Или всю жизнь, если разрешат.
Вообще-то я просто не смогу уехать из Бразилии, ведь у меня нет паспорта и, вероятно, за нападение на того человека меня внесли в какую-нибудь полицейскую базу данных. Наверное, срок моей въездной визы скоро истечет и я стану нелегалкой.
– Мы сегодня собираемся сходить куда-нибудь, – говорит Жасмин мне после первого в этот день урока. Им было рисование, дети до сих пор не разошлись. – Ничего грандиозного. Найдем бар где-нибудь на холме, выпьем пива. Хочешь с нами?
Жасмин я обожаю, но отказываюсь, даже не задумываясь:
– Нет, спасибо. Подожди минутку. – Это уже девочке, которую я рисую. – Постой смирно. Вот так.
– Как жаль, Джо, – отзывается Жасмин. – Было бы здорово, если бы ты согласилась пойти с нами.
Я всеми силами стараюсь не забыть то, что наврала о себе: я Джо, побывала в Венесуэле, рассталась с парнем. От неформального общения я уклоняюсь, уверенная, что ляпну что-нибудь не то. А еще потому, что денег у меня нет совсем. На остатки наличных пришлось купить зубную пасту, мыло и прочие необходимые вещи. Хорошо еще, что шампунь мне теперь без надобности.
А Жасмин и вправду чудесная, я бы хотела стать для нее настоящей подругой. Она напоминает мне Лили, потому что так же по-доброму относится ко мне. Сама того не подозревая, она оказала мне неоценимую помощь – по сути дела, спасла меня. Если бы она не впустила меня в первый раз, не знаю, что бы со мной сейчас было.
– Сегодня буду заканчивать, – говорю я, кивая на стопку моих набросков – я рисую учеников.
Мне все равно, что меня считают чудачкой и что большинство волонтеров нервничает в моем присутствии, наверное, из-за бритой головы. Я просто хочу сидеть в этих стенах, подальше от чужих глаз.
Я заканчиваю портрет. Точнее, просто набросок портрета девочки по имени Габриэлла. Подправляю тени на ее хвостиках и отдаю ей рисунок. Она ахает, переспрашивает, можно ли забрать его, потом восклицает: «Спасибо, спасибо, учитель Джо!», сворачивает рисунок в трубочку и уносит домой.
Сегодня вечером все волонтеры, кроме меня, идут куда-нибудь выпить. А я остаюсь дома и навожу порядок в кухне. Может, я и чудачка, но я счастлива.
1316 дней
Я просыпаюсь с улыбкой: сегодня мой день рождения. Мне исполняется восемнадцать лет, и это секрет, который здесь не знает никто. Буду праздновать тайком, мысленно. Я всегда обожала отмечать дни рождения дома, а сегодня с удовольствием отмечу еще один здесь, в Рио. Как хорошо, что об этом никто не знает.
Бэлла поет «С днем рожденья!» у меня в голове для нас обеих, а я радуюсь. И подпеваю еле слышно, чтобы не разбудить Жасмин. Приятно знать, что я действительно родилась в этот день. Я родилась восемнадцать лет назад – это главное, какими бы паршивыми ни были обстоятельства моего рождения. Я вырвалась в большой мир и до сих пор живу в нем.
В школе английского я провела уже десять дней. Сегодня наступил день, когда Аманда Хинчклифф сможет приступить к моим поискам на сайте Реестра данных об усыновлении. И тогда найдет меня там: свои данные я внесла миллион лет назад, когда еще считала свою мать годящейся мне в сестры непутевой девчонкой-подростком из строгой семьи.
Это и вправду случилось как будто миллион лет назад, и теперь я чувствую себя совсем другим человеком. А на самом деле прошло всего две недели. Удивительно течет время.
Теперь мать начнет искать меня, но на сайте в разделе контактной информации я указала только адрес электронной почты, которую никогда не проверяю, и номер телефона, который раздавила пяткой и выбросила в урну.
Мне восемнадцать. Лежу в постели и смотрю в потолок. Вот я и взрослая. Особой важности момента не ощущается. На сегодняшний день я планировала поход в паб дома, в Кенте, – в ознаменование того факта, что теперь мне на законных основаниях можно пить спиртное. Думала, пойдем только я, Лили и Джек и может быть, еще кто-нибудь, если пожелает.
Лучшим подарком на мой день рождения становится приход малышки, которая, сама о том не подозревая, изменила мою жизнь к лучшему, когда я уже достигла дна.
– Ана! – восклицаю я, увидев ее в дверях.
При виде меня она смеется и бежит ко мне обниматься. Я кружу ее в воздухе, она заливается смехом.
– Учитель Паула, – старательно выговаривает она и сияет.
– Ой… здесь я учитель Джо, – понизив голос, объясняю я. – Учитель Джо.
– Учитель Джо.
– Правильно.
– Учитель Джо-Паула.
– Так тоже можно.
Ана сидит на первой парте и не сводит с меня глаз, пока мы поем песенки и показываем цвета. И я постоянно улыбаюсь ей. Если бы я могла изменить мир ради единственного человека, им была бы Ана.
Позднее днем Жасмин вручает мне коричневый конверт, надписанный «ДЖО».
– На крыльце нашла, – объясняет она. – По-моему, это тебе.
Внутри что-то маленькое. Открываю конверт и вижу два браслета с розовыми цветочками. Явно детских.
– Миленько, – говорю я.
Про мой день рождения я не говорила никому. Надеваю браслеты на запястье. Наверное, кто-то из наших учеников принес мне подарок за мои портреты или еще что-нибудь. Просто случайно так совпало.
