На самом деле Ильф и Петров ходили по тонкому льду.
«Ильф и Петров, два необычайно одарённых писателя, решили, что если взять в герои проходимца авантюрной складки, то, что бы они ни написали о его похождениях, критиковать их с политической точки зрения всё равно будет невозможно…
В итоге Ильф с Петровым, Зощенко и Олеша ухитрились опубликовать несколько безупречных по качеству литературных произведений, пользуясь этим принципом, давшим им полную независимость, поскольку их персонажи, сюжеты и темы не подлежали политической трактовке. До начала тридцатых это им сходило с рук», – сказал Владимир Набоков в 1966 году в интервью Альфреду Аппелю.
До начала тридцатых… Опубликованный в 1928 году и моментально ставший популярным роман «Двенадцать стульев» серьёзная критика впервые заметила… через год. Это молчание объясняется просто – менялась политическая конъюнктура, и роман не «вписывался» в неё. Более того, первые рецензии в газете «Вечерняя Москва» и журнале «Книга и профсоюзы» были откровенно разгромными. Эти рецензии и молчание критиков крупных столичных литературных журналов – «Красной нови», «Октября», «Нового мира», при всём при том, что книга мгновенно разошлась на цитаты, были настолько оглушающими, что сподвигли Осипа Мандельштама и Юрия Олешу заступиться за авторов. Помимо политической конъюнктуры (борьба с Троцким, Бухариным и т. д.), немалое влияние на такую странную реакцию критики оказало и увольнение со всех постов друга и покровителя авторов Владимира Нарбута – именно он был главным редактором журнала «30 дней» и издательства «Земля и фабрика», в которых был напечатан роман. Наконец, 17 июня 1929 года в «Литературной газете» была опубликована статья Андрея Тарасенкова «Книга, о которой не пишут», начинавшаяся фразой: «Коллективный роман Ильфа и Петрова, как правильно отметил Ю. Олеша в своей недавней анкете в «Вечерней Москве», незаслуженно замолчан критикой». По сути, эта статья стала официальной «справкой о благонадёжности» для книги. Что сыграло свою роль в таком резком изменении отношения к роману – то, что после опального Нарбута авторы нашли себе покровителя в лице стремительно набирающего авторитет Михаила Кольцова, благожелательный отклик Бухарина, который сам вскоре попадёт в опалу, очередное изменение конъюнктуры? Пожалуй, всё это вместе. Но, несмотря на последующие хвалебные отзывы, советские власти так и не приняли роман до конца. История его экранизаций – лишнее тому подтверждение. Похожая реакция ожидала и «Золотого телёнка» – Главлит отказался печатать роман отдельной книгой, Александр Фадеев, а вслед за ним критики разгромили авторов, и лишь после вмешательства Горького и Луначарского роман удалось напечатать.
Пожалуй, именно зарубежные экранизации обоих романов поставили точку в споре о том, «советские» ли они. Именно адаптации сюжетов под реалии совершенно разных стран подтвердили, что «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» – классические плутовские романы, продолжившие в XX веке многовековые традиции этого жанра.
Проходят столетия, меняется название страны и общественный строй, но Прага всегда прекрасна, а традиции её неизменны. Я читал «Двенадцать стульев» в Одессе, в квартире на улице Ильфа и Петрова. Самое время перечитать «Золотого телёнка» на улице Кременцовой в Праге, в пивоварне «У Флеку», где ужинали Ильф и Петров и где своё собственное пиво варят вот уже пятьсот лет.
Лев Магеровский – хранитель русских архивов
Что делает приличный одессит, попавший на довольно продолжительное время в другой город или страну?
Правильно. Ищет там других одесситов.
Что делает приличный одессит-исследователь, попавший в библиотеку или архив другого города или страны?
Правильно. Ищет сведения об одесситах, которые там жили или работали.
Так случилось и со мной, когда я впервые попал в Славянскую библиотеке в Праге и узнал о находящемся в ней Русском заграничном историческом архиве.
Лев Флорианович Магеровский
РЗИА был основан в Праге в 1923 году, и миссией его было приобретение, сбор и сохранение любых печатных и рукописных материалов по истории русского общественного движения, войны, революции, Белого движения в эмиграции (газет, журналов, брошюр, отчётов, дневников, фотографий, рисунков и т. д.). Архив занимался активным сбором документов двадцать два года, и за это время в нём были накоплены поистине бесценные материалы. Каково же было моё изумление, когда я узнал, что одним из создателей архива был одессит – Лев Флорианович Магеровский! Это имя было мне совершенно не известно, так же, как – уверен, – и подавляющему большинству одесситов сегодня. И я шаг за шагом начал собирать биографические данные Льва Флориановича, чтобы вернуть его имя Одессе.
Но перед тем, как рассказать о нашем выдающемся земляке, позволю себе небольшой исторический экскурс, объясняющий читателю, почему Русский исторический архив был собран именно в Праге.
