– Да, – слабым голосом, но непреклонно повторяю я.
Умираю как хочу что-нибудь съесть. Еда наверняка прогонит похмелье. Слопаю побольше сырных шариков с кофе, и основательно запью все это водой.
Но на самом деле мне нужно только одно – увидеть Кристиана.
Хорошо, что я вернулась вовремя. Родители что-то скрывают от меня и врут, ну и я теперь тоже вру им.
В лифте меня мутит, вижу, мама беспокоится, не подхватила ли я какую-нибудь страшную тропическую заразу (может, даже мутировавший обезьяний грипп). Хочу успокоить ее, но не могу.
Папа старается исправить положение.
– А по-моему, выглядишь ты нормально, – говорит он, окидывая взглядом мое отражение в зеркале.
На мгновение мне кажется, что он о чем-то догадывается, но ощущение быстро проходит. На восьмом этаже лифт останавливается, мы отступаем, чтобы впустить новых пассажиров, а ими оказываются Кристиан, Феликс и Сюзанна.
У меня слабеют ноги. Кожу словно наэлектризовали.
Смотрю на него во все глаза. Он тоже смотрит на меня. Я слегка улыбаюсь. Он отвечает усмешкой. Чувствую, как недовольно напрягаются мама с папой.
– Привет, – говорю я, но обращаюсь при этом к Сюзанне.
– А, привет, – отвечает она, и мне остается лишь надеяться на то, что она не проболтается или не выдаст мою тайну ненароком. Не спросит, нормально ли я доехала вчера, и не начнет рассказывать, как они провели остаток ночи.
Но все молчат, и вскоре лифт останавливается на первом этаже. Мой желудок сжимается от нестерпимого желания снова поцеловаться с Кристианом. И остаться с ним вдвоем. А родителей, которые сейчас рядом и не позволят мне, я ненавижу.
Я медлю, Кристиан тоже, делая вид, будто что-то ищет в карманах. Мама с папой выходят, Феликс и Сюзанна тоже, а мы с Кристианом молча расходимся, задеваем друг друга плечами, и внутри у меня словно запевает ликующий хор.
Мама с папой ждут, конечно, возле лифта, поэтому мы не можем ни поцеловаться, ни поговорить, но от мимолетного прикосновения наших тел я оживаю.
Я пытаюсь мысленно внушить Кристиану, что нам надо поговорить и составить план, однако в зал ресторана мы входим всей толпой и называем наши номера женщине за стойкой, которая вычеркивает их из списка. Затем мы с родителями садимся за один столик, а мой шикарный парень с друзьями – за другой, и всякий раз, когда я смотрю на Кристиана, он отвечает мне взглядом, и я тоже не спешу отвести глаза.
– Лучше бы тебе воздержаться сегодня от фруктов, дорогая, – говорит мама. Она не заметила, что всю поездку вниз в лифте я глазела на парня, которого обожаю каждой своей молекулой, и теперь продолжаю переглядываться с ним. – Если у тебя диарея. Ограничься какими-нибудь углеводами.
Хорошо еще, она не завела этот разговор прямо в лифте.
Но углеводы – именно то, что мне сейчас нужно. Иду прямо к фуршетному столу, накладываю себе в тарелку сырных шариков, большую ложку яичницы-болтуньи, две белые булочки. Все это я отношу на стол и снова отхожу за стаканом воды. Когда появляется женщина с кофейником, прошу ее налить мне кофе, что она и делает, хотя мама хмурится, считает, что при расстройстве желудка кофе вреден. Как ни в чем не бывало съедаю все, что есть у меня на тарелке, выпиваю кофе и воду и наконец-то чувствую себя гораздо лучше. Поэтому иду за новой порцией того же самого.
– И с аппетитом у тебя все в порядке, – оценивает папа.
– Да.
Мы завтракаем молча. Я смотрю бразильские новости по телевизору на другом конце зала. Показывают панораму джунглей, снятую с вертолета, и густые клубы дыма. Слышу, как Кристиан, Феликс и Сюзанна смеются – очень надеюсь, что не над тем, как я сижу рядом с родителями. С мамочкой и папой.
– Чем займемся сегодня? – спрашиваю я.
Родители переглядываются.
– Э-э… а разве это не от тебя зависит, дорогая? – спрашивает мама.
Папа молчит. Наверное, мысленно продолжает спорить с мамой. Он хочет сказать мне правду, а она отказывается. Они ведь уже признали, что какая-то причина есть. И даже не собираются делать вид, что папе надо на работу. Так что это самая беспомощная и жалкая ложь, какую я когда-либо слышала.
– Чувствую себя паршиво, – заявляю я. – Лучше полежу в постели. А вы идите. Сходите на пляж или еще куда-нибудь. Я посплю в номере. Заодно сможете обсудить ваш секрет, и я вас не подслушаю.
Последнее я добавляю нарочно – вдруг папа сгоряча выдаст мне их тайну, но он удерживается. Только прикрывает глаза.
Мама тяжело вздыхает.
– Если ты больна, – заявляет она, – я тебя одну не оставлю.
– И когда я здорова, ты от меня ни на шаг не отходишь. Я просто хочу провести утро в номере и отдохнуть. Ты что, правда намерена сидеть у моей кровати и не сводить с меня глаз? Торчать в комнате с зашторенными окнами в солнечный день, в Рио, на расстоянии квартала от пляжа Копакабана – только потому, что боишься оставить меня в запертом номере? Да неужели?
Они не отвечают. На экране телевизора наштукатуренная блондинка разговаривает с куклой-попугаем.
Кристиан встает. Когда наши взгляды встречаются, он кивает в сторону лифтов и поднимает бровь.
