– Ох, дорогая… – говорит мама.
Я вижу, что она намерена придвинуться ко мне, резко отстраняюсь, и она замирает.
– Ты наша дочь, – уверяет она. – Наша драгоценная, чудесная девочка. Пожалуйста, прости меня. Все это мы сделали только потому, что любим тебя.
– Вы врали. Всю мою жизнь. С тех пор как я себя помню, вы врали мне. В удочерении нет ничего особенного, но не в том случае, когда никто даже не удосужился рассказать тебе правду.
Видеть их не могу. Я в огне. Они не понимают, но меня уже нет. Я все еще здесь, в этом теле, и все-таки меня нет. Все, что я про себя думала, оказалось неправдой. Все-все. Никогда не испытывала таких ощущений. Я знала, что у меня есть темная сторона, я дала ей имя, и сейчас она во мне. Сейчас она – это я. Раньше я отталкивала ее, потому что не хотела быть такой, но теперь с радостью принимаю.
СДЕЛАЙ ИМ БОЛЬНО, советует Бэлла.
Я даже не пытаюсь вытеснить ее. Не хватаюсь за испытанную мантру про Вселенную.
Как?
ДА ЛЕГКО. СМОТРИ. ВОН У НЕГО БУТЫЛКА, СОВСЕМ РЯДОМ.
Меня всю трясет. Стискиваю зубы. Надо убраться подальше от этих людей.
Нельзя причинять им боль. Это не поможет.
ЕЩЕ КАК ПОМОЖЕТ.
Вообще-то нет. Или да?
Мама дотягивается до моей руки и проводит по ней ладонью. Это дурацкое прикосновение, легкое, как перышко, оно меня сразу бесит, поэтому я мысленно киваю Бэлле, она выхватывает у папы пивную бутылку, разбивает ее о край стола, и мы с Бэллой кидаемся с разбитой бутылкой на нее, единственную мать, которую я знаю. Папа хватает меня за руку.
Повсюду крики. Плевать. Я Бэлла, а Элла исчезла, я хочу сделать больно этой женщине, и мне все равно, что будет дальше.
Круто оборачиваюсь, чтобы вырваться, и вижу, что за мной стоит официант. Мне надо, чтобы он ушел, и я отгоняю его, полоснув битой бутылкой. Пусть и ему будет больно. Порез поперек его лица сразу набухает, становится темно-красным. Мои глаза застилает туман, надо бежать.
Схватив свою сумку с тротуара и бросив бутылку, я убегаю.
Я бегу.
Бегу, бегу, бегу.
Мои ступни ударяются о тротуар. Одна нога. Другая нога. Одна. Другая. Нельзя останавливаться. Нельзя думать.
Сворачиваю за угол, чтобы ускользнуть от чужих глаз, и припускаю быстрее, чем бегала когда-либо раньше. Бегу прямо посреди проезжей части. Машины запросто могут сбить меня, если им вздумается, но не сбивают.
Бегу к пляжу, не думая ни о чем, кроме единственного слова – «драпай». На шоссе возле пляжа машины появляются не с той стороны, едут в направлении, противоположном стрелкам. Лавирую между желтых такси, автобусов и автомобилей, мне истошно сигналят, ну и пусть. Опять-таки почему-то меня не сбивают, а если бы и сбили – тоже ничего.
С другой стороны широкое шоссе перекрыто, слышны вопли, свист, но полиция же не могла догнать меня так быстро. Или могла? Останавливаюсь, смотрю в ту сторону, откуда доносится шум, и вижу, что произошел зомби-апокалипсис и теперь толпа зомби надвигается прямо на меня.
Это возможно. Теперь может случиться что угодно. Зомби пришли.
