бомбили дамбы. И я, и многие другие видели неопровержимые доказательства тому. Возможно, это делалось для того, чтобы припугнуть Северный Вьетнам и заставить его уступить на переговорах. По общепризнанному мнению, налеты на Ханой тяжелых стратегических бомбардировщиков Б-52 перед Рождеством, от чего весь мир содрогнулся, преследовали ту же цель. Оба раза все усилия оказались напрасны.
Вопреки своему воинственному настрою, в Министерстве юстиции США пришли к заключению, что я никаких законов не нарушила и восстаниями не руководила. 14 августа в Сан-Франциско генеральный прокурор Ричард Клейндинст объявил, что я не буду привлечена к ответственности. Позже, отвечая на вопрос, почему он не вынес мне обвинительного приговора за подстрекательство к мятежу, Клейндинст заявил:
Оказалось технически непросто доказать это с юридической точки зрения, но помимо этого я полагал – и думаю, большинство членов администрации разделяли мое мнение, – что вреда было немного, а проблема свободы слова очень всех волновала… Я думаю, в год выборов гораздо важнее было проявить уважение к свободе слова, чем выиграть одно частное дело по обвинению девицы, которая довольно глупо вела себя во Вьетнаме.
Через два месяца после моего возвращения из Ханоя президенту Никсону в ежедневном отчете доложили, что “согласно изученным в Конгрессе материалам, Фонда воспользовалась своим выступлением на ханойском радио, чтобы обратиться с вопросами к военнослужащим США, но не провоцировала их на дезертирство, а ограничилась призывами остановить бомбардировки”. В течение следующих месяцев ФБР отослало мое дело трем собственным штатным рецензентам, дабы они проанализировали досье и оценили, стоит или нет продолжать секретное расследование. Все трое нашли, что дело надо закрыть. Одна из них, по фамилии Хервиг, написала для ФБР:
У нас есть гораздо более опасные элементы, которыми мы должны заняться. Если не будет приказа [Министерства юстиции] продолжать расследование, его следует закончить. Основание для расследования всегда найдется – возьмите любое неугодное лицо и начинайте.
Вот уж правда – более опасные элементы. Недавно арестовали пятерых человек, которые на деньги секретного фонда кампании Республиканской партии пытались прослушивать офисы Национального комитета Демократической партии. Один из них оказался директором по безопасности Комитета по перевыборам президента. В конце сентября обнаружилось, что Джон Митчелл, занимая пост генерального прокурора, распоряжался средствами для взяток, которые шли на нелегальный шпионаж и организацию саботажа против демократов и прочих политических противников.
В августе того же года бомбардировки дамб были прекращены.
Глава 11Напраслина
Мы не привыкли с детства к прямому обману и к той разновидности неправды, которая близка к правде настолько, что способна рядиться под правду, и обращает к идеалисту свое обольстительное, ласковое лицо.
О моей антивоенной деятельности многое уже сказано, и только что вы прочли отчет о моей поездке, получившей неоднозначные оценки. Я отправилась во Вьетнам, потому что хотела разоблачить ложь администрации Никсона и сделать так, чтобы людей перестали убивать с обеих сторон. Я убеждена, что после моего возвращения Никсону уже не так легко было отвлечь внимание народа от эскалации воздушной войны, и, возможно, это помогло остановить бомбардировки дамб. Я хотела обратиться к американским летчикам, и не раз это делала во время гастролей с нашим антивоенным шоу FTA. Я не склоняла их к дезертирству. Как я однажды прочла в документах Конгресса, А. Уильям Олсон, представитель Министерства юстиции, изучив записи моих выступлений по радио, сказал, что я призывала военнослужащих “просто подумать, и ничего больше”. Я не совершила ничего, что могло бы привести к пыткам наших военнопленных. Пытки в лагерях пленных в Северном Вьетнаме прекратились еще к 1969 году, за три года до моего визита во Вьетнам.
Мне очень жаль, что по собственной воле я оказалась в такой ситуации, когда меня сфотографировали у зенитного орудия. Я уже объяснила, как это произошло и почему из-за этого мои мысли и поступки были истолкованы неверно. Я сожалею о том, что произнесла те резкие слова, когда наши военнопленные вернулись на родину, и дала повод апологетам войны раскрутить байку о “ханойской Джейн”. Меня обвинили понапрасну и использовали как громоотвод для злобы дезинформированных людей, запутавшихся и растерявшихся после войны.
Миф о “ханойской Джейн” жив по сей день; мне хотелось бы ответить на обвинения.
Когда я вернулась из Северного Вьетнама, моя поездка никого особенно не заинтересовала. В кулуарах Белого дома поднялась какая-то суета, однако бурной реакции общественности не последовало – никаких сообщений по телевидению, лишь одна маленькая статейка в The New York Times. В конце концов, до меня в Ханое побывали почти три сотни американцев и более восьмидесяти передач на ханойском радио предшествовали моим выступлениям. Когда же Министерство юстиции признало, что предъявить мне нечего, волнение вроде бы улеглось.