Скорее всего.
– Кому-то ты нравишься, – говорит Жасмин. – Это потому, что ты прекрасно умеешь ладить с детьми. Готова поспорить, это от кого-нибудь из младших.
Я заглядываю в конверт, но там больше ничего нет.
– Да, – соглашаюсь я. – Наверное.
Иначе и быть не может. Просто кто-то из малышей сделал мне маленький милый подарок. Кто же еще? Но не на день рождения, потому что никто не знает, когда он у меня. И никто не знает, где я.
Кто-то оставил на пляже еду для «Джо», а вот теперь – подарок на крыльце, тоже для «Джо». Но когда я получила еду, меня еще звали иначе, не Джо, а теперь я Джо – это совершенно другое дело.
Вот именно.
Вот
именно.
1415 дней
В возрасте восемнадцати лет и одного дня в моей жизни случается кое-что плохое. Я ношу браслеты, думая, что кто-нибудь из детей заметит их и проговорится, кто мне их подарил. Мысли о случившемся вызывают у меня настолько странные чувства, что я сама не своя. Ужас. Давно мне не было настолько стремно.
Плохое случается на первом уроке после обеда. Одиннадцатилетний мальчуган Бруно ведет себя дерзко, смешит друзей, доводит меня почти до ручки. Не так давно я сама вытворяла что-то в этом роде, спасая Лили, – когда заявила миссис Браунинг, что ее волосы прекрасно выглядят. Но я делала это не ради того, чтобы повеселить одноклассников. Никто и никогда не смеялся моим шуткам. Мне просто хотелось влипнуть в неприятности, чтобы вытащить из них Лили.
Но в моем классе ни у кого нет причин вести себя вот так.
Пытаюсь спеть с учениками песню, понимаю, что выгляжу нелепо, распевая «Шалтай-Болтай» – слишком уж детская песенка, но план урока составляла Хайди, а не я. Не нравится мне, как Бруно хихикает, прикрываясь ладонью, перешептывается, замышляет бунт.
– А что это за песня? – спрашивает он, притворяясь вежливым.
– Про Шалтая-Болтая, – отвечаю я. – Да, она немножко глупая. Но все-таки давайте споем еще раз. «Вся королевская конница…»
– А кто он, этот Шалтай-Болтай? – не унимается Бруно.
– Он яйцо.
Секунда тишины.
– Яйцо, – эхом повторяет Бруно. – Сраное яйцо?
И все взрываются хохотом. Слово «сраный» по-английски знают все. Бруно вертит своими зрителями как хочет, и они смеются надо мной.
Спускать это им с рук никак нельзя.
– Не произноси это слово, Бруно. Оно очень грубое. – Мой сраный упрек звучит так беспомощно, что во мне вскипает сраная злость.
Бруно поворачивается к одноклассникам и корчит такую рожу, что смех перерастает в оглушительный рев. В роли миссис Браунинг – я. Пытаюсь дышать ровно, отступить и сдаться просто не могу.
– Бруно, – говорю я, – довольно.
– А что я сделал-то? – огрызается он по-португальски.
– Ты знаешь что, – отвечаю я тоже по-португальски. И перехожу на английский, потому что мой португальский пока не годится для долгих разговоров. – Прежде всего – ругался в присутствии учителя. Если не хочешь учиться вместе со всеми и говорить вежливо, можешь уйти.
Он глядит на меня в упор, наглый, как Бэлла. Я отвечаю ему таким же взглядом. Он напоминает мне саму себя во власти внутреннего демона, и это мне не нравится. Ни один из нас не желает сдаться. Я помню, что ругался он не в мой адрес. Но все-таки. В ушах начинает звенеть. С лихорадочной поспешностью гоню Бэллу прочь. А я-то думала, она исправилась. Думала, теперь мы с ней вместе. Бормочу слова, которые иногда отпугивают ее.
– «Нет сомнений в том, что Вселенная расширяется, как ей положено», – сбивчиво шепчу я себе под нос и не знаю, слышат меня дети или нет, и даже если слышат, мне все равно. – «Вселенная-Вселенная-Вселенная…»
Меня захлестывает, несет, хочется сделать какую-нибудь гадость, потому что с меня хватит. Еще недавно я сама была ребенком, школьницей, дерзила учительнице, и в тот же день Блэки в панике увезли меня, а потом все, что казалось мне знакомым, рухнуло и обратилось в пыль, и это невыносимо.
Бэлле не терпится все испортить. Она знает, что школа стала нашим спасением, но хочет уничтожить все, чего мы добились, потому что именно это сейчас и происходит.
ВСЕ РАВНО ЭТО НЕНАДОЛГО, шепчет она.
Неправда.
НЕТ, ПРАВДА. ОНИ УЗНАЮТ, ЧТО ТЫ НАВРАЛА НА ВСЕХ ОФИЦИАЛЬНЫХ БЛАНКАХ. И ВСЕ РАВНО ВЫШВЫРНУТ ТЕБЯ.
Нет сомнений в том, что Вселенная расширяется, как ей положено.
А я думала, что она со мной заодно, но теперь, видимо, нет. Мне надо вести себя как можно приличнее, потому что я хочу остаться здесь. Это мой дом. Не могу позволить себе поддаться порыву или что-нибудь учудить. Ни в коем случае.
Перед глазами плывут пятна. Поле зрения сужается, я вижу только Бруно. Мне надо напасть на него. Хочу, чтобы он испугался. Но нельзя.