– Я пришлю тебе эсэмэску завтра в девять. Только пообещай, что никому не скажешь, куда едешь. Пока я не расскажу тебе, что случилось.
Он, кажется, задумался.
– Ясно, – наконец говорит он. – Ясно. Хорошо.
Велосипед я возвращаю в семь. Парень из проката отрывается от старенького ноутбука.
– Как раз вовремя, – говорит он. – Ну, Крисси, я нашел тебе койку в хостеле «Пакета». Здесь недалеко, пешком дойдешь. Если хочешь, можешь взять велик на пару дней. Я тебе карту нарисую, как туда добраться. Хозяйка Ана-Паула ждет тебя, – называя ее по имени, он похлопывает себя по животу, словно главное достоинство Аны-Паулы – толщина.
– Спасибо, Алекс.
Я сияю. У меня есть где переночевать, а утром приедет Кристиан, и я расскажу ему все-все, даже самое плохое.
Хостел – просто большой дом с облезлой штукатуркой и желтыми подоконниками. Направляясь по дорожке к дому, прохожу мимо гигантского дерева в саду, сплошь увитого лианами. Повсюду стрекочут какие-то насекомые. Трава короткая, у растений огромные листья. Вижу, как по одному ползет какой-то жучок. Воздух неподвижен.
Собравшись с духом, я стучу в дверь – сначала тихо, потом, не дождавшись ответа, погромче, и наконец, убедившись, что это не помогает, начинаю дубасить изо всех сил. Тишина угнетает, ощущается запах чего-то спелого и уже понемногу подгнивающего. Хоть я и знаю, что нас со всех сторон окружает море, а буквально напротив раскинулся удивительный большой город, место, где я сейчас нахожусь, ничем не примечательно и может быть где угодно. Среди любых тропиков. В любом уголке Латинской Америки.
Но это, конечно, не так. О Латинской Америке я ничего не знаю. А хостел напоминает мне романы Габриэля Гарсиа Маркеса, истории о странных событиях, происходящих в далеких плодородных местах. Здесь может случиться что угодно. Даже самое странное. Я точно знаю.
К двери никто не подходит. Ну и ладно. Мне все равно некуда идти, поэтому я сажусь на каменную ступеньку крыльца, нагретую солнцем и потрескавшуюся, подтягиваю сумку поближе к себе и откидываюсь на спину. Уже темнеет. Может, родители найдут меня здесь. Полиция легко выследит меня по волосам. Или Кристиан сообщит им, где я, как только получит от меня эсэмэску.
Катаясь по острову, я строю планы. Завтра я увижусь с Кристианом (только бы он приехал, только бы приехал, только бы приехал). И если все будет нормально, останусь здесь и несколько дней проживу под именем Крисси. А когда доберусь до Интернета, сделаю все, что смогу, чтобы помочь моей настоящей маме найти меня, и только потом объявлюсь.
Я вернусь к Блэкам, чтобы они убедились, что я цела и невредима, а потом сдамся полиции. Если мне разрешат, поеду домой. А что будет дальше, не знаю.
Из-за дома выходит женщина, и я сразу понимаю, что имел в виду «Гарри Поттер», когда похлопывал себя по животу: она на сносях. Мне вдруг вспоминается женщина-зомби, которую я видела утром, – с окровавленной куклой-младенцем, вылезающей из живота. Местная жительница с длинными черными волосами одета в жилетик и длинную юбку с поясом под выпуклостью живота. Вид у нее измученный, но при виде меня она улыбается, говорит «Oi»[7] и еще что-то по-португальски.
Я глазею на ее живот. Пытаюсь представить себе, что значит выносить ребенка, а потом отдать кому-то. Никто не согласится на такое по своей воле. К этому можно только принудить. Мне становится больно и обидно за мою маму: как она, должно быть, скучала по своему ребенку почти восемнадцать лет!
Жаль, что я не говорю по-португальски. Но мы с беременной женщиной как-то ухитряемся общаться каждая на своем языке, помогая себе жестами. Она говорит, что ее зовут Ана-Паула, я вспоминаю, что назвалась Крисси, и так и говорю, потом иду вслед за ней и вхожу в дом через боковую дверь.
После улицы внутри особенно темно, пол выложен прохладной плиткой. Видимо, других постояльцев, кроме меня, нет. Ана-Паула открывает скрипучую дверь и показывает мне сумрачную комнату с деревьями за окном: здесь четыре двухъярусных койки и нет ни души. Забрасываю сумку на верхнюю койку, потому что зачем спать внизу, если можно забраться повыше, где больше воздуха? Еще год назад у нас дома в моей комнате стояла почти такая же кровать, точнее, кровать-чердак, а под ней, поскольку ни братьев, ни сестер у меня нет, – мой письменный стол. Наверное, кровати-чердаки придуманы для комнат, где недостаточно места, но в моей спальне его хватало с избытком. Мне просто нравилось залезать в кровать по лесенке.
Вот и сегодня я забираюсь в кровать по маленькой деревянной лесенке, и я такая усталая и растерянная, что хочу лечь немедленно. Меньше всего меня тянет идти куда-нибудь на поиски еды, но я хорошо помню, что ничего не ела с тех пор, как позавтракала утром в отеле – давным-давно, в другой жизни, да и то весь завтрак вскоре очутился в унитазе. Я буквально умираю от голода.
Ана-Паула смотрит на меня, что-то спрашивает и изображает жестами, как ест.