Я бегу по ближней к пляжу стороне дороги навстречу толпе. Нет, это не настоящий зомби-апокалипсис. Не может быть. Это просто люди в костюмах зомби. Наверное, это такая фишка Рио, и как бы там ни было, я уже в середине толпы, она окружает меня со всех сторон – может, здесь меня не найдут. Подхожу к девушке-зомби, перемазанной кровью и какой-то слизью. Мне нужны эти кровь и слизь, поэтому я беру ее за щеки и целую в каждую, а она смеется, я прижимаюсь щеками к ее щекам, и она целует меня в губы. Конец всем прежним правилам, будто их никогда и не было. Я трусь лицом о лицо зомби, пока не смазываю весь ее грим, – теперь я часть этой толпы. Можно быть зомби. Можно быть все время Бэллой. Я и есть Бэлла: я выгляжу так, словно она уже вырвалась наружу. Я – это я, Элла-Бэлла, и это так же страшно, как любые чудовища мира.
Размазываю слизь по лицу пальцами, потом вытираю пальцы о свою футболку, выставляю руки вперед, как остальные, и иду походкой зомби.
Никому до меня нет дела. Мне улыбаются другие зомби и зрители. Никто не знает, что я только что полоснула человека по лицу разбитой бутылкой. Повсюду люди с камерами и фотоаппаратами, но мне все равно, даже если по какой-то дурацкой случайности родители или полиция увидят меня в Интернете или в новостях, потому что к тому времени меня давно здесь не будет. Не знаю как, но я исчезну. А сейчас мне неважно, куда я иду.
Денег мне хватит, чтобы продержаться несколько дней, и это все, что мне сейчас нужно.
МЫ НИКОГДА НЕ ВЕРНЕМСЯ ДОМОЙ. Бэлла торжествует.
Знаю, что не вернемся, говорю я. Надо бы еще воды раздобыть.
ДА КОМУ ОНА НУЖНА, ЭТА ВОДА?
И когда-нибудь увидеться с Лили и Джеком.
УВИДИШЬСЯ. А ПОКА ЗАБУДЬ О НИХ.
Где-то за толпой слышна барабанная дробь. Солнце печет голову. Понимаю, что мне нужна питьевая вода, но Бэлла не дает задумываться об этом. Вот теперь я – это я, впервые с раннего детства, когда меня отняли у настоящей матери и отдали Блэкам.
Рядом идет беременная с пластмассовой головой и ручками младенца, сплошь в искусственной крови, – они будто торчат из ее настоящего живота. Девочка в костюме Белоснежки вся перепачкана запекшейся кровью и держит в руках куклу с отрубленной головой. Мальчишки-близнецы, одетые в лохмотья, как зомби из старых фильмов, волочат ноги, выставив руки перед собой, и безудержно хохочут. Я продолжаю идти все вдоль и вдоль пляжа: когда отель останется далеко позади, метнусь в сторону, и была такова.
А я все иду. Скалюсь в объективы фотографов. Собираю волосы обеими руками, скручиваю, пытаюсь сделать узел с длинной стороны, чтобы шее было не так жарко. Хочу посильнее размазать грим, но он уже высох, а когда немного погодя какой-то парень передает мне банку с зеленой и жирной гримерной краской, я обмазываю ей все лицо, чтобы стать совершенно неузнаваемой, хотя и знаю, что меня сразу же выдадут волосы.
Каждую минуту я жду, что сейчас меня схватят за плечо. Я же знала, что рано или поздно Бэлла на кого-нибудь нападет, и вот теперь это случилось. Я Бэлла, я накинулась с разбитой бутылкой на свою мать, я полоснула незнакомого человека по лицу, и теперь полиция гонится за мной.
Время от времени шествие останавливается, и начинается постановочная битва между зомби и людьми в костюмах полицейских и солдат. Зомби хватают зрителей, делают вид, будто кусают их, и тогда эти зрители превращаются в зомби и либо присоединяются к шествию, либо исчезают в толпе. Во время одной из таких битв зомби-монстр хватает меня и притворно кусает за плечо, хотя я уже и так зомби, я визжу так громко, как только могу, и вдруг замечаю, что все мои чувства, которым я не могу подобрать названия, весь ужас и ярость выплеснулись из меня вместе с этим визгом. Визжу снова, так громко и долго, что вокруг меня начинают собираться люди. И смеются. Мной восхищаются за то, как я вошла в образ, а я понимаю, что здесь самое место крайностям, так что я могу делать что угодно, все, что взбредет в голову. Могу быть кем угодно. Мне незачем быть Эллой Блэк, потому что в этот мир я пришла вовсе не как Элла Блэк.