Я хватаюсь за живот.
– Мне нужен ключ от номера, – говорю я. – Срочно надо в туалет.
Папа достает ключ. Я беру его и почти выбегаю из зала. Нажимаю кнопку вызова лифта, а когда он приходит, вхожу в него и жму кнопку, чтобы двери не закрылись. Появляется Кристиан, я закрываю дверцы лифта и нажимаю кнопку верхнего этажа.
Мы смотрим друг на друга и взрываемся смехом.
– У тебя получилось! – говорит он, как только дверцы закрываются.
– А они поверили, – и мы бросаемся друг к другу и целуемся, целуемся, целуемся. Я прижимаюсь к нему всем телом. Он обнимает меня и ласкает обеими руками. Хочу сразу броситься к нему в номер, сорвать с себя одежду и провести с ним весь день, всю ночь, и еще день, и еще ночь, так несколько раз подряд. Ничего мне не нужно, кроме Кристиана.
Но дверцы лифта открываются с негромким «дзинь»: мы не на верхнем этаже, а на девятом, у лифта ждет белая парочка, явно готовая к выходу, и вид у них раздраженный – оттого, что лифт уже занят, что мы стоим в обнимку, что лифт идет не вниз, а вверх. Но они все равно заходят, а мы с Кристианом по-прежнему стоим рядом и украдкой хихикаем, а когда приезжаем на верхний этаж, выходим и за руку спускаемся на одиннадцатый.
– Я от них отделаюсь, – обещаю я. – Только мобильника у меня сейчас нет, но это временно. Так что послать эсэмэску я не смогу.
– Нет мобильника? – переспрашивает он. – Ну ладно. Тогда позвони мне в номер, когда будешь готова. Даже если они уйдут, скажем, на полчаса, все равно приходи. Здорово будет увидеться с тобой. Номер 816.
Я усмехаюсь. Он улыбается в ответ.
– Я лучше пойду, – говорю я у своей двери. – Как пить дать, мама прибежит через несколько минут проверить, все ли со мной в порядке.
– Понял, – он улыбается, целует меня в губы, и вот я уже в номере, а Кристиан ушел.
Немного походив по ванной, я навожу в ней легкий беспорядок, оставляю сиденье унитаза опущенным, спускаю воду, снова чищу зубы и долго смотрю на себя в зеркало.
Мои глаза сияют. Щеки горят.
– Моего парня зовут Кристиан, – говорю я вслух. – Он американец с кубинскими корнями.
Ужасно хочется рассказать об этом Джеку, но не получится. Кристиан же на самом деле мой парень, и сегодня я иду к нему в номер 816. Понятия не имею, что такого произошло в моей жизни и почему она так круто переменилась, но сейчас она мне нравится.
Кто-то стучит в дверь. Это явно мама, и я срочно делаю «больное» лицо, а уже потом иду открывать.
– Дорогая, послушай, – начинает она, – спустись в вестибюль, посиди там на диване, полистай свои любимые буклеты, а я пока найду горничную и попрошу навести порядок в нашем номере прямо сейчас. И тогда ты сможешь полежать на чудесном свежем белье. Мы уложим тебя и устроим поудобнее. Ладно?
Я киваю, напуская на себя максимально скорбный вид. Завтрак определенно вылечил меня от похмелья, я чувствую себя превосходно. Теперь главное – чтобы мой вид не соответствовал ощущениям.
– Тебя, кажется, немного лихорадит, – говорит мама.
Киваю. Да. Лихорадит. Немного.
В постели уютно, и я на самом деле ложусь вздремнуть. Мама сидит на своей кровати, читает и поглядывает на меня. Меня начинает клонить в сон, я блаженно отсыпаюсь после вчерашних уличных коктейлей, а когда снова открываю глаза, мамы в номере нет. Дверь в ванную открыта, и видно, что ее нет и там. Я сажусь. Неизвестно, есть ли у меня время навестить Кристиана до маминого возвращения, – может, да, а может, и нет. Если она вернется раньше и не застанет меня в номере, можно сказать, что я ходила прогуляться до океана, подышать свежим воздухом.
Возле моей кровати лежит записка. В ней маминым каллиграфическим почерком выведено:
«Дорогая Элла,
мы с папой ушли пройтись по пляжу и выпить кофе. Мы ненадолго! Ты так мирно уснула. Надеемся, тебе стало лучше.
Время она не указала, поэтому я в полной растерянности. Часы на тумбочке у кровати показывают половину первого дня.
Хватаю телефон, звоню в номер 816, но слышу только гудки. Вообще-то я и не надеялась, что Кристиан будет целый день торчать у себя, не сводя глаз с телефона в ожидании, когда я наконец позвоню, но все-таки немного разочарована. Немного погодя позвоню еще раз. Может, он в ванной, или отлучился на несколько минут, или стоит прямо сейчас за моей дверью и придумывает, под каким бы предлогом постучаться.
Открываю дверь. За ней никого.
Некоторое время сижу на постели, но родители не возвращаются. Снова звоню в номер Кристиана, однако он не отвечает. Вспоминаю о вчерашней ночной вылазке. Пытаюсь воскресить в памяти каждую деталь. Потом перехожу к нашей поездке в лифте сегодня утром. Снова звоню в его номер. Потом еще раз.
Потом вдруг до меня доходит, что я сижу одна в том же номере, где находятся все вещи моих родителей, я понимаю, что ответ должен быть где-то рядом, главное – найти его. Я в номере наедине с тайной, и если Кристиан куда-то подевался, надо, по крайней мере, воспользоваться возможностью, пока я его жду.