Немного погодя я уже сижу с ней в кухне, ем рис и бобы. Бобы в шикарном коричневом соусе с мясом, ничего вкуснее я в жизни не ела. Я улыбаюсь Ане-Пауле, она улыбается в ответ и что-то рассказывает. Хочется расспросить ее про ребенка, но я не могу, и потом, если я буду слишком зацикливаться на ребенке, я окончательно упаду духом. Некая женщина вот так же носила меня в животе восемнадцать лет назад, а я ее не знаю. Ни лица ее не знаю, ни голоса. Ничего не знаю о ней, кроме того, что ей пришлось отдать меня. Не самый лучший факт о родной матери, тем более единственный мне известный.
Должно быть, она смотрела на меня. А я – на нее. И в это время мы были друг для друга целым миром.
Смаргиваю слезы. Ана-Паула похлопывает меня по руке жестом утешения. Я точно знаю, она не станет возражать, если я захочу выплакаться у нее на плече, но делать этого не стану. Нельзя расклеиваться.
Среди ночи я просыпаюсь и смотрю в потолок. Так и лежу без сна, уверенная, что больше не усну никогда.
731 день
В девять утра отправляю Кристиану сообщение:
«Илья-де-Пакета, – пишу я. – Добраться можно на лодке из Рио. Только ПРОШУ, НЕ говори моим родителям, что я здесь. А полиции – тем более. Приезжай, сначала хотя бы поговорим. Обещаю, я свяжусь с ними, если ты скажешь, что надо, когда выслушаешь меня».
Смотрю на слова «моим родителям». Предупреждать, чтобы он ничего не говорил им, не хочется, но придется, иначе объяснений с Кристианом не избежать.
Я все равно расскажу ему всю правду, когда он приедет сюда. Как здорово будет выговориться, найти человека, который знал меня прежней, до того, как я выяснила, кто я такая на самом деле, пусть даже знакомы мы всего один день.
Волшебный день.
Не свожу глаз с телефона, жду ответа. Проходит семь мучительных минут, наконец появляется эсэмэска от Кристиана, а в ней – те самые слова, которые я так хочу увидеть:
«Уже еду».
Я стою у причала, всматриваюсь в каждого пассажира, сходящего с лодки, жду, когда приедет Кристиан, и надеюсь, что не нагрянет полиция. В ожидании, когда прибудет очередная лодка, покупаю бутылку воды и выпиваю ее. А в остальном просто смотрю. Мозги я отключила, стою и смотрю, как сверкает вода на солнце, и стараюсь не думать ни о чем.
Он может привезти с собой моих родителей, и не только. Если Блэки явятся сюда, я скажу, что не желаю их видеть. Если с ними приедет полиция, я признаюсь в том, что натворила. Пожалуй, я смогу.
Мысленно перебираю всякие подробности. Иногда мне требовалось свидетельство о рождении, как всем людям, но я его ни разу так и не увидела. Мои родители – мои приемные родители – старательно прятали его от меня. А мне в голову не приходило поинтересоваться. Но мне уже скоро восемнадцать, я заканчиваю школу. В любом случае они не смогли бы хранить свою тайну еще дольше. Она всегда оставалась бомбой с часовым механизмом.
Ясно одно: когда растешь, зная, что тебя удочерили, это совершенно нормально. Усыновление и удочерение – это прекрасно. В моей прежней школе учились две девочки, которых удочерили из Китая, и они ничем не отличались от остальных. Хорошо хотя бы приблизительно представлять, кто ты. Тогда и к приемным родителям относишься правильно: с самого начала знаешь, что они не родили тебя, а спасли, дали семью и лучшую жизнь. Приемные родители – это чудесно. Теоретически. Может, другие и вправду такие, а мои нет, потому что уступили мне, поддались, когда я отказалась слушать, что меня удочерили. Они позволили мне настоять на своем, хотя были старше и знали, как будет лучше. А я была совсем малышкой, поэтому им следовало все объяснить мне.
Я на втором месте. Точнее, на девятом. А настоящая Элла Блэк, которой они меня называли, на самом деле несколько раз умерла в материнской утробе. Я – некачественная замена ей, лучшее (и единственное), что им удалось заполучить.
Они говорили мне, что я – это она, потому что хотели ее. А не какого-то там чужого, никому не нужного ребенка: им хотелось, чтобы жил их собственный. Вот они и покупали мне все необходимое, отправили в престижную школу, подарили мне котенка, приучали правильно питаться, возили на уроки хореографии – словом, растили меня так же, как растили бы своего настоящего ребенка, если бы сумели завести его.
К тому времени, как Кристиан сходит на берег, я принимаю решение перебраться куда-нибудь из дома Блэков и найти работу, если повезет с жильем. В голове вертятся выражения вроде «причинение телесных повреждений» и «нападение при отягчающих обстоятельствах», и я не представляю, что ждет меня, когда я попаду в руки властей. К счастью, Кристиан приехал один, и счастья становится еще больше, когда он быстро направляется ко мне, хватает в объятия и крепко целует.
На несколько минут я позволяю себе отдаться чувствам. Расслабляюсь в его руках. Ощущаю его губы на моих губах. Вдыхаю его запах. Он не знает, кто я на самом деле, точнее, вообще толком не знает меня. С ним я могу быть любой Эллой, какой захочу. И ему нет дела до того, кто меня родил.