Мне остается лишь спрятаться где-нибудь и попытаться установить, кто мои настоящие родители, чтобы они объяснили мне, кто я на самом деле. Я твердо намерена посмотреть в глаза женщине, которая родила меня, и сказать – это ничего, что она отдала меня, ведь наверняка не без причины, по крайней мере, она честно призналась, что не сможет обеспечить меня. Она хотя бы никогда не врала мне. И хочет меня вернуть.
А потом, после этого, я охотно сдамся в руки полиции.
Или не сдамся?
Не хочу в бразильскую тюрьму.
Я дала номер своего мобильника Кристиану. Надеюсь, он позвонит. Включаю телефон и убираю звук полностью. Пока что игнорирую все голосовые сообщения и просматриваю эсэмэски. Их здесь тучи – от родителей, само собой, их я не читаю. А еще – от Лили, Джека, Молли и даже от Тессы. Но от Кристиана – ничего.
Убедившись, что он не звонил и не писал мне, отключаю мобильник. Даже если его отследят до этого места, все равно не поймут, что я сидела в автобусе, когда включала его, и не узнают, куда я направилась.
По лицу текут слезы, я вытираю их тыльной стороной ладони и вижу, что она испачкана зеленым и черным гримом. Вид у меня тот еще, наверное, но ведь это зомби-апокалипсис, вот я и выгляжу ходячим мертвецом, и кому какое дело, если так задумано. Сижу в автобусе, смотрю в окно, прислушиваюсь к торопливому стуку сердца и ничего не вижу, пока автобус не останавливается и все пассажиры не выходят из него. И я тоже выхожу.
Я на тротуаре под жарким солнцем, в каком-то пригороде Рио. Воздух неподвижен, ни ветерка, вокруг ничего не происходит. Понятия не имею, где я. Все, кто приехал со мной в одном автобусе, уже разошлись.
Все, что я о себе думала раньше, улетучилось.
Каждая моя частица – ложь.
Меня должна бы захлестнуть буря эмоций, но я словно онемела.
Вокруг почти ничего нет. Неподалеку торчат краны. Здания большие, похожи на склады, нет ни кафе, ни домов, ни людей. Я иду куда глаза глядят.
Иду и иду, очень хочу воды и какую-нибудь панамку, чтобы не хватил солнечный удар. Следуя указателям, судя по виду – для туристов, спустя долгое время выхожу на широкую улицу, по которой в обе стороны мчатся автомобили и автобусы. На этой улице есть и банки, и другие здания, и все они выглядят пустыми и заброшенными. Из пешеходов здесь одна я, ужасно усталая, измученная жарой и жаждой, как никогда в жизни.
Чувствую себя персонажем компьютерной игры: цель квеста известна (найти моих настоящих родителей), а как пройти этот уровень – нет. Иногда перед глазами плывет туман, и я твержу себе, что надо лишь нажать на правильно выбранный участок стены или тротуара, и тогда откроется новый уровень, а я окажусь ближе к цели, но потом пробую, и ничего не выходит, потому что я самая обычная девчонка и здесь не игра, а реальность.
Стараюсь отвлечь себя от таких мыслей. Сейчас не время слетать с катушек. Некогда озираться в поисках магического решения, которое могло сработать во сне. Все это для меня сейчас – непозволительная роскошь. Надо сосредоточиться и найти способ перехода к следующему этапу моей жизни.
Продолжаю путь, стараюсь идти как полагается. Ставить одну ногу впереди другой. Я – часть этого города, людей вокруг прибавилось, а вот и магазин, он открыт. Покупаю огромную бутылку воды и залпом выпиваю ее. Покупаю маленький тюбик солнцезащитного крема и размазываю его по порозовевшим рукам, ногам и лицу.
Теперь мне надо в туалет. Нигде поблизости нет ни кафе, ни, насколько я вижу, общественных туалетов. А желание облегчиться становится таким настойчивым, что я уже думаю, не свернуть ли за ближайший угол и не сделать ли свои дела прямо там.
Через дорогу – сквер в окружении высотных зданий, в дальнем конце сквера виден какой-то билетный киоск. На нем изображения лодок, поэтому я направляюсь к нему. Если там продают билеты на какой-нибудь паром, на нем, наверное, есть туалет. По-английски спрашиваю билет на следующий рейс, женщина в киоске непонимающе хмурится. Кажется, она спрашивает, какой рейс мне нужен, куда я еду, а я стараюсь втолковать, что мне все равно куда, лишь бы побыстрее.
Она дает мне пластиковый билет размером с кредитку, я просовываю в окошечко крупную купюру. Женщина вздыхает, отсчитывает мне большую сдачу и указывает на какой-то турникет слева от меня.
Мне удается выговорить: «Obrigada», она отвечает: «De nada»[6]. Пытаюсь втолкнуть мой билет в прорезь турникета, но делаю что-то не так, и какой-то мужчина помогает мне, я прохожу через турникет и направляюсь прямо на корму огромной железной лодки, где вижу указатель дамского туалета и спешу в том направлении, потому что больше ни о чем сейчас думать не в состоянии.
Открываю металлическую дверь и первым делом убеждаюсь, что да, здесь на самом деле туалет, так что я смогу пописать. А потом чувствую запах и понимаю, что я далеко не первая воспользуюсь им. От вони меня выворачивает наизнанку, подойти к унитазу невозможно, но приходится, потому что облегчиться мне сейчас надо больше всего на свете. Хочу пописать немедленно, сильнее даже, чем найти родную маму, то есть нестерпимо.
