на Дворец Советов в 1932. Оба проходили в Москве.
Первый стал своего рода сенсацией. Вместо конструктивистского решения жюри выбрало здание, декорированное традиционными пилястрами. Библиотеку в итоге построили по проекту архитекторов Владимира Щуко и Владимира Гельфрейха.
Для Дворца Советов, который должен был бы стоять на месте храма Христа Спасителя, свои эскизы представляли архитекторы со всего мира, включая лучших мастеров СССР. Победа Бориса Иофана, предложившего соорудить главное здание страны в виде гигантской Вавилонской башни, обильно украшенной колоннадами и пилонами, определила пути развития советского зодчества на два десятилетия вперед. Дворец Советов совершенно не напоминал классическую архитектуру Италии. По замыслу это здание должно было конкурировать с только достроенным в Нью-Йорке Empire State Building высотой в 443 метра, если считать вместе с антенной. Дворец Советов высотой больше 400 метров должна была венчать 100-метровая статуя Владимира Ленина. Внешний вид Дворца Советов отчасти был вдохновлен именно образами американских высоток, в которых декоративные элементы приспосабливались к необычному размеру построек и выполнялись несколько механистично, в духе индустриального века. Отличие заключается в том, что на Манхеттене небоскребов было много, а Дворец Советов в Москве должен был стать единственной в своем роде доминантой. Лапидарность пилонов не построенной башни имеет что-то общее с архитектурой городов древнего Междуречья, незадолго до того открытых археологами. (Илл. 12, 13)
В Ленинграде на рубеже 1920-х и 1930-х годов архитектурный стиль трансформировался постепенно. Началось с того, что здания современных форм и из современных материалов стали делать менее аскетичными, добавлять им живописности и эффектности. Евгений Левинсон развернул дом работников Ленсовета полукругом к набережной реки Карповки. В бетонной постройке появился оттенок буржуазности. Дом на Карповке украшен бетонными оградами и перилами, окнами разных размеров. Автор отказался от идеи тотального аскетизма, но все же не заимствовал решения буквально из предыдущих столетий. (Илл. 14)
Очень характерный пример того, как конструктивизм постепенно трансформировался в новый сталинский стиль, — Дом работников Свирьстроя, построенный по проекту Игоря Явейна вдоль Малого проспекта Петроградской стороны между Ординарной улицей и улицей Плуталова. Изначально автор спроектировал привычное конструктивистское здание — большой жилой дом, выходящий корпусами на несколько улиц. Его фасады отступали от красной линии, чтобы оставить пространство для зелени. На крыше предусмотрели террасы для приема солнечных ванн — очень типичный элемент архитектуры того времени. Ультрафиолет считался спасением от многих болезней, в том числе туберкулеза. Из-за того, что вкусы власти переменились, реализовать проект в изначально предложенном конструктивистском духе Явейну не дали. Тогда он предложил компромиссный вариант: украсить дом не привычными колоннами, а менее помпезно и традиционно. В здании появились орнаментальные бетонные балконы и цветная фактурная штукатурка. Такой современный декоративный стиль иногда называют ар деко или постконструктивизм. (Илл. 17)
Один из самых заметных архитекторов конца 1920-х и 1930-х годов в Ленинграде — Ной Троцкий, автор здания Московско-Нарвского (позже — Кировского) райсовета, «Большого дома» и Дворца советов на Московской площади. Башня здания райсовета на площади Кирова украшена только бетонными балконами, лентами окон и изображением серпа и молота. Этого достаточно, чтобы здание выглядело несколько торжественно и драматично. Его высокая часть немного напоминает колокольни соборов. (Илл. 15, 16)