, архитекторы стали использовать традиционные детали и образы: колонны, узнаваемые двускатные крыши, выразительные фактурные поверхности и так далее.
Однако в это же время в СССР (и в Ленинграде в частности) развитие архитектуры как дисциплины едва ли происходило полноценно из-за недостатка свободы и закрытых границ. Закованные в рамки плановой экономики и партийной дисциплины, архитекторы узнавали о новых тенденциях из редких зарубежных журналов, которые получалось выписывать. Мало кому везло отправиться в поездку по Европе. Изоляция от мира только усиливала желание не отставать от него, но удавалось это чем дальше, тем хуже. Увлечение постмодернизмом в большой степени было таким же поверхностным следованием западной моде, как стремление носить джинсы.
Некие черты постмодернизма видны уже в поздних советских постройках. В первую очередь, пожалуй, в здании детского сада в переулке Джамбула, построенном по проекту Сергея Шмакова в 1980–1984 годах. Здесь скругленные углы и башни из кирпича имитируют массивные старинные крепостные сооружения, при том общее впечатление складывается скорее игровое, как будто бы вы оказались в парке развлечений. (Илл. 3)
Когда появилась свобода в проектировании, а вслед за ней и возможность открывать частные мастерские, казалось, что вот сейчас навсегда исчезнет унылая скука советских зданий и ей на смену придет что-то невероятно интересное. В действительности ничего такого не произошло. Архитектурная школа уже пребывала не в лучшем состоянии, никакой позитивной повестки у ее представителей с обретением независимости не появилось.
Буквальная версия постмодернизма казалась ленинградским, а потом и петербургским архитекторам привлекательной еще и потому, что она давала вполне конкретный рецепт решения задачи примирения современности с городскими традициями. Казалось, что буквальное или ироничное подражание историческим стилям поможет новым зданиям органично вплетаться в ткань старого города, а новый делать не таким скучным, как советский.
Попытки мимикрии в 1990-е и 2000-е годы бывали как более, так и менее удачными. Скажем, здание на углу Кронверкского проспекта и Введенской улицы, построенное архитектором Жаном Вержбицким уже в солидном возрасте, выглядит вполне элегантно и ненавязчиво. Здание дирекции чемпионата мира по хоккею на углу улиц Белинского и Моховой, наоборот, кажется несмешной пародией, как будто бы в старый центр Петербурга перенесли павильон из Диснейленда. Из-за низкого качества строительства штукатурка с фасадов стала быстро осыпаться, доказывая достоверность внешнего хлипкого впечатления. (Илл. 4, 5)
Куда чаще, чем обыкновенные подражания старине, в постсоветском Петербурге появляются так называемые здания-монстры — постройки, которые так назвали за их не просто некрасивый, но прямо-таки неестественный внешний вид. Несмотря на то, что определение родилось спонтанно в качестве простого выражения эмоций, оно довольно точное.
Монстр — это создание, части которого выглядят несоразмерно ожиданиям, друг другу, общему образу, размеру и так далее. Более или менее так же складывается феномен монструозности в архитектуре. Некий элемент или прием используется неуместно, и возникает довольно отталкивающее впечатление, как будто вы встретили человека с тремя глазами или муравья размером с собаку. Например, в жилом доме и бизнес-центре «Чкаловский» на Большой Зелениной улице Михаил Мамошин использует сочетание цилиндрического объема с параллелепипедом. Что-то подобное могло бы смотреться, возможно, красиво, если бы речь шла о значительно меньшей по размеру кирпичной постройке, но здание, выполненное в довольно крупном масштабе с включением тонированного стекла, смотрится совершенно нелепо. (Илл. 2, 6)
В жилом комплексе Riverside на Ушаковской набережной высотные дома составлены в полукруг так, как будто бы перед нами скромные неоклассические здания XVIII века. В результате сооружения выглядят еще более хаотичными и громоздкими, чем если бы их просто расставили на участке рядами.
Впрочем, всякие постройки могут удостаиваться внимания и даже любви. В Петербурге существует краеведческое движение «Клизма романтизма», которое занимается изучением странной архитектуры последних 30 лет, называет ее «капиталистическим романтизмом» и считает честным памятником своего времени.
Большие ожидания
В начале 2000-х годов государство, которое до этого чуть было не самоустранилось из жизни страны, стало в нее возвращаться. Росли цены на нефть, наступила эпоха неслыханного для России экономического подъема. В 2003 году губернатором Санкт-Петербурга стала Валентина Матвиенко — женщина яркая и предприимчивая, любящая производить впечатление. За восемь лет она попыталась реализовать масштабный проект «перезагрузки» города, превратить его в яркий процветающий мегаполис.