Своего настоящего имени я не знаю.
И продолжаю визжать.
Проходит еще немного времени, и я понимаю, что пора делать ноги. Официант наверняка позвонил в полицию, а мои родители мобилизовали на поиски всех, кого только смогли, хоть в Бразилии они вообще как беспомощные.
Мне надо найти место, где есть Интернет, и начать поиски моей настоящей матери. Этот мистер Вокс явно поставил перед собой цель не дать ей встретиться со мной, но это же бессмысленно, и у него все равно ничего не выйдет, так как я разыщу ее сама. Моими желаниями никто не интересовался, а я как захочу, так и сделаю.
Если бы я не напала только что на двух человек сразу, то отправилась бы в аэропорт, улетела домой и дождалась там мою родную мать: она знает, где мы живем, и наверняка приедет за мной. Я просто могла бы сидеть у нас дома и ждать ее. Но теперь не могу, потому что ранила незнакомого человека бутылкой, у него все лицо было в крови. Я знала, что Бэлла когда-нибудь так сделает, так и вышло, а я не хочу в тюрьму.
Шествие достигает дальней точки пляжа Копакабана, я выныриваю из толпы, перебегаю через дорогу, уворачиваюсь от машин, а когда мне сигналят, оборачиваюсь, скалюсь и рычу, как зомби. Пробежав по какой-то улице, я возвращаюсь к той самой, на которой стоит наш отель, – «авенида Носса Сеньора де Копакабана». Хуже места и представить себе нельзя. Надо убираться отсюда как можно быстрее. Бегу прямиком к какому-то автобусу, нахожу в кармане мелочь, отдаю ее водителю, толкаю металлический турникет, сажусь у окна и гляжу в окно. Жаль, что у меня нет какой-нибудь шляпы. Ведь искать будут белую девушку с лиловыми волосами.
Через пару минут автобус проезжает мимо нашего отеля. В этот момент я быстро выглядываю в окно, а потом порывисто наклоняюсь и притворяюсь, будто застегиваю туфлю. За долю секунды я успеваю увидеть припаркованную у отеля полицейскую машину – там, где обычно останавливаются такси. В вестибюле отеля я замечаю двоих полицейских, плачущую женщину и мужчину, который, кажется, встретился со мной взглядом прежде, чем я скрылась из вида.
А потом я проезжаю мимо, и все они остаются позади.
Хочется выйти из автобуса на следующей остановке и бегом вернуться к ним.
ТОГДА ПОЛИЦИЯ ТЕБЯ АРЕСТУЕТ.
Знаю, но все равно хочу вернуться.
ТЫ ЖЕ ПРЕСТУПНИЦА. ЗНАЕШЬ, КАКИЕ В БРАЗИЛИИ ТЮРЬМЫ?
Нет. А ты?
МОЖЕТ, ВЫЯСНИМ? НУ КАК, ХОЧЕШЬ?
Затаив дыхание, пытаюсь представить себе эту картину. Пусть меня опекают и относятся как к ребенку, судебная система Бразилии наверняка сочтет меня взрослой, способной отвечать за свои насильственные действия.
Нет, говорю я Бэлле. Нет, давай не будем.
Ставлю сумку на колени и роюсь в ней. По-моему, я собрала все, что понадобится в бегах. Тут и одежда, и зубная щетка, и мой паспорт, и целая куча денег – по моим представлениям. И даже кредитка без пин-кода. И письмо от зануды мистера Вокса, который знает обо мне гораздо больше, чем я сама. Мне некуда идти и не с кем перемолвиться словом. Здесь у меня нет друзей. Все бы отдала, лишь бы рядом была Лили. И Джек.