Вот уже совсем не за горами столетняя годовщина тех событий, которые в корне изменили путь развития не только России, но и всего мира. Речь идёт об Октябрьской революции. Кто-то называет её Великой, кто-то – кровавым переворотом или несчастьем. Как бы там ни было, она расколола российское общество на два непримиримых – пожалуй, непримиримых до сих пор – лагеря. В результате несколько миллионов российских граждан покинули Родину навсегда, оказавшись в вынужденной эмиграции и найдя себе прибежище – или новый дом – на огромной территории от Харбина до Буэнос-Айреса. Константинополь, София, Белград, Берлин, Париж – все эти и многие другие города стали временными или постоянными центрами русской эмиграции. Есть в этом списке и Прага. И она занимает в нём особенное место.
Русскую эмиграцию в Чехословакию можно условно разделить на две волны. Первая волна – 1917–1918 годов – состояла в основном из русских, работавших в Чехии, ещё являвшейся частью Австро-Венгрии, сотрудников российского дипломатического корпуса и русских офицеров – военнопленных или бежавших из Прибалтийских государств. Уже в декабре 1918 года был образован Комитет Общества русских офицеров. Незадолго до этого был образован Чешско-русский комитет.
Вторая волна эмиграции «докатилась» до Чехословакии в 1919–1922 годах. Сотни тысяч военных и гражданских после взятия большевиками Одессы и Крыма оказались в южной Европе – Болгарии, Турции, Сербии. Кто-то остался там, но большинство уехало. Часть из них оказалась в Чехословакии. К 1925 году там находилось около 30 тысяч беженцев из России.
Положение русских эмигрантов в Чехословакии принципиально отличалось от положения русских эмигрантов во всех других странах. Отличалось в лучшую сторону. Случилось это потому, что в 1921 году чехословацкое правительство приняло решение о начале Русской акции помощи. Это была государственная программа поддержки русских эмигрантов, которая затрагивала практически все стороны жизни эмигрантов, начиная с образовательных учреждений и заканчивая поддержкой русскоязычных печатных изданий. Русская акция помощи была уникальным явлением. Именно благодаря ей о Праге говорили как о Русском Оксфорде. Именно благодаря ей стало возможным создание Русского заграничного исторического архива, материалами которого мы можем воспользоваться и сейчас.
Русская акция помощи характеризовалась несколькими важными особенностями. Во-первых, она не была собственно русской – наряду с русской эмиграцией поддерживалась украинская, белорусская, кавказская и другие. Во-вторых, помощь была во многом нацелена на поддержку учебной, педагогической, научной деятельности – около 3.5 тысяч человек смогли получить высшее образование на русском языке, в начале 20-х в Праге работало около 100 русских учёных. В-третьих, она была социально однородной. Возможно, помогло удачное стечение обстоятельств – эмиграция в Чехословакию состояла в основном из интеллигенции и селян. Что касается политической ориентации, то направлена помощь была в основном на поддержку демократических политических сил в России и в Украине – именно построение будущей по-настоящему демократической России было целью и ориентиром для чехословацкого правительства. Центром таких сил в Чехословакии стал «Земгор» – Объединение российских земских и городских деятелей в Чехословакии.
А центром самой эмигрантской жизни, безусловно, была Прага. Однако очаги эмигрантской жизни существовали в Брно и в Братиславе. В Пршибраме, в Горной академии, училась и работала многочисленная группа русских, украинских и белорусских студентов и профессоров. В Подебрадах находилась Украинская хозяйственная академия, в Моравской Тржебове работала русская гимназия-интернат. Группы эмигрантов жили в небольших городах и деревнях – все, наверное, знают Вшеноры и Мокропсы, связанные с пребыванием в Чехословакии Марины Цветаевой.
Однако революции и гражданской войне предшествовали и сопутствовали другие, не менее важные события – Первая мировая война, восстание Чехословацкого корпуса, образование собственно Чехословакии как независимой республики. Эти события стали причиной небывало тесного контакта чехов и русских. Ведь не только русские оказались в Чехословакии – до этого сотни тысяч чехов и словаков побывали в России как солдаты австро-венгерской армии, либо как пленные, а позже – как члены чехословацких легионов.
Наверное, корни и истоки Русской акции помощи можно искать в популярных тогда идеях панславянства, славянского братства, славянского единства. И Президент Чехословацкой Республики Томаш Масарик, и первый премьер-министр Карел Крамарж в той или иной степени были приверженцами этих идей. И тот, и другой жили и работали в России и хорошо знали особенности русской жизни и характер русского народа. Другой причиной было негативное отношение к большевикам и их правлению. Томаш Масарик множество раз устно и печатно высказывался о России и большевизме, его статьи были собраны в книгу «Советская Россия и мы». Он предполагал, что на смену большевистскому режиму к власти в России придёт демократический режим, и управлять новой Россией будут новые люди, которых нужно готовить в том числе и в демократической Чехословакии.