Лодку встречает целая толпа, но полиции в ней не видно. Какой-то парень подходит и дает мне флаер, я вымученно улыбаюсь и иду дальше. То же самое делает другой человек постарше. Смеется, указывает на свое лицо, что-то говорит и строит зверскую гримасу. Наверное, говорит, что его лицо страшнее моего даже без грима, поэтому я тоже смеюсь, но не останавливаюсь. Оба флаера я сую в задний карман и продолжаю шагать, потому что не хочу выглядеть беспомощной и растерянной. Не хочу, чтобы со мной заговаривали, спрашивали, все ли со мной в порядке, или сдавали меня полиции как сбежавшего подростка и преступницу, которую показывали в новостях. Лицо у меня сейчас свирепое, вот пусть таким и остается.
Со своими лиловыми волосами я буду выделяться в любой толпе. Надо что-то предпринять.
Что делать дальше, я не знаю. Я здесь не в своей тарелке, как и в любом другом месте. Слышу, как смеется Бэлла у меня внутри. Она ликует. И твердит, что всегда знала это.
Но больше она не туманит мне зрение и не устраивает звон в ушах. Ей это больше ни к чему.
Земля у меня под ногами песчаная и каменистая. Подхожу к стенду и разглядываю карту. Видимо, я на острове, и если верить карте, он называется Илья-де-Пакета.
Вижу перед собой улицу, иду по ней, дышу теплым воздухом, ступаю по твердым камням. Прохожу мимо ресторанов, кафе и сувенирных лавок, посторонившись, пропускаю лошадь, запряженную в повозку.
Я не настоящая Элла Блэк. Теперь, когда я сбежала, я пытаюсь осмыслить этот факт. Ребенок, которым я себя считала, восемь раз подряд умер в материнском чреве, а я – самозванка, подменыш, вариант за неимением лучшего. Я думала, что явилась в этот мир как один человек, а на самом деле прибыла в него как кто-то другой, и я не знаю, кто я и кем бы я была, если бы осталась в той семье.
А ведь я об этом мечтала. Хотела быть кем угодно, только не самой собой. Взять хотя бы тот день, когда я убила птицу молотком: тогда я мысленно желала быть другой девчонкой. Мое желание исполнилось. В мире есть человек, который стремится разыскать меня и быть моей мамой.
Хочу найти маму. Хочу настоящую мать.
Не так-то это просто. Я совершила ужасный поступок – я всегда знала, что когда-нибудь совершу его, – и теперь мне не остается ничего, кроме как надеяться, что с тем беднягой-официантом все обошлось.
Справа от меня прокат велосипедов. Я останавливаюсь.
– Hola, – говорит парень за прилавком. У него круглые очочки и кудрявые черные волосы. Ему бы еще шрам – и был бы вылитый Гарри Поттер.
Набираю воздуха и говорю:
– Hola.
Вот и почти весь мой словарный запас на португальском.
– Привет. По-английски говоришь? – спрашивает парень.
– Да, – от облегчения я улыбаюсь. – Да, говорю.
– Хочешь взять напрокат велосипед? Для зомби – специальные скидки.
– Да, пожалуйста.
– И правильно. Здесь у нас машин нет, так что объездить остров можно только на велосипеде.
По-английски он говорит бегло. Как американец, акцент почти незаметен. А голосом немного похож на Кристиана.
– Нет машин?
– Вот именно. Неужели не заметила? В том-то и суть.
Вспомнив о Кристиане, я на миг замираю и пытаюсь взять себя в руки. Кристиан расскажет моим родителям о ночи, которую мы провели в Лапа. Наверняка расскажет. Это было не далее как прошлой ночью. Я им рассказала, а они не поверили. Но Кристиану поверят, когда он в точности повторит мои слова.
– А здесь где-нибудь можно остановиться? – с трудом выговариваю я.
– Само собой. Путешествуешь с рюкзаком? – Он с сомнением смотрит на мою небольшую сумку.
Я тоже перевожу на нее взгляд.
– Ага, только рюкзак оставила у друга в Рио.
Звучит убедительно, но ему, похоже, все равно.
– Вот оно что, – говорит он. – Ну, есть тут несколько отелей. Или ты хостел ищешь?
– Я ищу что подешевле. Не обязательно со всеми удобствами.
– Ясно. Слушай, бери велик и езжай смотреть остров. Моя подруга сдает комнаты, у нее найдется для тебя койка. Пока ты катаешься, я с ней созвонюсь, ага? А вообще переночевать можно много где. Рай для туристов. Проще простого.
– Спасибо!
– Надолго тебе нужен велик? За час – десятка.
Я пожимаю плечами.
– Часа на два.
– Понял.
Мы оба смотрим на часы, висящие на стене, и я вдруг осознаю, что понятия не имела, который теперь час. А оказывается, почти пять.
– До семи, – уточняю я и даю ему двадцать реалов.
– Мы около семи закрываемся, – сообщает он, – так что будет в самый раз.
Он спрашивает, как меня зовут, и я отвечаю, что Крисси, потому что думаю о Кристиане. Записав мое имя, он зовет своего товарища, оба внимательно смотрят на мои ноги и наконец выкатывают велосипед приблизительно подходящего размера.
– Мы тебе вот этот дадим, с корзинкой, – говорит парень. – Чтобы было куда положить сумку.
Я гляжу во все глаза на этого мальчика-волшебника, который с такой легкостью мне помог. Даже не знаю, как ответить на его доброту.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я.
– Алекс. – Он с притворной церемонностью протягивает руку и пожимает мою.
