Да что там деревня – в Крыму и сегодня есть гора Бурлюк (высотой 913 метров) и река Бурлюк – правый приток реки Кучук-Карасу. Кстати, река Бурлюк есть сегодня и в Оренбургской области – приток Салмыша, бассейн реки Урал. Недалеко от построенной в XIII веке Батыем столицы Золотой Орды – города Сарай-Бату.
Интересна попытка расшифровки самого слова «Бурлюк». Как пишет всеведущий Интернет, «народная этимология» связывает его с крымско-татарским словом bür – «почка». В таком случае, образованное с помощью аффикса – lük слово bürlük можно перевести как «нечто с почками», «место, или объект, на котором есть почки».
А вот ещё одна версия: «Фамилия крымская (татарская по форме – Бурлюк прямо связано с древним общеарийским словом бур – вращение. Бурулма – излучина реки, Бурлюк – закрученный, расположенный в излучине реки). В переводе с тюркского «бурма» – кручёная.
Если всё так, то предки «отца российского футуризма» по отцовской линии были когда-то мусульманами – ведь деревня Бурлюк была чисто татарской, церквей в ней не было, но, разумеется, была мечеть.
А вот выдержка из статьи в «Газете по-украински». Статья так и называется: «Давид Бурлюк считал себя потомком хана Батыя». И далее по тексту:
«Его пращуры якобы жили в поселке Бурлюк (теперь – Каштаны) под Бахчисараем в Крыму и торговали скотом. В настоящее время прежнее название сохранил только местный винзавод. По семейной легенде, один из прапрадедов художника попал в плен к казакам и стал у них писарем. Когда же после уничтожения Сечи осел на Слобожанщине, в селе Рябушки, Бурлюков по-уличному называли Писарями. Краевед Александр Капитоненко исследовал родословную Бурлюка вплоть до ханов Золотой Орды – Батыя и Менгу-Тимура. Известно, что одного из десяти сыновей последнего назвали Бурлюком. Писари же в Рябушках на Лебедынщине живут и до сих пор».
Журнал «Color and Rhyme»№ 47, 1961–1962 гг.
Маруся и Давид Бурлюк перед их домом в Хэмптон Бейз, 1942 г.
Интересно, что в одной из восторженных статей, посвящённых первой персональной выставке Давида Давидовича в Нью-Йорке в 1924 году и опубликованной в журнале «Мир Нью-Йорка», говорилось: «Бурлюк, который основал футуристическое движение в России, продемонстрировал язык скорости, являя собой образ татарского хана в экстравагантном жилете и одной серьгой в ухе».
Итак, вроде всё проясняется. Наш герой – потомок татаро-монголов, переселившихся в Запорожскую Сечь и ставших постепенно настоящими казаками. По отцовской линии все вопросы сняты.
Не тут то было! Натыкаюсь в Интернете на такое:
«Давид Бурлюк родился 21 июля 1882 года в черте оседлости, на хуторе Семиротовщина Харьковской губернии (современная Сумщина) в богатой еврейской семье». И далее комментарий: «Конечно, крымский еврей вполне мог быть писарем и переводчиком у запорожцев».
Возможно ли такое?
Оказывается, вполне возможно. Ещё в 1930-е годы известный одесский историк Саул Яковлевич Боровой обнаружил в открытом «Геродотом Причерноморья» А. А. Скальковским архиве Запорожской Сечи множество документов на иврите. Эти документы даже легли в основу докторской диссертации Саула Яковлевича. Доля еврейского населения среди запорожцев была столь значительна, что они в ряде случаев выступали отдельными еврейско-казацкими отрядами.
А вот ещё один маленький фрагмент из воспоминаний Людмилы Кузнецовой-Бурлюк – эпизод из детства Давида Давидовича:
«Додя бежал вслед удалявшейся бричке. Отец правил лошадью, рядом сидела мать. Бричка уже скрылась из глаз, а мальчик продолжал бежать уже четвертую версту. Его круглые щеки горели, упорство светилось в глазах. Усталый, всхлипывая, ребенок присел у дороги рядом с кустом полыни. Свежая колея была залита водой – дождь прошел накануне; развороченная колесами земля была черная, жирная; дорога огибала поле цветущей гречихи… Аромат растений уносился налетевшим ветром. Вздохнув, Додя поплелся обратно. Стук колес заставил мальчика обернуться. В мажаре сидел дед».
И снова «Додя»… Ладно, допустим, это просто уменьшительно-ласкательное. Ну нет у Бурлюка еврейской крови. Проехали.
Николай Циковский. Портрет Давида Бурлюка. Коллекция автора
Однако… Знаменитый «бубнововалетец», художник Аристарх Лентулов познакомился и сдружился с Владимиром Бурлюком во время учёбы в Пензенском художественном училище. Знакомство это переросло в дружбу со всем семейством Бурлюков. Летом 1910-го он жил и работал в Чернянке. В музее В. В. Маяковского в Москве хранится запись беседы литературоведа В. О. Перцова с Аристархом Лентуловым о Владимире Маяковском, состоявшейся 6 января 1939 года. Лентулов рассказывает также и о Бурлюке. Вот фрагмент этой беседы:
«Перцов: Наиболее яркая фигура – это был Давид?
Лентулов: Ведь «Бурлюки» – это уже вроде «импрессионистов», это собирательное такое название и нарицательное.
