у меня все деньги. Поднимаюсь и иду, представляя рядом некую Джо, – от этого становится легче.
Наконец я добредаю до цели, я взмокла, голова гудит, ноги нестерпимо ноют. Захожу в первое же попавшееся кафе, вымученно улыбаюсь, прошу кофе с молоком – может, от молока у меня прибавится сил. Воду пью так медленно, как только могу. Заказываю два сырных шарика, что для меня роскошь, ведь я уже съела несколько с ветчиной. Про избалованную девчонку, которая в отеле наваливала горы еды на свою тарелку, хотя даже голодной не была, я не думаю. Зато вспоминаю, как Ана-Паула дала мне тарелку риса с тушеными бобами на острове Пакета. Может, когда-нибудь я попробую вернуться туда. Буду жить с ней и помогать растить малыша. Даже Бэлла станет хорошо относиться к этому ребенку, ведь Ана-Паула была так добра к нам.
Ребенок. Эта мысль способна сломать меня, я отгоняю ее.
Когда дольше торчать в кафе уже неприлично, иду к прилавку, чтобы расплатиться. Женщина за другим столиком, толстуха средних лет, слишком уж заинтересованно посматривает на меня. Опускаю голову и отворачиваюсь. Да, сама знаю: я выгляжу странно и дико. Как белая и лысая бомжиха. Естественно, все пялятся на меня. За тем же столиком сидит еще одна женщина с длинными спутанными волосами, она тоже некоторое время глядит на меня.
– Вы говорите по-английски? – спрашиваю я у хозяйки кафе. На всякий случай, а что такого?
– Говорить по-английски? – Она кивает и кричит куда-то за спину.
Я жду, что на зов придет еще кто-нибудь из взрослых, а появляется совсем маленькая девочка. У нее блестящие шоколадные глаза-пуговки, она застенчиво прячет лицо.
Женщина указывает на футболку девочки – белую, чистую и отутюженную. На ней красными буквами вокруг логотипа написано «Школа английского в фавеле».
– «Школа английского в фавеле», – читаю я и пытаюсь поймать взгляд девочки. – А ты говоришь по-английски? – обращаюсь я к ней, хотя и понимаю, что нет, ведь ей года три, самое большее – пять. Не знаю точно, я в детях не разбираюсь.
«Школа английского в фавеле».
– «В небе звездочка сияй», – поет малышка, я смеюсь, пою вместе с ней, и она наконец смотрит мне в глаза и тоже смеется.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я и присаживаюсь на корточки, чтобы наши лица были на одном уровне.
Я уже несколько дней ни к кому не подходила так близко – если не считать того типа, который хватал меня за ногу.
– Меня зовут Ана, – отчетливо выговаривает она – просто прелесть, какое же она чудо! У меня аж слезы наворачиваются. Я тоже когда-то была идеальной малышкой. Так мне казалось. Я ведь не знала, что я с самого рождения испорченная и вообще второй сорт.
Я указываю на себя.
– А меня зовут… – Я медлю. Не Элла. И не Лили. Мне нужно новое имя, и оно должно быть самым обычным. Латиноамериканским, чтобы не выделяться. Понятия не имею, каким именем назваться, а потом вдруг понимаю, что пауза слишком затянулась – это понятно даже малышке. И я говорю первое, что приходит в голову.
– Паула, – я произношу это имя так же, как делала Ана-Паула на острове. Девочка кивает. Она Ана, а я – Паула.
– Привет, Паула, – говорит она. – Приятно познакомиться.
– И мне тоже очень приятно.
Протянув руку, малышка гладит меня по голове, и я разрешаю ей. Я беседую по-английски с ребенком, который едва научился ходить. У меня в желудке еда и кофе, поэтому кажется, что весь мир вокруг стал чуть-чуть лучше.
Те, кто говорит, что деньги – еще не все, никогда не пробовали жить без них. Деньги – это в буквальном смысле слова все. Иногда раньше я давала деньги бездомным. Вытаскивала из кармана пятьдесят пенсов и чувствовала себя страшно неловко. Фиона Блэк жертвовала деньги и еду в «продуктовый банк» и говорила, что это лучше, чем давать бездомным в руки мелочь, которая наверняка будет потрачена на спиртное или наркотики.
Само собой, без спиртного и наркотиков таким людям не обойтись. Мне тоже не помешало бы какое-нибудь средство, чтобы вытеснить действительность, пусть даже всего на несколько минут. Если я когда-нибудь исхитрюсь вернуться в свой прежний мир, я буду раздавать деньги всем бездомным, каких только встречу. И кормить их, и давать еду. Буду класть им в горячие напитки побольше сахара и приносить спиртное.
– А где ты учишь английский? – спрашиваю я Ану, и она морщит гладкий лобик – не понимает.
– Английская школа? – снова пробую я и пожимаю плечами.
Оглядываюсь, подыскивая что-нибудь подходящее, чтобы показать жестами. Указываю вверх, на холмы. Потом на дом напротив и поднимаю брови. Надо же как-то объясниться. Только не забыть бы не слишком приближаться к ребенку – я помню, как отвратительно от меня пахнет.
Она хихикает и указывает в сторону холмов. Тонким с непривычки подолгу говорить голоском она объясняет по-португальски, как добраться до школы английского, показывает руками повороты налево и направо, втолковывает подробно словами, которых я не понимаю.
Я поворачиваюсь к ее матери и вскоре получаю примитивную карту, нарисованную огрызком карандаша на бумажной салфетке.
