Теперь главное – ничего не испортить. Под душем мне хочется броситься на пол и разрыдаться, но надо помогать Жасмин учить английскому каких-то одиннадцатилетних детей. Для этого мне понадобится больше сил, чем я рассчитывала, но надо собраться с ними хоть как-нибудь.
Смутно припоминаю, что существуют разные увлажняющие средства для лица и тела, а также декоративная косметика, парфюм и прочие дорогостоящие штуки, но вместе с тем точно знаю: никогда еще я не принимала душ прекраснее этого и, надеюсь, больше никогда не приму. Больше никогда – потому что душ лучше этого может случиться только после чего-нибудь настолько же плохого, как мои предыдущие несколько дней, а такой беды в своем будущем я вообразить не в силах.
Одежда, которую мне отдала Жасмин, – это шорты в спортивном стиле, длиной мне почти до колен, и футболка с эмблемой «Школы английского в фавеле». Такую же, только размером поменьше, носит малышка Ана и Бен, но у него размер футболки гораздо больше. Жасмин даже разыскала для меня нижнее белье. Я без колебаний надеваю чужие трусы и лифчик, и они мне впору. Все чистое. Пахнет дешевым стиральным порошком, а мне кажется, что это лучший парфюм в мире.
Я чищу зубы, намазав палец зубной пастой, и лишь мельком позволяю себе взглянуть на свое отражение в пятнистом зеркале. А я и вправду выгляжу больной. Кожа потемнела, но неравномерно. Без волос лицо выглядит непривычно и уродливо. В глазах все еще видна я.
Пытаюсь вспомнить школьные уроки французского. Как полагается преподавать иностранный язык детям, если они уже выросли из малышовых стишков и песенок? Понятия не имею. Значит, буду делать то же, что и Жасмин, и держаться при этом уверенно.
Думать обо всем остальном я себе запрещаю. Сейчас ничто другое не имеет значения. От моих стараний сейчас зависит вся моя жизнь: если я справлюсь и выдержу пару дней работы, а потом, может быть, где-нибудь раздобуду денег, я останусь жить здесь, как Жасмин и остальные, пока неведомые мне волонтеры. Тогда у меня появится шанс.
– На какой они сейчас ступени?
Я прихлебываю кофе – уже вторую чашку, которую мне заварила Жасмин, так как первой я не дождалась, уснула. Кофе растворимый, вроде того, о котором в комнате отдыха нашей школы шестиклассницы отзывались, презрительно фыркая, и это лучший напиток в мире. Здесь все самое лучшее. Я додумалась спросить «на какой они сейчас ступени?», совсем как настоящий учитель, и от этого у меня потеплело внутри. Мне кажется, будто я повисла на краю скалы, уцепившись за нее одними только ногтями. А Жасмин даже не подозревает, что сейчас наклонилась и тащит меня вверх.
– Ох, это трудный возраст, – отвечает она. – С малышами гораздо проще. Вообще-то это урок рисования, только на английском. Ты умеешь рисовать? Если нет, неважно. Я вот совсем не умею.
– Я… – Я осекаюсь. Сказать я собиралась «я сдаю рисование на аттестат повышенного уровня». Но вместо этого я говорю: – Я люблю рисовать. Может, я в этом и не сильна, но мне нравится.
– Вот и от меня на этих уроках почти нет толку. Я просто даю детям возможность рисовать то, что хочется. У некоторых неплохо получается. Так что все будет хорошо. Знаешь, как мне в первый раз было страшно!
Спохватившись, она оглядывается, чтобы проверить, нет ли поблизости начальства.
– Я, конечно, все перепутала, но обошлось, я ведь уже считалась участницей программы. Бен любит проверять каждого, кто приезжает сюда. Он такой придирчивый. Но я же буду рядом, Джо. В одиночку никто из нас не проводит уроки. Так что ты справишься, я тебе помогу.
Я улыбаюсь ей.
– Господи, Жасмин, ты чудо! Так что нам надо делать?
Она смущенно розовеет.
– Ну, для начала мы немного поговорим, потом раздадим им бумагу и карандаши. Сегодня пусть рисуют все, что им нравится. Они молодцы. А если растеряешься, просто начни расспрашивать их про футбол.
Двадцать минут спустя я держусь только за счет адреналина. Наклонившись над костлявым плечом тощего мальчишки, я восхищаюсь его рисунком, на котором футболист отвел назад ногу, чтобы ударить по мячу. Перед ним открытые ворота, едва обозначенный вратарь кидается явно не в ту сторону.
– Го-о-о-ол! – кричу я.
Автор рисунка отвечает по-португальски, но я, похлопав его по плечу, прерываю:
– По-английски.
– Люди. – Он указывает на пустое место по краям рисунка. Я беру у него карандаш и смотрю на лист бумаги. Рисовать за этого мальчишку было бы неправильно, но я могу поступить так же, как сделала бы мисс Кук, которая давным-давно, в другой жизни, учила меня рисовать. Думаю, все получится. Оглядываюсь, вижу, что никто не смотрит на меня, и старательно рисую несколько зрителей. Потом намечаю контуры трибун, обозначаю верхний ряд моря человеческих лиц и отдаю карандаш мальчишке.
Вот это мне нравится. Я могу хоть кому-то помочь. Например, мальчишке – и с рисунком, и с английским. Все, что я умею, теперь в его распоряжении. Оказывается, не зацикливаться на себе гораздо проще.
