ься на пятый этаж. Хрущевка на Полярников была украшена разноцветными плитами, ее орнаменты напоминали орнаменты Летнего дворца Петра I. Вероятно, что Васильев намеренно провел параллель между демонстративной протестантской скромностью Петра I и скромностью нового советского жилья.
Массовое домостроение в СССР переняло черты в большей степени не русского авангарда, а германской школы Баухаус. Там в 1920-е годы думали о том, чтобы разработать стандарты комфорта, продумать, сколько и каких пространств необходимо рядовому человеку в повседневной жизни. Задача архитекторов, проектировавших первое панельное жилье, заключалась в том, чтобы создать некий конструктор. Из стандартных секций нужно было собрать несколько типов квартир. В каждом из них старались при строжайшей экономии все же попытаться обеспечить минимальные удобства.
В Ленинграде первый большой квартал пятиэтажек построили в районе Щемиловки, рядом с Ивановской улицей, которую с 1936 года застраивали по единому проекту мастерской Игоря Фомина и Евгения Левинсона. Новое жилье по соседству доверили почти той же команде — Евгению Левинсону и Давиду Гольдгору. Ленинградские мастера и в таком деле, как возведение дешевого жилья, продемонстрировали некоторый изобретательный гедонизм. Первые городские «хрущевки» украшены цветной плиткой. Кухни в квартирах с двумя, тремя и четырьмя жилыми комнатами были по десять квадратных метров. Кроме того, в квартирах не делали проходных комнат, которые находились бы между двумя другими помещениями. В первых этажах части домов устраивали витрины магазинов и кафе. В других городах предпочитали обходиться без них, чтобы не усложнять технологию строительства. Новое постановление партии 1957 года предписывало значительно сократить площадь всех технических помещений, и последующие хрущевки в Ленинграде уже имели такие же удручающие шестиметровые кухни, как и в других городах страны. Тогда же определили и стандартную площадь жилых помещений для каждого типа квартир. Для однокомнатных она составляла 16 квадратных метров, для двухкомнатных — 22, для трехкомнатных — 30 и для четырехкомнатных — 40. (Илл. 24)
Следующие дома, спроектированные той же мастерской, имеют разную высоту: из одних и тех же секций научились собирать здания в пять и девять этажей. В остальном они гораздо скромнее. Фасады ничем не украшены, кухни крошечные, ванные из экономии объединены с туалетом.
Застройка пятиэтажными домами положила начало не только новой технологии строительства, но и новой городской структуре. В дореволюционном Ленинграде была принята сплошная застройка вдоль линии улицы и внутренние дворы, скрытые от глаз. В Гаванском городке и в конструктивистских жилых массивах располагали здания дальше друг от друга, оставляя больше свободных пространств. Пятиэтажки же строили как будто бы посреди чистого поля, они равномерно расставлены по территории. Такой подход создавал массу недостатков, в частности он не предполагал создания улиц как оживленных публичных пространств. Его несомненным достоинством стоит назвать обилие зелени. Под окнами могли вырастать настоящие сады. Всего за десять лет после 1956 года в Ленинграде построили около 13 000 типовых крупнопанельных домов.
Когда пятиэтажки проектировали, их срок службы оценивался в 20 лет. Считалось, что к тому моменту наступит процветание, и их без труда получится заменить чем-то более совершенным. В Великобритании, скажем, время эксплуатации послевоенных типовых домиков оценивали в 10 лет, а последние из них не снесены до сих пор. В Петербурге последние годы активно обсуждают планы реновации — замены советских панельных домов на новые, более высокие. Окупить затраты собираются за счет продаж дополнительной жилплощади. Такой подход вызывает протесты у горожан, которые справедливо полагают, что качество среды может ухудшиться в результате повышения этажности. Опыт многих городов мира показывает, что часто разумнее найти меры по улучшению качества старых панельных зданий, чем пытаться полностью их заменить.
Постановление о борьбе с излишествами вызывает диаметрально противоположные оценки. Часто оно кажется несправедливым и слишком категоричным. У авторов гостиницы «Ленинградская» в Москве отняли недавно присужденную Сталинскую премию, хотя они не могли предвидеть изменений партийной политики. Многим не нравится невероятная теснота «хрущевок», их плохая защищенность от холода и тепла, внешняя простота.
В то же время «Постановление об устранении излишеств» стало знаковым гуманистическим жестом советского руководства. Оно прямо говорило о том, что комфорт отдельного гражданина является важной государственной задачей. До того сама мысль, что личное может хотя бы сравниться по важности с общественным, была совершенно крамольной и наказуемой.
По-настоящему негативная сторона очередной смены линии партии в архитектуре заключалась в том, что она снова не оставляла никому свободы. Архитекторы следовали тому, что им предписывало руководство, и из поколения в поколение все больше утрачивали собственную творческую мотивацию.
