Я люблю его, хоть почти не знаю. Я его люблю.
Прижимаюсь к нему как можно крепче, жалея, что нельзя слиться с ним и стать одним целым. Немного погодя мы отстраняемся друг от друга, но совсем чуть-чуть, только чтобы поговорить.
– Так вот, – начинает он, – Элла, я очень рад видеть тебя. Ты себе не представляешь, какое это облегчение. Расскажешь мне, что случилось?
– Да.
– Может, пообедаем?
– Пообедаем?
– Уже полдень. По-моему, самое время. Пообедаем, выпьем пива. Как ты нашла этот остров?
Я улыбаюсь, мы идем по песчаной улочке.
– Мне кажется, он сам меня нашел. В буквальном смысле. Мне надо было в уборную, я увидела лодку, подумала, что уборная на ней наверняка есть, села и поехала.
– Да? Так ты сюда и попала?
– Да, так.
– А уборная на лодке была? Я не заметил.
– Была, но омерзительная. Самая омерзительная из всех, какие только можно себе представить. Я была в шоке.
Я произнесла «уборная», как американка, и мне понравилось. Не таким я представляла себе романтический разговор, но мы оба хихикаем, и это гораздо лучше, чем все, что я себе навоображала. Смеяться, оказывается, так странно и удивительно. Жаль, что я не заслужила такое счастье.
Кристиан садится напротив меня за шаткий железный столик, я не свожу с него глаз. Всматриваюсь в линию его скул и подбородка, отмечаю, как идеально обрамляют лицо прекрасные блестящие волосы. Заглядываю в огромные темные глаза, и он смотрит на меня в ответ. Мы оба улыбаемся.
Порой не нужно никаких слов.
– Так вот… – говорю я, беру свою бутылку пива, он берет свою, мы чокаемся и отпиваем по глотку. Как же не хочется рассказывать Кристиану, что я натворила.
– Так вот… – эхом повторяет он, когда мы ставим бутылки.
– Так вот. Спасибо, что приехал. Давай я все-таки расскажу тебе кое-что.
Он кивает, я набираю побольше воздуха и начинаю рассказ.
Я думала, он получится коротким: в конце-то концов, надо сообщить всего два факта. Но почему-то я говорю и говорю часами. Рассказываю ему все до мелочей. Никогда ничего подобного не делала. Никогда не говорила правду о себе. А ему говорю, потому что мне нечего терять и я хочу, чтобы он знал обо мне правду.
Мы заказываем рыбу с картошкой, их приносят, мы оба съедаем обед и даже не замечаем этого, потому что поглощены моей историей. Спохватываюсь я, когда вдруг завожу речь о Бэлле, и сама ужасаюсь, как у меня язык повернулся. Кристиан тянется через стол и берет меня за руку, потому что у меня дрожит и срывается голос. Я никогда не говорила о Бэлле ни одному человеку, даже Лили; не сказала даже в тот раз, когда Лили вошла в комнату и увидела убитую Бэллой птичку.
– Она заставляла меня делать ужасные вещи. – Я умолкаю, вытираю глаза салфеткой, которую он мне дал, и прерывисто вздыхаю. – Я уже давно поняла, что добром это не кончится. И была права: случилось ужасное. Вчера.
И я перехожу к рассказу о том, что было вчера, не упуская ни одной детали. Объясняю про письмо, про мой телефонный разговор с Мишель, про кафе и про то, как эта тварь у меня внутри разбила бутылку и уже была готова перерезать ею горло моей матери. Рассказываю, как папа поймал меня за руку, как мне подвернулся незнакомец, как вспухла на его лице кровавая полоса.
– Ничего хуже этого я не делала никогда, – говорю я и понимаю, что уже не хочу есть.
Меня тошнит. Я жду, что сейчас Кристиан встанет и уйдет. Он смотрит на меня, я вижу на его лице неуверенность. Потом он кивает.
– В твоих силах сделать так, чтобы ничего хуже этого уже никогда не сделать, – говорит он. – Послушай, не знаю, что там сейчас творится, но твои родители ничего мне не объяснили. Сказали только, что вы поссорились и ты убежала. Приехала полиция, но она, наверное, не…
Я же вижу: он не знает, что еще сказать. Хочет заверить меня, что все будет хорошо, но не может.
– Не знаю, – наконец сознается он, – я просто не знаю, что случится, если ты сейчас вернешься. Может, тебе и правда побыть здесь какое-то время. Я могу съездить в отель и выяснить, что и как.
– Правда?
– Можно сообщить твоим родителям, то есть твоим приемным родителям, что с тобой все хорошо?
Какой он добрый. Заботливый и милый. Я даже представить себе не могла.
– Да, но… пожалуйста, не говори им, что я здесь. Выясни, посадят ли меня в тюрьму, и тогда я что-нибудь придумаю. Могу написать для них записку – просто отдай им, когда вернешься, и тогда они поверят, что ты на самом деле виделся со мной.
Кристиан кивает. Однако тревожится все сильнее – это видно по лицу.
– Послушай, сегодня вечером мне надо быть в Рио, потому что у Феликса день рождения, он устраивает шоу и прочую хрень. С твоими родителями я поговорю. Записку передам. Обещаю, я не скажу им, что ты здесь, и разузнаю все, что ты хочешь услышать. Договорились?
– Да. Спасибо. В любом случае. Теперь ты знаешь обо мне все, а я о тебе – ничего. Но ты выглядишь таким… собранным. Твоя жизнь не разваливается на глазах, как моя.