Оборачиваюсь и вижу, что за мной наблюдает Бен.
Мальчишка широко улыбается. У него светлое родимое пятно сбоку на лице, от улыбки оно меняет форму.
– Спасибо, учитель Джо, – говорит он и снова берется за рисунок, перестает улыбаться, сосредоточенно хмурится, дополняет мой набросок деталями – прорисовывает каждое лицо, каждую гримасу. Его зрители рады, потрясены, опечалены, изнывают от скуки. Они настоящие люди – примитивно нарисованные, но настоящие.
Оставляю его наедине с рисунком и прохаживаюсь по классу. Темноволосые головы склонились над столами. На бумаге вижу горстку домов вплотную друг к другу, пустой пляж, членов семьи, которые держатся за руки. Останавливаясь рядом с учениками, я показываю им, как с помощью перспективы сделать домик более реалистичным, как набросать контуры лица, чем заполнить свободное место на листе. Оказываю каждому ученику именно ту помощь, которая ему нужна. И полностью сосредоточиваюсь на всех по очереди.
– Говорим по-английски, – напоминает Жасмин.
Она тоже ходит по классу и помогает детям.
Одна из девочек поднимает руку, я подхожу и разглядываю ее рисунок: на нем сама она сидит на крыльце, подпирая ладонями подбородок. Вид у нее угрюмый.
– Она чем-то недовольна, – замечаю я. – Это ты?
Девочка кивает.
– Да, – говорит она и хихикает, взглянув на мою голову.
Я улыбаюсь в ответ, глажу макушку ладонью. Потом помогаю ученице закончить рисунок, еле заметными линиями обозначаю другие дома на той же улице и других людей. Добавляю линии перспективы. Девочка кивает и принимается дорисовывать соседний магазин.
Если бы я сама планировала урок, я показала бы им, как надо рисовать. Сегодня они рисуют что хотят, и никто не станет искать в их работах недостатки, потому что главное, как мне кажется, – чтобы они сидели в классе, старались, говорили по-английски, сосредоточивались на своем деле. Но по-моему, если уж рисовать, неплохо было бы заодно поучиться делать это правильно.
Я предложила бы им нарисовать предмет, находящийся прямо перед ними, или портреты друг друга. Показала бы им автопортрет Фриды Кало: пусть тоже попробуют изобразить что-то в этом роде. Объяснила бы, как сделать тень, и будь моя воля, правильно выбрала бы для них карандаши. Рассказала бы о перспективе и точке схода. Мы рисовали бы и силуэты, и глиняные горшки, и абстракции в духе Джексона Поллока. Я раздобыла бы яркие краски и показала им, что такое абстрактное искусство. Отвела бы их на холм, чтобы зарисовать вид с него. Сделала бы все возможное, чтобы вдохновить их, помочь самовыразиться, раскрепоститься в процессе творчества. Искусство делает жизнь увлекательнее.
А пока я просто хожу по классу, помогая то одному ученику, то другому. Показываю девочке, расплакавшейся от досады, как можно рисовать лица, чтобы они не выглядели детскими каракулями, она кивает и приступает к работе.
Видела бы меня сейчас миссис Браунинг.
Урок продолжается всего час, а потом Жасмин хлопает в ладоши, чтобы сказать несколько слов в заключение, и мне опять хочется изменить все правила, оставить учеников здесь на весь день, рисовать и рисовать. Мне удалось полностью забыть о Бене, но он все это время наблюдал за мной. И теперь, пока дети под руководством Жасмин говорят хором: «До свидания, учитель Жасмин! До свидания, учитель Джо!», Бен встает. Дети еще не успели покинуть класс, болтая по-португальски и показывая друг другу рисунки, как он уже подходит ко мне.
– Это было интересно, – говорит он тоном, который мне не удается разгадать. – Вы художница?
– Непрофессиональная, – и я сразу чувствую себя глупо.
Он и не спрашивал, профессионал я или нет. Разумеется, нет. Но меня в эту минуту переполняет возбуждение. Урок мне ужасно понравился. Настолько, что хочется повторить его.
– Но способная. Как бы вы провели урок рисования, если бы представилась такая возможность?
– Я понимаю, что они приходят сюда учиться английскому, но я заодно учила бы их рисовать. Расставила бы парты полукругом, предложила бы всем нарисовать одно и то же, показывала приемы работы. Если бы можно было раздобыть другие карандаши, я бы выбрала более мягкие. А если бы у нас были краски, мы могли бы рисовать ими в разной манере. И глина – чтобы лепить фигурки и посуду.
Я говорю и говорю, удивляясь бесконечному потоку слов и в то же время тому, что Бэлла придала мне силы, а злость оставила при себе. Вместе с тем я хорошо понимаю: пока я говорю, Бен не выгонит меня. Но рано или поздно мне придется умолкнуть, потому что тема моего монолога конечна.
– Спасибо, Джо, – говорит он. – Знаете, мне надо как следует подумать и обсудить все это с Марией. Можете побыть здесь еще немного, помочь девушкам привести помещение в порядок, если хотите, но и только. Наш долг – заботиться о безопасности детей, и я не могу позволить вам остаться, пока это решение не будет согласовано. Так что приходите снова завтра к двенадцати.
– А можно остаться прямо сейчас? Пожалуйста! Я возьмусь за любую работу. Помою вам полы. Буду готовить. Я… сделаю что хотите. Что угодно. Абсолютно все!