Дышать приходится ртом: смердит невыносимо. Но в открытый рот наверняка залетят микрочастицы нечистот, и при этой мысли к горлу снова подкатывает тошнота. Нависаю над железным унитазом, который, конечно же, засорился и почти доверху забит чужим дерьмом, и писаю, потому что мне очень надо, и слив, само собой, не работает. Потом я подхожу к раковине и оглядываю себя в крошечное зеркало, приколоченное гвоздем к стене.
Мое лицо вымазано гримом. Глаза заплаканные, белки кажутся почти розовыми, – и вправду похоже на зомби. А волосы, мои чудесные лиловые волосы, слиплись от пота и грима и выбились из узла сбоку на шее. В своей темно-красной футболке и коротких джинсовых шортиках я могу быть кем угодно.
Делаю глубокий вдох. Эта мысль чем-то успокаивает меня, ведь это же правда.
Я могу быть кем угодно.
Я
могу
быть
кем угодно.
Значит, могу быть такой, как я хочу.
Но единственное, что я успела сделать с тех пор, как обнаружила, что могу быть кем угодно, – набросилась на незнакомого человека с разбитой бутылкой и полоснула его по лицу.
Лодка вздрагивает, несильно ударяется обо что-то и плывет. Надеюсь, недалеко. Если здесь можно где-нибудь вздремнуть, я посплю. Если есть Интернет, попробую разыскать мою биологическую мать. А когда скрываться дольше будет нельзя, я вернусь и сдамся кому там положено.
Выхожу из туалета, улыбкой извиняюсь перед ждущей девушкой (только бы она не подумала, что дикая вонь – моя вина) и нахожу дверь на маленькую палубу ближе к корме лодки. Стою у борта, набираю полные легкие шикарного свежего воздуха и смотрю на воду. Ревет двигатель, берег быстро удаляется. Мне все равно, что теперь будет, лишь бы меня и все остальное разделяла вода. За мной не погонятся – никто не знает, где я. Горячий воздух обдувает лицо. Лодка плывет медленно и шумно, полоса воды между мной и берегом становится все шире, а я смотрю на нее.
Я уплываю. Спасаюсь бегством.
Ноги подгибаются и слабеют. Я ухожу в кабину лодки и отыскиваю место у окна. Прямо по курсу – гигантский мост, один пролет за другим. Мы плывем под ним. Мост как будто из сказки: перекинут с одного берега океана на другой.
Закрываю глаза, качка убаюкивает меня, и хотя мне известно, что больше я никогда не смогу спать, как прежде, я вдруг зеваю. Я только на минутку закрою глаза. Просто чтобы забыться. И отдохнуть пару секунд.
Пробуждение на непонятной лодке, которая уносит меня, загримированную под зомби, неизвестно куда, кажется продолжением странного и жуткого сна. А потом я вспоминаю все.
Мои родители на самом деле не мои родители.
Я напала с разбитой бутылкой на приемную мать.
Я умышленно полоснула бутылкой по лицу незнакомого мужчину.
Все это было на самом деле. Вот моя новая правда.
Меня привезли в Рио потому, что меня пыталась отыскать родная мать. Моя мама. Моя биологическая мать, неизвестная женщина, которая родила меня.
Она хочет забрать меня обратно.
И может оказаться кем угодно.
Я тоже могу быть кем угодно.
На других пассажиров, едущих на той же лодке, я не обращала внимания, и они, в свою очередь, не беспокоили меня. Лодка заполнена примерно наполовину. Здесь и семьи с маленькими детьми. И молодые и старые мужчины – поодиночке и компаниями. Женщины с младенцами, детьми постарше, одни. Повсюду ходят какие-то люди, предлагают что-то купить, но не слишком настойчиво, от них легко отвязаться, покачав головой. Женщина, сидящая неподалеку, бесконечно долго разглядывает какие-то крупные украшения. Продавец накидывает их покупательнице на руку, она перебирает их по очереди, задерживаясь на крупных фальшивых рубинах на дешевых металлических цепочках.
Если я смогу сидеть вот так, наблюдать, как вокруг вращается мир и больше ни с кем никогда не общаться, возможно, со мной все будет в порядке. Я смогу жить на этой лодке и никуда отсюда не уходить.
Разумеется, лодка в конце концов останавливается, хоть я этого и не хочу. Мы приплыли к месту назначения, каким бы оно ни было. Я встаю, завидев, что все вокруг встали и направляются к выходу. Какой-то мужчина усмехается, глядя на меня, и я понимаю, что выгляжу по-дурацки – с лицом, перепачканным гримом для зомби, с красными глазами, в облаке отчаяния и недавнего побега.
– Hola, – говорю я ему, только чтобы проверить, есть ли у меня еще дар речи.
Он отвечает что-то по-португальски, но слов слишком много, я ничего не понимаю, поэтому я улыбаюсь, качаю головой и схожу с лодки следом за семьей с двумя детьми, мальчиком и девочкой, которые ссорятся и дерутся, а их мать напрасно пытается их остановить.
Это семья. Эта женщина – их мать, дети – брат и сестра, и все перечисленное – чистая правда, а не ложь. Хотя мало ли. Большинству людей в голову не приходит задумываться о своих корнях.