Абсолютная власть нужна была Анне Иоанновне, чтобы продолжать выполнять миссию, начатую ее великим дядей. Из Москвы, имеющей органическую связь с русской аристократией, обратно в Санкт-Петербург в 1731 году вернулась гвардия, а в 1732-м — и императорский двор. Существует мнение, будто бы на принятие такого решения серьезно повлиял Бурхард Христофор Миних.
В любом случае его подвиг оказался не напрасным. Все, что было сделано за несколько лет, императрица оценила по достоинству, и Миних стал одним из самых важных людей в аннинской России.
Анна Иоанновна во всех смыслах уступала Петру Великому. Ее политика сводилась по большей части к тому, чтобы не мешать уже запущенным процессам, не менять курс. В ее жестокое, несколько нелепое царствование семена, посаженные Петром, продолжали приносить плоды.
По-прежнему работали в России иностранные ученые. Вернувшиеся из заграничных поездок архитекторы строили планы по развитию столицы. Сын приглашенного Петром скульптора Карло Растрелли Франческо построил для Анны Иоанновны третий Зимний дворец. Словом, Петербург продолжался и достигал все новых успехов.
Власть русских императоров, начиная с Екатерины I и до царствования Николая I, держалась на штыках тогдашних силовиков. Гвардия, конечно, не была парламентом, но могла в любой момент действием выразить мнение российского дворянства. Чтобы угодить этому сословию, Анна Иоанновна придумала лазейку, позволяющую дворянину не начинать армейскую службу с чина рядового, а сразу стать офицером. В 1737 году в конфискованном у Меншикова дворце разместился Сухопутный шляхетский корпус — учебное заведение, дававшее одновременно общее и военное образование. Окончивший корпус сразу получал офицерский чин. Бурхардт Миних оказался основателем и первым директором нового учебного заведения.
Сделав блестящую военную карьеру в 1730-е годы, после смерти Анны Иоанновны Миних попал в опалу и провел 20 лет в ссылке в уральской деревне Пелым. Оттуда он несколько раз просил назначить его генерал-губернатором Сибири, что в конце концов и сделал Петр III, вернувший Бурхардта Миниха из ссылки в 1762 году.
Тому было уже 78 лет. После переворота Екатерины II бывший наемник принес ей присягу и получил под свое начальство несколько портов и построенный им больше 30 лет назад Ладожский канал.
Петр Еропкин: первый теоретик Петербурга
Есть несколько героев, чья роль в строительстве Санкт-Петербурга до сих пор не оценена по достоинству. Архитектор и градостроитель Петр Еропкин — один из них. Он происходил из очень старой, но обедневшей русской дворянской семьи, получил благодаря Петру I блестящее образование в Италии, стал автором первого генерального плана Санкт-Петербурга, но вместо почестей от императрицы Анны Иоанновны «удостоился» жестокой казни. В такой трагической судьбе отразилось противоречие, заложенное Петром I в саму идею Петербурга: царю, как мы уже говорили, нравились европейские технологии, но не нравились европейские свободы. Участь первого главного архитектора столицы доказала, что импортировать первые без вторых по меньшей мере затруднительно.
В 1716 году Петр Еропкин вошел в число молодых людей, которых называют петровскими пенсионерами. Царь организовал что-то вроде социальной программы: оплачивал дворянским юношам несколько лет обучения за границей с тем, чтобы они становились лучшими российскими специалистами в своих областях.
Покинув Санкт-Петербург, Еропкин прибыл сначала в Амстердам, оттуда — в город Ливорно в Италии. Видимо, большую часть своего обучения он проходил в Риме. Мы знаем, что он, по крайней мере, заезжал в Венецию и после всю жизнь оставался неравнодушен к этому городу. Кроме того, Петр Еропкин свободно владел французским языком, и это заставляет полагать, что Франция тоже оказалась частью маршрута его путешествия.
Довольно предсказуемо молодой человек не только осваивал технические знания и практические навыки, но и увлекся европейской культурой и гуманитарной мыслью. Он начал собирать библиотеку; в числе его любимых авторов, помимо великих зодчих, были Данте и Никколо Макиавелли.
Нет никаких очевидных свидетельств того, что Петр Еропкин за годы европейской жизни стал свободолюбцем или борцом за политические права. Однако его представления о мире обладали тем, чего были лишены они у его покровителя, — структурированностью и умением понимать причинно-следственные связи. Он, с одной стороны, пытался — и не без успеха — увидеть Санкт-Петербург как цельную систему, а не набор разрозненных фрагментов, которым он фактически был при Петре. В то же время для Петра Еропкина была подспудно очевидна и другая истина: европейская цивилизация своими достижениями была обязана в первую очередь системе отношений между государством и обществом, отличной от российской.
В Россию молодой человек вернулся в 1724 году. После того как он составил по просьбе Петра I проект Александро-Невского монастыря, царь пожаловал ему звание архитектора и полковника, которого до тех пор удостоился только Доменико Трезини. Трудно сказать, был ли такой жест справедливым или щедрым. Проект не реализовали из-за смерти императора.