Мне хочется обнять малышку Ану, но я не знаю, прилично ли это, потому просто глажу ее по голове, как она меня. Расплачиваюсь за кофе и сырные шарики, забираю сдачу мелочью и старательно прячу ее в карман. Потом благодарю и хозяйку, и ее дочь, машу рукой, снова благодарю и машу, не обращаю внимания на толстуху, которая так и сидит, вылупившись на меня, и ухожу, стараясь разыскать с помощью карты школу, где учат английскому малышей. По всей видимости, единственный мой навык – мой родной язык.
– Привет?…
Мой собственный голос кажется чужим. В последнее время я мало пользовалась им и отвыкла слушать, как он звучит. А звучит он как голос Фионы Блэк, которая вежливо вызывает продавца из подсобки магазина. Хотя на самом деле я никто и ни на что рассчитывать не вправе.
Стою в конце переулка, на утоптанной до состояния камня земле, и понятия не имею, туда ли я пришла. Из соседней двери сильно пахнет какой-то стряпней. Дальше идти некуда: дом передо мной – последний в этом переулке. Я вижу просто дверь, которая закрыта; я уже постучалась в нее, но никто не отвечает.
Мне кажется, я шла в точности по карте. Добираться сюда пришлось долго, часто возвращаться обратно и поворачивать в другую сторону, угадывать в каракулях хозяйки кафе ориентиры, соображать, где надо свернуть за угол, отшатываться от проносящихся мимо мотоциклов и при этом не забывать делать вид, будто я знаю, что делаю и чего ищу. Вдобавок сегодня ходьба дается мне с трудом.
Я просто не могу дойти наконец, обнаружить, что все закрыто, и сдаться.
– Hola? – кричу я, гадая, почему сразу до этого не додумалась. Я же в Рио. Здесь мы говорим «Hola». Или «Oi».
Я стою в тени, здесь довольно прохладно. Моя одежда стала жесткой от соленой воды, которая оставила на ней белесые разводы.
– Хэллоу?…
Кто-то выглядывает в окно верхнего этажа. Я отступаю от двери. Насколько я вижу, это девушка моих лет. У нее распущенные черные волосы и, кажется, приветливое лицо. Она азиатка, похожая на девочек, с которыми я училась в шестом классе, – такая же кремовая кожа, сияющая здоровьем. Интересно, насколько я сама сейчас отличаюсь от них.
По-моему, как небо от земли.
– А, привет, – говорю я и набираю побольше воздуха. Сейчас главное – все сделать правильно. Стать бы мне Эллой Блэк, но с уверенностью Бэллы. – Привет, я просто хотела узнать… это вы здесь даете уроки английского?
– Да-да, минуточку. Я сейчас спущусь.
В ожидании я мысленно обдумываю свои следующие слова. Вряд ли эта девушка здесь за главную, слишком уж она молода. Тогда пусть отведет меня к своему начальству, и я буду умолять дать мне работу учителя английского. Я не смогу ни назвать свое настоящее имя, ни предъявить паспорт, и денег у меня тоже почти нет. А еще мне нужно место, чтобы выспаться.
В успех не верится, но я должна добиться своей цели.
Слышу, как в замке поворачивается ключ, отодвигается засов, и вот девушка уже стоит передо мной. Пытаюсь увидеть себя ее глазами и сразу понимаю, что лучше бы не пыталась.
– Привет, – говорю я. – Я Джо. Вот, подумала – может, вам здесь нужен учитель английского…
Если мне сегодня и удается хоть что-нибудь, то благодаря незнакомому человеку, который оставил еду, воду и деньги для Джо. Пожалуй, я и есть Джо.
– О, привет, – отзывается она. – Привет, Джо. Обычно сюда приезжают по программе. Бен говорил, что кто-то недавно отказался, но вряд ли…
Я благодарна ей уже за то, что во взгляде, которым она смотрит на меня, нет отвращения. Она говорит со мной как с равной, хотя я – здоровенная и мерзкая помойная куча.
– Я охотно возьмусь за любую работу, – уверяю я, зная, что в моем голосе сквозит отчаяние.
– Отлично. Ладно. Так…
Вижу, она в замешательстве. Наблюдаю за ее внутренней борьбой: она пытается решить, можно ли ей впустить меня в здание.
Не знаю точно, что у нее за акцент, но только не с юга-востока Англии. Кажется, ирландский, но в акцентах я мало что смыслю.
– Я Жасмин, – говорит девушка. – Тебе надо обратиться к Бену или Марии. Сейчас попробую дозвониться до кого-нибудь из них. Сегодня дети придут попозже. Ты не?… – Она умолкает. – Принести тебе кофе или еще чего-нибудь?
Сочувствие в ее глазах может оказаться для меня последней каплей. Держусь из последних сил.
– Буду очень признательна за кофе и стакан воды, если найдется, – поспешно отвечаю я, отчаянно стараясь выглядеть тем человеком, которым мне сейчас просто необходимо быть. – Извини. Прошу простить меня за дикий вид.
– Ой, да ничего. Честно. Ты проходи, присядь, а я принесу тебе попить. И кофе, и воду.
Комната, куда она меня привела, – класс для занятий, все стены здесь расписаны видами Рио. Небеса розовые, море желтое, все такое яркое и жизнерадостное. Я разглядываю нарисованную статую Христа-Искупителя, на бледно-голубом лице которого явно детской рукой изображена широкая улыбка.