После того как построили первые пятиэтажки, в Ленинграде примерно за десятилетие запустили шесть домостроительных комбинатов. Каждый из них был привязан к определенной части города, и все выпускали дома разных серий, немного отличающиеся друг от друга.
Поскольку план 1948 года, составленный Николаем Барановым, не был рассчитан на массовое строительство жилья, места, где появлялись типовые дома, определяли более или менее локально. Заполняли лакуны, которые образовались между грандиозными ленинградскими лучами, обозначенными в качестве важных городских магистралей в 1930-е годы: Московским проспектом, проспектом Стачек и проспектом Обуховской обороны. Стали застраивать деревни, которые находились за Автовым — Дачное и Ульянку. Задумали строить новый большой район между Московской и Витебской железными дорогами; позже он стал частью Фрунзенского района Ленинграда, а среди жителей назывался Купчино, по имени не так давно существовавшей на его месте деревни. На правом берегу Невы застраивали Ланское шоссе, 2-й Муринский проспект, проспект Мориса Тореза и площадь Мужества, берега Невы в районе Охты, Пискаревский проспект. Новые микрорайоны выросли на месте деревни Гражданка на севере города. Так постепенно Ленинград разрастался, поглощая свои пригороды. Этот процесс приобрел некую логику после того, как в середине 1960-х годов разработали новый генеральный план Ленинграда.
Авторы этого документа, Александр Наумов и Валентин Каменский, старались предлагать стратегию застройки города исходя из того, как он мог бы функционировать с экономической точки зрения. Традиционно он считался научно-промышленным мегаполисом, где основную роль еще с царских времен играло военное производство. В то же время в 1960-е годы город решили превратить в мощный транспортный хаб между Европой и Азией. Предполагалось развитие грузового и создание полноценного пассажирского порта, строительство нового современного здания аэровокзала Пулково.
Между тем главным вопросом все равно оставался жилищный. Население города к концу 1960-х годов стало больше, чем до войны, и продолжало довольно быстро расти. Несмотря на то, что индустриализация позволила сократить в два раза стоимость возведения зданий, их строили куда медленнее, чем того хотелось бы. Советские нормы предполагали, что на каждого гражданина должно приходиться девять квадратных метров жилой площади, но и это до поры до времени выглядело недостижимым. Большинство населения Ленинграда продолжало жить в коммуналках, отдельная квартира считалась если не роскошью, то уж точно везением.
К тому же в крыше над головой нуждались те, кто продолжал переезжать в Ленинград из деревень и небольших городов.
Планы по ликвидации жилищного кризиса строились совершенно утопические. За четверть века собирались обеспечить каждую семью отдельной квартирой, а каждого ленинградца — собственной комнатой. Авторы генерального плана догадывались, что такая программа далека от реальных возможностей, особенно при довольно высоких темпах прироста населения. Они решили принять еще одну меру — искусственно замедлить приток людей в мегаполис. Они видели два способа сделать это. Во-первых, новый генеральный план не предполагал дальнейшего расширения городских производств и тем более появления новых. Заводы предлагали строить в пригородных городах-спутниках: Красном селе, Гатчине, Сосновом бору и так далее. Кроме того, некоторые важные институции задумали перенести из центра города. Самым известным из таких намеченных переездов стало перемещение Ленинградского государственного университета в Петергоф. Кроме того, существовали планы отправить Технологический институт в Стрельну, а несколько медицинских вузов — в специально для этого созданный медицинский городок в Песочном.
Мысль об устройстве пригородных кампусов вузов в то время была очень популярна. Мир увлекался стремлением с чистого листа создать лучший мир чем тот, что уже есть. На Васильевском острове университетские здания располагались хаотично, вокруг них кипела жизнь. На свободной площадке на природе все, казалось, можно устроить специально для нужд обучения, расположить компактно, а студенты не отвлекались бы от получения образования на соблазны большого города.
Даже при условии, что прирост населения удалось бы сдержать — а этогого в итоге не получилось, — Ленинграду нужно было очень много новых жилых домов. Большинство архитекторов мыслили «от противного». Они считали, что если в центре города условия жизни до революции были слишком тяжелыми из-за скученности людей, то теперь стоит продумать такую систему устройства районов, чтобы жителей на единицу площади оказывалось не слишком много.
Получалось, следовало застроить огромные территории. Генеральный план предусматривал разрастание Ленинграда за 20 лет на десятки километров в разных направлениях. Увеличение площади города все же было не таким резким, как того хотели в середине 1930-х годов. Главное же отличие заключалось в том, что на этот раз планировщики очень хорошо себе представляли, как именно будут осваивать земли. На них собирались построить преимущественно жилые дома. Отчасти, как и хотел Николай Баранов, главными строительным площадками стали берега залива. Ленинград на юге должен был доходить до Стрельны, на севере — до Лахты, а в далекой перспективе — и до самого Ольгина. В остальном на юге город должен был застраиваться до полукольца железной дороги, на которой находятся в частности станции «Обухово» и «Купчинская». На востоке собирались осваивать довольно широкую полосу между промышленными предприятиями на правом берегу Невы и дачными поселками. На севере жилая застройка Ленинграда ограничивалась железнодорожной линией «Парголово — Ручьи».
