Все прочие матери отличались друг от друга, за всеми было интересно наблюдать. Все казались обычными людьми, на которых просто на время возложили ответственность за детей. А мне досталась мать, которая всего боялась, запирала дверь на четыре замка и никогда не бросала все свои дела, чтобы помочь мне, лишь по той простой причине, что ей было нечего бросать.
Интересно, сидела ли она на валиуме, как делали женщины в пятидесятых. Готова поспорить, что она мечтала о настоящей семье с родными детьми. Но настоящая Элла раз за разом умирала у нее в животе, и ей пришлось довольствоваться мной.
А я с самого начала была демоном.
У настоящей Эллы был бы брат – они явно нацеливались на полноценную семью. Его назвали бы как-нибудь просто, без изысков – например, Томом. Том Блэк, пухлощекий светловолосый мальчуган, всеобщий любимец, несмотря на «бойкость», и любитель лазать по деревьям. Со временем он угомонился бы и нашел работу в финансовом секторе, как его отец.
Но ничего из задуманного у них не получилось. Моя приемная мать, наверное, убита горем после того, как я пыталась ранить ее, и я готова поручиться, что она даже слегка обрадовалась, когда я сбежала. Мои так называемые родители дорастили меня почти до взрослых лет, так что со своей работой они справились. Она закончена. Скоро я напишу им, что у меня все хорошо, я нашла работу и когда-нибудь мы с ними снова увидимся. А пока пусть Фиона Блэк побудет самой собой. Займется своими делами, радуется жизни. Бремя спало с ее плеч. Больше никогда не отважусь приблизиться к ней: а вдруг я снова попытаюсь причинить ей вред и на этот раз успешно?
Так что мне остается лишь стать хорошей и найти работу.
Понятия не имею, как ищут работу.
Я живу в фавеле.
Мне нужна работа.
Мне понадобятся деньги. Я еще никогда не жила так, чтобы у меня совсем не было денег.
Только в первый год моей жизни.
У меня ничего не было.
Меня поместили
под
опеку.
Я не сплю всю ночь. По-моему, сон мне больше не нужен так, как раньше.
Слышу, как домой возвращается Андерсон. Хулия что-то говорит ему, и я понимаю, что она рассказывает обо мне. Как только я слышу низкий рокот его голоса, в голове что-то щелкает. Я понимаю, что должна остерегаться его.
Он работает в отеле для туристов.
Значит, прятаться в его доме мне нельзя. Он же работает в отеле, а про меня написали в газете, потому что меня разыскивает полиция. В статье наверняка сказано, что у меня лиловые волосы. Теперь у меня нет волос. Любой человек с приметной прической подстрижется, если будет скрываться. Так что моя лысина – никакая не маскировка.
Я даже завести парик не могу теперь, когда Хулия уже рассказала Андерсону обо мне: скорее всего, она разболтала, что волос у меня нет, ведь их отсутствие первым бросается в глаза.
А еще у меня лицо девчонки из газеты, потому что девчонка в газете – это я.
А он работает в отеле в туристическом районе Рио, именно там, где меня ищут.
Вскоре они ложатся спать. В доме тихо. Иногда снаружи слышатся голоса, но никаких выстрелов и других тревожных звуков. Для трущоб здесь на удивление спокойно.
Как жаль, что я сказала Хулии, что меня зовут Лили. Может, в газете написали, что Лили, моя лучшая подруга, переживает за меня. А Хулия сказала мужу, что Лили – это я. От него весь отель узнает про девчонку-англичанку по имени Лили. И поскольку ищут как раз англичанку, до Блэков дойдут слухи, что где-то в Рио живет лысая англичанка, и как только они услышат, что ее зовут Лили, все сразу встанет на свои места.
Здесь оставаться нельзя.
Я понимаю это и ужасаюсь. Если я не хочу, чтобы меня нашли, значит, мне нельзя оставаться здесь, в этой милой комнатке в лабиринте улиц фавелы, с дружелюбной хозяйкой, которая разрешила мне посмотреть вместе с ней «Сайнфелд» и обещала научить португальскому.
Я случайно наткнулась на эту маленькую гостиницу и уже заплатила за месяц проживания, но теперь придется отсюда уйти. Мне надо пожить одной. А если я останусь здесь, придет полиция и арестует меня за то, что я ранила бедного незнакомого человека.
Мне отчаянно хочется остаться, но надо уходить.
Я перепугана. Вспоминаю, как собиралась подавать документы в университет или колледж искусств. И со страхом думала, что придется выбирать одно из двух, самой принимать решение. А теперь передо мной каждый день встает совсем другой выбор: утопиться или сбежать в фавелу? Остаться здесь, рискуя попасть в полицию за нанесение телесных повреждений, или сбежать в неизвестность?
Смотрю в стену и пытаюсь собраться с силами настолько, чтобы уйти отсюда и поискать другое жилье.
Здесь оставаться нельзя.
Здесь оставаться нельзя.
Здесь оставаться нельзя.
928 дней
Уже второе утро подряд я просыпаюсь ни свет ни заря и стараюсь улизнуть потихоньку. Я выхожу на улицу фавелы, не имея четких планов и с меньшей суммой в кармане, чем мне хотелось бы. Только что рассвело, свет пока что бледный. За моей спиной щелкает и закрывается дверь.
Вот и все, вернуться к Хулии я уже не смогу. Первые лучи солнца щекочут мне лицо, я стою на утоптанной земле в переулке. А потом ухожу, унося все свое имущество и деньги в сумке на плече.