Самым очевидным преимуществом города на Неве новому губернатору виделась та роль, которую отвел для него еще Петр I. Расположенный на берегу Балтийского моря, Петербург все еще оставался во многих смыслах окном в Европу. Здесь находился один из самых больших портов на континенте, архитектура старого города и великие музейные коллекции привлекали туристов, европейская застройка и отчасти менталитет делали Петербург, по крайней мере в теории, желанным местом для жизни.
Удобная логистика позволила запустить в Петербурге целый ряд заводов иностранных компаний. Появились производства автомобилей Toyota, Hyundai, Ford и Nissan, грузовиков SCANIA, напитков Pepsi— и Coca-cola, жевательной резинки Wrigley’s.
Каждый год открывались новые гостиницы; стали появляться многочисленные хостелы. Большие компании, в том числе и международные IT-корпорации, стали создавать офисы в Петербурге. Чтобы закрепить этот успех, при Валентине Матвиенко в Петербург решили перевести штаб-квартиру корпорации «Газпром».
Петербуржцы все чаще выезжали за границу. Поездки в Финляндию превратились в массовое явление: в некоторые месяцы заявления на финскую визу подавали по 50 тысяч человек. Сам город становился все более европейским с точки зрения возможностей потребления. Открылись гипермаркеты IKEA, магазины брендов недорогой одежды, сетевые кофейни.
Экономический рывок сопровождали грандиозные планы строительства зданий и инфраструктуры. Наконец-то закончили строительство кольцевой дороги и Большого Обуховского моста, начали в полную силу строить Западный скоростной диаметр, обсуждали возможность прокладки Орловского тоннеля под Невой. Затеяли несколько масштабных архитектурных проектов: второй сцены Мариинского театра, нового терминала аэропорта, небоскреба для Газпрома, стадиона на Крестовском острове, современного здания правительства, многофункционального квартала напротив Стрелки Васильевского острова, фондохранилища Эрмитажа. Решили взяться за реконструкцию восточного крыла Главного штаба с целью превращения его в филиал Эрмитажа. Валентина Матвиенко добилась передачи острова Новая Голландия от военного ведомства частному инвестору, с тем чтобы на нем появилось общественное пространство.
2010-е, кроме всего прочего, запомнились как череда ярких праздников: концертов на Дворцовой площади; Дней города, сопровождаемых салютами; ночей выпускников под названием «Алые Паруса», ставших знаковым городским событием.
Культурная политика времен Валентины Матвиенко была довольно либеральной. Губернатор дружила с художником Митей Шагиным, ходила в театр Льва Додина, покровительствовала джазмену Давиду Голощекину. Правда, такая близость к искусству искушала: глава города, говорят, вмешивалась в профессиональные решения, навязывала свои вкусы.
На губернаторство Матвиенко пришлось несколько громких скандалов. Кроме попытки построить небоскреб на Охте горожанам особенно не нравилась неспособность городской администрации справиться с уборкой снега и льда зимой. В конце концов свисающие сосульки и занесенные дороги привели к отставке Валентины Матвиенко в 2011 году. С тех пор она председательствует в Совете Федерации.
2000-е годы, если судить по темпам развития, были чуть не самыми успешными во всей истории Петербурга. Тем не менее задуманную перезагрузку экономики и имиджа города осуществить не вполне удалось. Петербург во многих отношениях улучшился, но так и не обрел собственного современного лица. Причина, вероятно, в том, что энтузиазм начала тысячелетия был скорее порывом, чем продуманной долгосрочной стратегией. Развитию города как связующего звена между Россией и западной частью мира помешали политические обстоятельства. В том, что касается архитектурных замыслов, было бы справедливо сказать, что амбиции Валентины Матвиенко реализовались куда менее масштабно, чем хотелось думать в момент их зарождения.
Куда не приводят мечты. Амбициозные стройки 2000-х годов
Новое тысячелетие начиналось для Санкт-Петербурга в чем-то чересчур оптимистично. Появилась надежда, что вот сейчас выпал шанс избавиться от ощущения обидной провинциальности, которое преследовало город все последние десятилетия.
Самым важным с точки зрения изменения инфраструктуры города было сооружение автомобильных трасс. Количество личных автомобилей продолжало расти, образовывались пробки. Чтобы избавиться от них, стали в ускоренном темпе достраивать кольцевую автомобильную дорогу, отсутствие которой создавало заторы в центре и попросту выглядело неприлично для города такого размера. К тому же частью объездной трассы стал Большой Обуховский мост — первая круглосуточная переправа через Неву. (Илл. 8)
У многих в свое время, еще в 1970-е годы, вызывала сомнения необходимость строительства дамбы. Она, конечно, защитила город от наводнений, соединила Петербург с Кронштадтом по суше, но значительно ухудшила экологическую ситуацию. Еще более спорным выглядел проект Западного скоростного диаметра. Очень удобная дорога, по которой от поселка Солнечное в Курортном районе до аэропорта можно доехать за 40 минут, заслоняет теперь вид на залив с островов в западной части города, в том числе и с Васильевского. (Илл. 9)