Перцов: У него родственное чувство было что ли большое?
Лентулов: Да, да! Это такие семейные люди, это такое российское, интеллигентски-витиеватое что-то, даже не совсем интеллигентское, а это какие-то разночинцы, оторвавшиеся от чего-то и не приставшие к чему-то. Отец был управляющим у графа Мордвинова. Я у них был в гостях, гостил у них. Это украинцы настоящие, хотя мать еврейка.
Мать была очень умная и интеллигентная женщина и очень приятный человек – Мария Давидовна, кажется. Удивительно тонкий человек, очень приятная, гостеприимная, пышная такая дама, уже на помещичий лад – всё это добродушие в неё вселилось, и энергичная, с другой стороны. Так что это помесь от ума, от культуры и от какой-то деловитости.
Отец, которому довольно легко доставались деньги, он получал громадный оклад для того времени».
Можно было бы посчитать фразу Лентулова о еврействе Людмилы Иосифовны ошибкой – тем более, что он даже перепутал её имя. Но… Исследуя биографию Людмилы Кузнецовой-Бурлюк, мне довелось неоднократно бывать в том пражском доме, где она прожила последние двенадцать счастливых лет своей жизни. Общение с невесткой и внучкой Марианны Бурлюк, младшей сестры Давида Давидовича – Ольгой Фиаловой и Иткой Мендеовой, – дало массу интереснейшей информации, среди которой, совершенно неожиданно, появилась и «еврейская линия».
Муж Марианны, чешский художник Вацлав Фиала, с которым Бурлюк встретился во Владивостоке в августе 1919 года, во время первого визита Бурлюка с Марусей в Прагу в 1957 году выполнил его знаменитый портрет, растиражированный потом на открытках. На этом портрете Давид Давидович изображён в головном уборе, удивительно напоминающем кипу, или ермолку. Ольга Фиалова рассказывает, что это не случайно. Приехав в Америку, Бурлюк вдруг понял, что его российская и даже японская слава до Америки не «добралась» и он, собственно, никому особо не нужен. Он пишет об этом в своих воспоминаниях и стихах, написанных в середине 20-х годов. Например, в стихотворении «Я нищий в городе Нью-Йорке». А вот несколько строк из стихотворения «В квартирах богачей – ничей»:
В квартирах богачей – ничей!
Но на лугу веду я дружбу с пнями,
С веселой луковкой, с легчайшим мотыльком;
Я их упрямый собеседник.
С годами стал умней, с годами знаю с кем и говорить
Как камень с Кеми,
Пустынником брожу по городу.
Здесь одиночество с громадной буквы
На вывесках, на каждой из тротуарных плит Начертано.
Разобравшись в среде русской эмиграции, Давид Бурлюк понял, что это в основном крайне антисоветски настроенная публика. В то же время сам Давид Давидович всю жизнь старался дружить с Советским Союзом и хвалил советскую власть. Оставалось одно – дружить с нашими эмигрантами еврейской национальности. Тем более, что «русские» евреи были в массе своей левыми, а многие вообще придерживались коммунистических убеждений. И тогда Бурлюк «стал евреем». Всё-таки Давид Давидович…
Интересная история, не правда ли?
А сколько в ней собственно правды? Обратимся вновь к воспоминаниям Давида Давидовича.
Вот строки из его записок:
«Я и Маруся с нашими двумя малолетними сыновьями милостью судьбы очутились в США, на безумной Манхаттанской скале в Нью-Йорке 8 сентября 1922 года – без денег, знакомств и… языка, так как я знал только древние языки, французский, немецкий и разговорный японский.
Наши мальчики, Давид и Никиша, под наблюдением и руководством матери пошли в школу, а я начал искать корку хлеба. Через несколько дней я выяснил, что мои гогеновского типа картины, привезенные с островов Великого океана в США, никого не интересуют, цены не имеют. «Русское население» Нью-Йорка 45 лет тому назад было малочисленным. Выходили четыре газеты: две просоветского направления, другие ярко враждебные советскому строю, обслуживавшие обломки аристократии, спасавшейся здесь, с остатками богатств, привезенных сюда через океан.
Фото Бурлюка в подарок братьям Сойерам 10.1944 г. Сайт «Архивы американского искусства»
Я сам работы постоянной в рабочих организациях найти не мог, но начал еженедельно зарабатывать «кое-что»: чтением лекций для рабочих о жизни, делах и строительстве в стране Ленина, что помогло на время отгонять волка от нашего семейного очага.
Кроме чисто русской колонии – рабочих и крестьян – в Нью-Йорке 45 лет тому назад был громадный контингент русско-еврейской иммиграции, среди которой звучала ещё не забытая русская речь. Две громадные газеты «Фрейгайт» и «Форвертц» объединяли этих выходцев из России. Первая – орган Коммунистической партии США – возглавлялась вождем-идеалистом старой русской марки Моисеем Ольгиным (доктор Клумак ведал отделом искусств). Моисей Ольгин, Минна Гаркави, доктор Клумак оказали мне на первых порах некоторую поддержку. Через 2 с половиной года приехавший в США на гастроли «русский поэт-журналист В. В. Маяковский», как его тогда рекламировали, был привезен в США Амторгом (советский торговый представитель Г. Рэхт), и его гастроли здесь устраивались еврейской газетой «Фрейгайт».