Единственное живое существо, попавшееся мне, – курица. Она буравит меня взглядом, потом с гордым видом вышагивает прочь. Но когда я добираюсь до асфальтированной улицы, оказывается, что многие уже не спят. На противоположной стороне женщина в черно-белом форменном платье с бейджиком садится в седло за спину мотоциклиста, мотоцикл уносится вниз по склону холма и увозит ее на работу – судя по форме, в какой-то отель.
Незнакомец в зеленом спортивном костюме проходит так близко, что я в изумлении отшатываюсь, но он оборачивается, усмехается и машет рукой – то ли здоровается, то ли извиняется. Он тоже спешит на работу куда-то в город, за пределы фавелы. Спускаясь с холма, я повсюду вижу людей, идущих к автобусной остановке или уезжающих куда-то на мотоциклах.
Вверх по склону холма медленно едет полицейская машина, я отворачиваюсь, прохожу немного вперед и сворачиваю в первый же попавшийся переулок. В конце переулка делаю резкий поворот направо, потом налево, боюсь угодить в чей-нибудь сад, но всякий раз благополучно нахожу лазейку, которая ведет из одного переулка в другой. По крайней мере, сюда полицейские за мной не поедут – не протиснутся на машине. Мне остается лишь идти, идти и надеяться, что я не забреду в какое-нибудь страшное место, где меня пристрелят.
Делаю шаг, потом другой. Только между предыдущим шагом и последующим я живу. Мальчишка-подросток, с виду младше меня, чинит велосипед и глазеет на меня, пока я прохожу мимо, но молчит. Я не улыбаюсь, но и не хмурюсь. Наши взгляды встречаются, я иду дальше.
Наконец я выворачиваю на улицу пошире и иду по ней вверх, на холм, потому что уже знаю, что внизу, у подножия холма, есть машины, автобусы и люди, которые могли увидеть меня в газете. Все иду и иду, хочу есть, понимаю, что должна что-нибудь придумать, а потом вижу впереди заросшую травой площадку, которая при ближайшем рассмотрении оказывается маленьким футбольным полем. С него открывается вид на весь город, на море и горы.
Прохожу через поле, останавливаюсь и смотрю во все глаза. Внизу сверкает на солнце вода. Горы точно такие, как я рисовала в школе, только в реальной жизни они в миллион раз прекраснее, и сейчас я стою на одной из них. Прохладный бриз овевает мое лицо, и, хотя еще рано, он теплый. Несмотря ни на что, несмотря на мое изгнание в бразильские трущобы и полное отсутствие хоть сколько-нибудь определенного будущего, меня занесло в самый прекрасный уголок на этой планете.
Я – бездомная в раю. Не слышу ничего, кроме шума двигателей где-то за моей спиной. Воздух свеж и пахнет морем. Вдалеке стайка кур склевывает что-то с земли.
Какое счастье, что сейчас раннее утро. У меня в запасе целый день для того, чтобы найти новое пристанище.
До следующей ночи мне не продержаться, ведь я совсем не спала, поэтому решаю устроиться на пляже, подремать и при этом выглядеть как туристка. Если я усну, свернувшись клубочком на чьем-нибудь крыльце, меня найдет полиция. Но если задремлю на пляже, прикрыв глаза дешевыми очками от солнца и повязав голову хлопковым шарфом, никто не отличит меня от других людей, расслабляющихся на берегу. По крайней мере, я на это рассчитываю.
Очки и шарф я купила в уличном киоске по пути вниз с холма. Эти предметы – мой камуфляж и моя защита. Голова уже начала было обгорать, а измазанная кремом от солнца щетина выглядела по-дурацки, вот я и повязала голову шарфом.
Я в дальнем конце пляжа, который нашла, шагая в противоположном направлении от города. Мест скопления туристов надо избегать. Этот пляж достаточно многолюдный, чтобы я могла затеряться на нем, но попроще шикарных пляжей вблизи больших отелей. Торговцев здесь гораздо меньше. Атмосфера не такая, как в фавеле, и вместе с тем отличающаяся от атмосферы Копакабаны.
Купальника у меня с собой нет, но можно, пожалуй, просто окунуться в нижнем белье – никто и не заметит. А белье все равно не мешает постирать.
Я валяюсь на пляже, лихорадочно пытаюсь сообразить, как быть дальше, но придумать ничего не могу. Мысли движутся по замкнутому кругу. Можно найти другую маленькую гостиницу, просидеть в ней неделю, потом вернуться к Блэкам, и будь что будет – отвечать все равно когда-нибудь придется. Можно узнать, где здесь учат английскому, и, как и говорила Хулия, устроиться учительницей, хоть по возрасту мне самой еще полагается учиться. Можно снова съездить в город и снять еще денег с карты. Пожалуй, так и сделаю, а еще спрошу в «Супер-сукос», нет ли здесь другого отеля. Я пытаюсь остановить скачущие мысли и выбросить все из головы. Пока я не посплю, ничего путного мне все равно не придумать. Я способна лишь строить безумные, бессмысленные планы.
Лежу неподвижно и, наверное, выгляжу как любой другой человек, который нежится на солнце, позабыв про все на свете. Никто и не подумает, что я – дочь серийных убийц, воспитанная лжецами. Никто не определит, что недавно я встретила любовь всей моей жизни, но была вынуждена спасаться бегством, пока мой избранник не узнал, кто я такая. И уж конечно, никому даже в голову не придет, что я порезала лицо незнакомому человеку, когда пыталась ранить свою приемную мать.