После смерти Петра Еропкин занимался строительством особняков и выполнял некоторые технические работы: следил за реализацией чужих проектов или сохранностью старых зданий. В период правления Петра II его среди прочего попросили обследовать состояние Успенского собора Московского Кремля. Ни одна из собственных построек Еропкина не сохранилась достаточно хорошо для того, чтобы дать возможность судить о его способностях или эстетических предпочтениях. Его главный талант раскрылся, когда двор вернулся в Петербург.
Анна Иоанновна не имела собственного взгляда на градостроительство или культуру, но стремилась не мешать процессам, которые шли в Петербурге непрерывно своим чередом со времен Петра. Она не гнала из столицы приглашенных царственным дядей ученых и творческих людей, даже если не видела большого толку в их деятельности. Вероятно, результатом этой же политики стало назначение в 1732 году петровского пенсионера Петра Еропкина главным архитектором Полицмейстерской канцелярии, тогда занимавшейся присмотром практически за всем гражданским строительством на Неве. Другой причиной удачи могло служить то обстоятельство, что через сестру Еропкин породнился с Артемием Волынским, заметным государственным деятелем того времени.
В те годы ни о каких планах преобразования столицы речи не шло. Архитектор занимался по большей части изучением города и приведением в порядок коммуникаций. Его самой большой и сложной работой тогда стало переустройство набережных Невы. Он так находчиво придумал конструкцию деревянных мостовых, что они просуществовали несколько десятков лет — до тех пор, пока Екатерина II не решила наконец-то заменить их на каменные.
В 1735 году Еропкин покинул должность, но уже в 1736 году случилось одно из тех несчастий, которые часто оказываются для архитекторов главным счастливым шансом, — Адмиралтейская сторона частично сгорела. Вся хаотичная застройка, существовавшая здесь почти с самого начала века, практически исчезла.
В 1737 году была организована Комиссия о Петербургском строении, основной задачей которой было обустройство столицы. Петр Еропкин стал в ней ответственным за планирование застройки всего Санкт-Петербурга.
Именем Еропкина часто называют развилку трех улиц, расходящихся лучами от Адмиралтейства в разные концы города: Невского и Вознесенского проспектов и Гороховой. На самом деле центр на левый берег начали переносить еще в 1720-е годы, когда стало очевидно, что никакой трепет перед грозным царем не способен заставить людей обживаться там, где им неудобно. Все, кто мог, селились с той стороны Невы, жизнь на которой не требовала постоянного передвижения по воде и к которой вели дороги из других русских городов, в том числе и из Москвы. Первые регулярные планы местности за Адмиралтейством успели появиться до смерти императора. Изначально лучей было пять: к трем известным дорогам примыкали еще две, проходящие по линиям нынешних Галерной и Миллионной улиц. Почти сразу от двух крайних улиц как части общей композиции отказались. Реализации всего плана помешала, с одной стороны, неразбериха во власти, а с другой — то обстоятельство, что уже слишком много домов было построено хаотично, так что приведение планировки в порядок потребовало бы немалых жертв. Нечаянный пожар, как это часто бывает, оказался не только несчастьем, но и поводом затеять масштабный проект усовершенствования городских улиц.
К тому моменту, как Петр Еропкин занялся этим, центральный из трех лучей — сегодняшняя Гороховая улица — был в лучшем случае узкой просекой. Кроме того, не существовало никакой внятной идеи относительно связи лучей друг с другом на их протяжении и о заполнении пространства между ними.
Композиция с тремя лучами, расходящимися от центра, — градостроительный прием эпохи барокко. Он впервые был использован в Риме в 1533 году. Однако в одном из старейших городов Европы три сравнительно широкие прямые улицы проходили сквозь существовавшую задолго до них средневековую застройку.
Петру Еропкину предстояло придумать что-то новое. Довольно неожиданно он воплотил в жизнь слишком абстрактную грезу Петра о сходстве Санкт-Петербурга с Амстердамом. Столица Нидерландов в XVII веке переживала период бурного роста. Из-за того, что зажиточных людей, стремящихся заниматься торговлей, становилось все больше, в старом городе образовался дефицит участков под застройку. Тогда был составлен перспективный план развития города. Он заключался в общих чертах в том, чтобы устроить несколько каналов, которые огибали бы центральную приморскую часть города ломаными линиями. Между ними образовывались бы трапециевидные в плане кварталы.
Вероятно, внимательно изучив карту Санкт-Петербурга, Петр Еропкин увидел, что Мойка, Глухая речка (нынешний канал Грибоедова) и Фонтанка образуют очень отдаленно похожую схему — они словно концентрическими полукружиями расходятся от центра столицы. Их разница с голландскими каналами заключалась в нескольких важных вещах. Во-первых, они имели естественное, а не искусственное происхождение. Во-вторых, они довольно извилисто и непредсказуемо петляли. В-третьих, их длина и расстояния между ними гораздо больше, чем между знаменитыми каналами Амстердама. Наконец — и это самое важное — каналы голландской столицы имели большой прагматический смысл. Владелец дома у канала получал возможность перевозить свои товары по воде, а это дорогого стоило.