Мифотворчество началось в феврале 1973 года, после того как в результате масштабной операции “Возвращение домой” американские военнопленные прибыли в США. Никогда еще наших военнопленных не встречали с такой помпой. Боевым подразделениям такого почета не досталось, что меня здорово разозлило. Я понимала, что Никсон воспользовался случаем и попытался изобразить видимость победы, насколько это было возможно.
Четыре года администрация президента следила за тем, чтобы сообщения о пытках американских пленных в Северном Вьетнаме появлялись на первых полосах газет. На то были свои причины, о чем тогда не догадывался ни один человек. Начиная с 1969 года, когда заговорили о пытках, Никсон разрабатывал тайный план по эскалации военных действий, включая массированные бомбардировки оборонявшегося Северного Вьетнама, минирование бухты Хайфон и возможное применение ядерного оружия.[62]
Когда пленные вернулись в Америку, Пентагон и Белый дом отобрали нескольких старших офицеров, чтобы они совершили медиатур по стране и поведали людям о пытках. Их выступления взяли за официальную версию – этакую обобщенную “историю военнопленного”, согласно которой в плену все систематически подвергались пыткам вплоть до самого последнего дня, и такова была политика правительства Северного Вьетнама.
В частности, СМИ широко растиражировали повесть о пытках капитан-лейтенанта Дэвида Хоффмана, одного из пленных, с которыми я встречалась в Ханое, – это он размахивал рукой и просил передать весточку его жене. В передаче национального телеканала он утверждал, будто бы его разговор со мной, а также с бывшим генеральным прокурором Рэмзи Кларком примерно неделю спустя, спровоцировал применение к нему пыток – то есть его пытками заставили пойти на это мероприятие и изобразить противника войны. Я в это не верю.
В 1973 году Хоффман шесть раз встречался во Вьетнаме с приезжими антивоенными активистами – чуть ли не больше, чем любой другой пленный. Судя по киноматериалам, отснятым во время некоторых из этих встреч с американскими делегациями – я их видела, – Хоффман был вполне здоров и красноречиво выражал свое негативное отношение к войне. Кроме того, он подписывал антивоенные декларации. Он ни разу не сказал, что его силой принудили пойти на те, другие встречи или подписать какие-то воззвания. Но наши с Кларком визиты активно обсуждались, и я полагаю, он должен был объяснить свое участие голословными заявлениями о пытках. Еще более важно, наверное, что правительству нужно было как-то опорочить Рэмзи Кларка и меня.[63]
Кое-кто из военнопленных писал в своих книгах, что в последние четыре года заключения – то есть с 1969 по 1973 годы – условия их содержания в лагерях стали лучше. Они пишут, что лучше стали кормить, разрешили жить с товарищами и отдыхать в игровых комнатах, играть в волейбол, настольный теннис, тренироваться. Вот почему журнал Newsweek дал такой отзыв на публикацию этих книг: “Эти повести [о пытках] как-то не вяжутся с рассказчиками – аккуратными, подтянутыми молодцами. Добавить им пару килограммов – и можно прямо на плакаты с призывами записываться в армию”.
Подполковник Эдисон Миллер (в отставке), один из тех пленных, с кем я виделась в Ханое, содержался в том же лагере, что и Хоффман. По его словам, там же находились от 80 до 100 американских военнопленных.
“Беседы с посетителями были абсолютно добровольными, – рассказывал мне Миллер недавно. – Из ста человек я знаю только двоих-троих, кто отказался от встречи с вами. Хоть какое– то развлечение среди серых будней”. Норрис Чарльз, второй пилот из экипажа Хоффмана и его товарищ по заключению, согласен с тем, что нашлось достаточно желающих пойти на встречу со мной и Кларком, и он ничего не слыхал о пытках в их лагере. Его слова подтвердил командир корабля Уолтер Уилбур, тоже отбывавший плен в зоопарке. Капитана Уилбура освободили весной 1973 года, до заявлений Хоффмана о пытках, и в Los Angeles Times он сказал о моем визите следующее: “Она могла понять, что мы нормально себя чувствуем и никто нас не пытал”.
Сосед Хоффмана по камере говорил, что пыток не было, да и сами пленные утверждали, что в 1969 году это прекратилось. Я не хочу сказать, что пыткам можно найти оправдание или что надо заткнуть рты тем, к кому они применялись. Но Белый дом представил искаженную картину событий.
От злости, что военнопленными манипулируют, а к тем, кто воевал на вьетнамской земле, отношение было совершенно противоположное, я допустила ошибку, в которой глубоко раскаиваюсь. Я заявила, что все эти люди с их россказнями о пытках в плену – л