Он смеется, но непохоже, что мои слова показались ему забавными.
– Шутишь?
– Нет.
– М-да. Ты знаешь далеко не все. Давай попросим счет. И не будем вспоминать о Бэлле и о том, что было вчера. Тебе надо немного развеяться. Так значит, на этом острове машин нет? Только велосипеды?
– Да. Вчера я брала один напрокат. Я покажу тебе где. Хозяин там замечательный. И к счастью для меня, прекрасно говорит по-английски.
Кристиан сам платит по счету, хотя я предлагаю поделить его пополам. По дороге мы идем, держась за руки, в прокате я снова беру свой прежний велик и знакомлю Кристиана с Алексом.
– А, друг из Рио! – восклицает Алекс. – Так я и знал, что у тебя есть парень.
Я не решаюсь взглянуть на Кристиана. Хочу, чтобы он был моим парнем. Если бы только он им был. Я готова на все, лишь бы он стоял рядом и держал меня за руку. Он все знает обо мне, и все-таки он со мной.
Кристиан не поправляет Алекса. Наоборот, сжимает мою руку и украдкой поглядывает на меня, как будто у нас есть общая тайна, – и это чистая правда. Мое сердце переполняется искрящейся радостью и любовью.
– Десятка за час, – говорит Алекс.
Кристиан достает бумажник.
– На три часа.
Он вынимает тридцать реалов, я наблюдаю за ним и вдруг замечаю у него в бумажнике фотографию девушки.
Девушка красивая.
У нее длинные черные волосы.
Она улыбается.
Незачем держать в бумажнике фотку девушки, если вы с ней не встречаетесь. Значит, девушка у Кристиана все-таки есть.
И это не я.
А я только что выложила ему всю правду. Открыла все свои секреты, а он так и не признался, что у него есть девушка. Правда, он и не говорил, что ее нет, хотя я не спрашивала.
Он расплачивается, убирает бумажник, мы садимся на велосипеды и едем по улице. Только теперь я не знаю, что сказать, потому что после этой фотографии уже не могу вести себя как раньше.
Кристиан тоже молчит. Нам попадаются другие велосипеды, в том числе прикольные трехколесные, потом лошадь и повозка, но разговор по-прежнему не клеится. Мы сворачиваем на мощеную дорожку, проезжаем мимо ряда мирно дремлющих домов, и все звуки остаются позади, только гудят насекомые. Вокруг ни души, кроме нас двоих.
– Элла, – говорит Кристиан, сбавляя скорость так, что мы едем бок о бок, – я знаю, ты видела фотографию.
Бросив на него взгляд, я снова смотрю на дорогу.
– Что? – Я пытаюсь изобразить удивление, хотя смысла в этом нет. – Значит, у тебя дома есть девушка?
– Нет, – отвечает он. – У меня – нет. Честное слово. Я был счастлив, когда Алекс назвал меня твоим парнем.
– Правда?
– Да. Послушай, Элла. Это была Виттория. Моя сестра.
Сначала я почувствовала облегчение, а затем уловила нечто странное в его голосе. И потом, никто не носит фотографии сестер в бумажниках.
– Может, посидим на берегу? – предлагаю я, когда мы подъезжаем к прибрежной полосе песка. Мы ведем велики по пляжу, прислоняем их к пальме, разуваемся и сидим у самой воды, глядя вдаль.
Кристиан берет меня за руку.
– Так что разреши, я объясню тебе, почему, что бы ты ни думала, я вовсе не такой собранный, как кажется.
Мы сидим рядом, и он рассказывает мне о своей жизни – начиная с ранних детских воспоминаний, его собственных и его сестры-близнеца Виттории, с которой они спали в одной кроватке. Он говорит, что они все делали вместе, их даже звали не по именам, а просто «близняшками». Они выросли в красивом районе Майами, ходили в хорошие школы, у них были друзья – у каждого свои, и все-таки они по-прежнему были так близки, как «две половинки одного и того же человека», по словам Кристиана. Он продолжает рассказ о большом доме, о холодных и отчужденных родителях и ощущении, будто они с сестрой всегда противостояли вдвоем целому миру.
– А потом она заболела, – продолжает он. – Я сразу это почувствовал. Ей нездоровилось, мы поняли, что положение серьезное, и оказались правы. Это была редкая разновидность рака – анапластический рак щитовидной железы. Больные им очень быстро умирают. Можно бороться, но этот рак неизлечим. Наши друзья и родные старались не поддаваться унынию, и я тоже, – ведь она была моей сестрой-близнецом, черт возьми, потому я и сохранял позитивный настрой, как только мог. Но это не помогло. Я с самого начала знал, что не поможет, и Викки знала. Вот так.
– Господи! Мне очень жаль…
– Да. Мне тоже.
Не могу подобрать верные слова, поэтому просто держу его за руку.
– Она понравилась бы тебе. А мне сказала бы, что ты слишком молода для меня. Так и слышу, как она это произносит. Твои волосы она бы похвалила.
– И давно?…
– Год. Целый год. И много, почти вся жизнь, и совсем мало. Феликс и Сюзанна приехали сюда со мной на годовщину. Точнее, чтобы избежать появления на годовщине. Мои родители предпочли бы, чтобы я провел это время дома, с ними, и мне совестно перед ними. Но я просто не мог. Викки отправила бы меня сюда, к тебе, сидеть на этом пляже. Так бы она и сделала.