Ленинградский интернациональный стиль. Невыносимая легкость бытия
Публицист и художественный критик Сьюзен Зонтаг называла стиль результатом самосознания эпохи. На бытовом уровне это выражается в том, что, глядя на то или другое здание или целую улицу, мы чувствуем, из какого времени они дошли до нас. По отношению к постройкам первых послевоенных десятилетий это верно вдвойне.
Окончание большого вооруженного конфликта, победа над злом подействовали на людей воодушевляюще. Мир мечтал о покорении космоса, невероятных научных открытиях, способных изменить жизнь к лучшему — словом, о светлом будущем.
В 1930-е годы, особенно ближе к их концу, во многих странах мира, не только в СССР, в моде была тяжеловесная, внушительная архитектура, пропитанная тоской по прошлому. В 1950-е годы она стала, наоборот, легкой, если не всегда буквально, то по меньшей мере визуально. В моду вошли железобетон и огромные остекления. Самые смелые из архитекторов начинали задумываться о строительстве только из металла и стекла и таким образом создавать еще более невесомые конструкции. Здания старались проектировать как можно более функциональными, чтобы, как тогда казалось, сделать их использование удобнее. То, что в 1920-е годы появилось как революционное новшество, теперь стало повсеместным.
Новый подход к архитектуре распространился так широко по миру, что теперь его стали называть еще и интернациональным стилем. Жилые дома, кинотеатры, аэропорты, магазины были похожи от города к городу, от государства к государству. В Ленинграде тем не менее даже интернациональный стиль оказался подвержен влиянию некоторого традиционализма.
Ленинград и вообще Советский Союз за время, прошедшее со времен расцвета авангарда, уступил лидирующие позиции в архитектуре. Очень сильно процветанию профессии помешала изоляция от окружающего мира, ставшая особенно заметной со второй половины 1940-х годов. Мастера не выбирали эстетику своих построек. Лучшие архитекторы часто «выпадали из обоймы», становясь жертвами очередных директив от начальства. В СССР не существовало частных мастерских, частных заказчиков и независимых художественных объединений. Все это вместе со временем нанесло большой ущерб профессии. (Илл. 25)
Тем не менее ленинградские архитекторы хотели не отставать от моды. Гостиница «Советская», спроектированная в 1960-е годы мастерской под руководством Евгения Левинсона, вторит одной из самых знаменитых построек того времени, штаб-квартире ООН в Нью-Йорке. Конечно, она не копирует оригинал буквально, но использует главное его визуальное решение — сочетание высокого вертикального корпуса с горизонтальным, как бы распластанным по земле. (Илл. 26)
Пожалуй, главный памятник позднего модернизма в Ленинграде — терминал аэропорта Пулково-1, спроектированный Александром Жуком, учеником Евгения Левинсона. В 1960-е годы многие аэровокзалы в мире строили похожими друг на друга. Это были, как правило, вытянутые простые здания в два или три этажа. Жук добавил к стандартному решению необычную деталь — пять стеклянных куполов, через которые залы освещались естественным светом. По словам самого архитектора, он хотел создать для пассажиров аэропорта такое же оптимистично-приподнятое настроение, которое сопровождало их на борту самолета. Снаружи купола-грибы создавали запоминающийся, ни на что не похожий силуэт, который бросался в глаза не только тем, кто подъезжал к Пулкову по земле, но и пассажирам, смотрящим в иллюминаторы приземляющихся лайнеров. Во время строительства нового терминала петербургского аэропорта в 2010-е годы по проекту Николаса Гримшоу здание Жука сохранили, однако оно все же пострадало. Снесли павильоны-спутники, из которых прибывающие пассажиры по подземным тоннелям проходили в основное здание, убрали подъездную эстакаду, ведущую ко второму этажу. К сожалению, сейчас снова завели разговор о том, чтобы снести вроде бы как уже и не нужное здание начала 1970-х годов. Очень многие здания аэровокзалов того времени, имеющие художественную ценность, но функционально устаревшие, сохраняют в качестве дополнительных терминалов, которые, к примеру, принимают рейсы только определенных направлений или авиакомпаний. Наверняка и для петербургского терминала Пулково можно найти похожее применение.
Возможно, наиболее органично образ легкой, светлой и ясной жизни будущего в 1960-е годы удалось создать в Курортном районе. После окончания войны и перемещения границы с Финляндией за Выборг он стал считаться главным зеленым пригородом Ленинграда. В таких декорациях сооружения из бетона и стекла выглядели более эффектно: они не становились частью каменных джунглей, а выигрывали от контраста с естественным ландшафтом, лесом и дюнами. Абстрактные скульптуры на Ласковом пляже в Солнечном, Музей-шалаш Ленина в Разливе, многочисленные санатории в прибрежной зоне от Сестрорецка до Зеленогорска дают возможность представить, насколько оптимистичными — пусть даже и полными заблуждений — были 1960-е годы в Ленинграде.