Вплоть до конца 1950-х годов никто и никогда не признавал по-настоящему, что у города есть центр и периферия. Предполагалось, или уж по крайней мере хотелось, чтобы современные районы со временем стали такими же полноценными и оживленными, как окрестности Литейного проспекта или Петроградская сторона, разве что не такими тесными. К 1960-м годам пришли к совершенно другому пониманию ситуации. Микрорайоны советских типовых домов виделись как что-то принципиально отличное от кварталов старого города. (Илл. 32)
В середине XIX века Ильдефонс Серда разработал проект нового района Барселоны — Эшампле. Вместе с ним он придумал новый способ понимания города, который он сам назвал урбанизмом. Его теория заключалась в том, что основная функция мегаполиса состоит в равномерном обеспечении людей разного рода инфраструктурой. На определенное число кварталов Эшампле приходилось известное количество зелени, магазинов, детских садов и школ, больниц и так далее. Такой взгляд был гуманным, но в то же время он не оставлял причин для того, чтобы разные части города отличались друг от друга.
Рецептом Ильдефонса Серда пользовались, на самом деле, и строители Гаванского городка в начале XX века, и авторы конструктивистских жилмассивов, и даже многие из проектировщиков сталинских ансамблей. Однако начиная с конца 1950-х годов идея урбанизации как распространения сети обслуживания населения вытеснила все предыдущие представления о городе и оказалась доминирующей.
Конечно, советские спальные районы довольно сильно отличались от района Эшампле в Барселоне. Обаяния буржуазного города XIX века в них совершенно не было. Во-первых, они делились не на привычные кварталы, а на микрорайоны. Это такие довольно большие территории, внутри которых нет полноценных улиц, зато есть минимальный набор удобств вроде школы, магазинов с товарами первой необходимости, детских площадок и так далее. Здания совершенно не обязательно стоят по периметру микрорайона, они могут быть размещены сравнительно свободно: с интервалами с отступом от улицы, в несколько рядов и так далее. Преимущество микрорайонов заключается в том, что внутри них есть довольно большое, почти полностью пешеходное пространство. Есть, конечно, и большие минусы. В отличие от привычных для Европы, в том числе и старого Петербурга, кварталов, микрорайоны не образуют уличный фронт с магазинами, кафе, мастерскими и другими заведениями. Они гораздо хуже защищают от ветра. Расстояния между объектами слишком велики, пешие прогулки ко всему затруднены необходимостью переходить широкую проезжую часть.
Другая особенность модернистской застройки заключалась в материалах и качестве самих домов. Возведение зданий из типовых секций предполагало их визуальную монотонность. Можно сравнительно легко отличить Невский проспект от Каменноостровского, хотя бы по одному-двум узнаваемым сооружениям. Разницу между Дачным и Щемиловкой могут обозначить только специалисты или внимательные к пейзажу местные жители. Новый ландшафт складывался унылым: серым, однообразным и сравнительно безлюдным.
В генеральном плане 1960-х заложили простой рациональный принцип организации огромных городских пространств. За минимальную единицу планирования принимали микрорайон на 6–12 тысяч жителей. Внутри него можно было пешком дойти до магазина, столовой, школы, не переходя улицу. Путь должен был быть не больше полукилометра. Несколько микрорайонов объединялись в жилой район. Жилой район не пересекали слишком загруженные городские магистрали. В центрах жилых районов, которые не могли находиться дальше полутора километров от любого из домов, собирались строить большие продовольственные и промтоварные магазины, клубы, кинотеатры, поликлиники и так далее. Словом, здесь были практически все учреждения, куда имело бы смысл попадать раз или несколько в неделю. Наконец, из жилых районов складывались административные. Всего их в Ленинграде стало 16. В каждом планировали стадион, дом пионеров, универмаг, дом культуры, дворец бракосочетаний, здание местной администрации.
Никаких идей об альтернативном центре города не осталось. Генеральный план 1966 года признавал главной ленинградской улицей Невский проспект. Стремление к некоторой диверсификации свелось к тому, что на окраинах строили учебные заведения. В Ульянку, например, перенесли Ленинградский кораблестроительный институт. Однако чаще, чем вузы, на периферии появлялись профессионально-технические училища, которые предоставляли среднее специальное образование и редко давали своим выпускникам большие перспективы самореализации. (Илл. 33)