Я еду на своем новом велике по пыльной дороге, она делает поворот, извивается и выводит к морю. Поначалу я качусь неуверенно, дорога немного неровная, солнце жжет макушку, хотя вечер уже близко. Попадаются люди на огромных трехколесных велосипедах – двое сидят бок о бок, почти все хохочут, – но их велики выглядят как приманка для туристов. А мне, к счастью, достался настоящий велосипед, из тех, на которых можно ездить хоть в Рио, хоть в Лондоне, хоть в Гонконге. Велосипед – индивидуальное транспортное средство, и теперь у меня есть свой. Я налегаю на педали так, что ноги начинают ныть. Кататься на велике я всегда любила.
В конце улицы я поворачиваю направо и еду вдоль моря. Потом выбираю путь, ведущий от моря, и наконец на скорости объезжаю остров, проношусь мимо нескольких пляжей, огромных обшарпанных и разрушающихся домов, мимо деревьев, оплетенных лианами, и тропических растений с гигантскими листьями. Ветер треплет мои волосы за спиной, дует в лицо горячим воздухом. Попадающиеся на пути люди смотрят на меня, иногда говорят «Hola». А я еду, еду и в то же время замечаю мелкие детали – гусениц, мелких птичек, цветы, облупившуюся краску. И все это время думаю о моих биологических родителях.
Когда я родилась, мама была совсем молоденькая.
Ее вынудили отдать меня на удочерение.
Она скучала по мне каждый день и теперь ищет меня, потому что знает, что мне уже почти восемнадцать.
Она хочет найти меня. Это я знаю наверняка.
А я хочу найти ее. Хочу знать, откуда я взялась.
Настоящая мама, образ которой вырисовывается у меня в голове, пока я жму на педали, похожа на меня (разумеется, ведь я ее дочь). Она была молода, забеременела, родные лишили ее поддержки, и она отдала меня на удочерение, потому что ничего другого ей не оставалось. Я прощаю ее. Снова и снова прощаю.
Спустя некоторое время я останавливаюсь, завожу велосипед на пляж и прислоняю к дереву. Сбрасываю шлепанцы, только теперь заметив, что они натерли мне промежуток между пальцами до волдырей, бреду к морю и вхожу в воду. Она коричневая, чего я не ожидала, но чуть поодаль брызгаются девчонки, так что, наверное, купаться здесь можно. Я шлепаю босиком по воде, захожу поглубже, наклоняюсь и плещу в лицо мутную, возможно, загрязненную бразильскую воду, стоя на далеком чужом берегу Атлантики.
Понятия не имею, смылся ли наконец зелено-черный грим и запекшаяся кровь зомби, но, возможно, выгляжу чуть больше похожей на человека. Вода приятно холодит ступни, я решаю постоять в ней подольше. Смотрю в море, вижу еще одну полоску суши и не знаю, то ли это другой остров, то ли тот же самый, а я нахожусь в бухте, то ли материковая часть Бразилии. Но если очень надо, это можно выяснить.
Я пытаюсь ощутить хоть что-то, но на самом деле как будто онемела.
Солнце печет как раньше, никакие правила меня больше не касаются. Рядом нет взрослых, чтобы мной командовать. Не хочу, чтобы меня арестовали. Сажусь в тени дерева и смотрю на песок, облепивший мои ступни.
Потом достаю телефон, делаю глубокий вдох, выдыхаю и включаю его.
Связь есть, прием полный. Смотрю, как сыплются новые эсэмэски, как растет количество поступивших голосовых сообщений. Не хочу открывать эсэмэски от Блэков, их я просто пропускаю. Мне нужен только один человек, а он до сих пор так и не написал мне.
Надо послушать голосовую почту, что я и делаю, удаляя сообщения сразу же после слов «Элла, это мама» или «Элла, это твой папа». Представляя, что там дальше, я леденею от ужаса.
А вот и оно.
«Привет, Элла, это Кристиан. Я беспокоюсь за тебя: твои родители говорят, что ты убежала, отель кишит полицейскими. Все ищут тебя. Надеюсь, у тебя все хорошо… Эм-м, спасибо, что дала мне свой номер. Значит, мобильник уже у тебя. Так… Сначала набери плюс один – это Штаты, а потом пятьсот пятьдесят пять, восемьсот сорок девять, пятьдесят девять, двадцать три. Только бы с тобой ничего не случилось, Элла. Я соскучился по тебе».
Я записываю номер на влажном прибрежном песке, добавляю впереди +1. Фотографирую номер, потом забиваю его в мобильник. И звоню, не задумываясь, чем это может обернуться.
– Элла?
Его голос. Кристиана.
– Привет, – еле выдавливаю я из себя.
– Господи, Элла, ты в порядке? Где ты? Тут все с ума посходили, ищут тебя.
– А ты?… Ты не мог бы приехать и встретиться со мной завтра?
– Я? Да, хорошо. Конечно.
Закрываю глаза и заставляю себя дышать ровно и глубоко. Он сказал «конечно». Не задумываясь. Он понятия не имеет, что я натворила.
– Элла, только сообщи родителям, что с тобой все хорошо. Обязательно. Они обратились в полицию. И совсем извелись от беспокойства.
Нет, не скажу ему.
– Я тебе все завтра объясню.
– Ладно. А где ты?
Медлю в нерешительности. Я не могу сказать ему, что я на этом острове. Если он поймет, что полиция ищет меня не потому, что родители беспокоятся о моей безопасности, а потому, что я ранила человека, он всем расскажет, что я здесь. А если не узнает, то и не расскажет.