н: «Сражайтесь с теми, кто не верует в Аллаха и в последний день, не запрещает того, что запретил Аллах и Его Посланник, и не подчиняется религии истины, — из тех, которым ниспослано Писание, пока они не дадут откупа своей рукой, будучи униженными».
Или: «А когда вы встретите тех, которые не уверовали, то — удар мечом по шее; когда же произведете великое избиение их, то укрепляйте узы. Либо милость потом, либо выкуп, пока война не сложит своих нош».
Так предписывают, например, стихи 47: 4, 5. Так что столь распространенные ныне обезглавливания нечестивых — не способ террористического запугивания телезрителей, а теологически узаконенная мера воздействия. Такой вывод сделал Валерий Сендеров.
Чтобы не утомлять читателей богословскими нюансами, скажу коротко, что ислам мира и добра в Коране тоже присутствует.
Суры раннего мекканского периода полны призывами к миролюбию, прощению, состраданию и веротерпимости. Но именно вторая часть священной книги считается правоустанавливающей, поскольку согласно принципу «Насх» (отмены), принятому в юридическом толковании Корана, сказанное Пророком позднее отменяет сказанное им же ранее.
Протестантская версия ислама ваххабизм, получившая свое название от имени ее основателя Абд аль-Ваххаба, окончательно утратила в наше время локализацию в границах Аравийского полуострова. Сотни тысяч ее последователей живут в Европе, и попали они туда отнюдь не летом 2014 года. Десятилетиями мусульмане расселялись в западных странах, и одна из самых крупных общин — французская.
Салафитский призыв мобилизовал многих мусульман под знамена священной борьбы с неверными. Фанатично преданные идеям джихада, они готовы исполнить предписываемое им деяние, когда в том возникнет необходимость.
Салафитская зараза глубоко пустила корни и в нашей стране. Например, в начале 2000-х образованная мусульманская молодежь, обучавшаяся в лучших вузах страны, была повсеместно захвачена идеями радикального ислама.
Но уже к середине 2000-х это повальное безумие стало сходить на нет благодаря тому, что в традиционных обществах наметился масштабный возврат к умеренным суфийским верованиям. Нельзя не сказать и о вдумчивой экспертной работе российских спецслужб, которые достаточно успешно вели работу по искоренению ваххабитского радикализма.
Кстати, по ходу дела выяснилось, что салафизм может быть умиротворен. Так, например, в Дагестане образовались общины, которые, не отказываясь от убеждения в порочности современного мира и его устройства, тем не менее решили возлагать надежды на эволюционные изменения, а не на вооруженную и террористическую борьбу с неверными.
Нам надо понимать, что салафитские сообщества могут быть преображены и, если можно так выразиться, социализированы. Для этого нужно внести в радикальный ислам элемент веры в то, что жить в мире, который является уделом Иблиса, можно и нужно, не убивая себя и других, ценя жизнь как величайший дар Аллаха.
Я уверен, что эта работа ведется, что все это можно сделать и что опасность не так велика и непреодолима, как может показаться. Из сотен тысяч последователей радикального ислама лишь единицы способны обратить себя в живую бомбу, а это значит, что они могут быть вычислены, пронумерованы и уничтожены.
Работаем, братья!
Милостивый государь, разрешите подкорректировать высказанное вами мнение!
Наверное, одна из наиболее серьезных наших общественных проблем — это атмосфера нетерпимости и ненависти, формируемая нашей свободолюбивой либеральной общественностью.
Условно говоря, патриотический спектр российского общества за редким исключением пребывает в куда более расслабленном и благодушном состоянии, что, в общем, довольно легко объяснить. Ощущая себя ведомой политической силой, он может позволить себе быть терпимым и даже проявлять благодушие к теснимому на маргинальную окраину политической жизни противнику.
«Мы один народ, нам есть что обсудить, не оскорбляя друг друга».
С другой стороны, представителей так называемой демократической общественности тоже можно понять.
Не имея общественной поддержки, постоянно теряя сторонников, вырождаясь интеллектуально, теряя почву под ногами, дающую психологическую уверенность в собственной правоте, они все в большей степени ощущают себя жителями осажденной крепости, крошечным гарнизоном, вынужденным обороняться малыми силами от многократно превосходящего врага.
И здесь уже не до политеса, не до соблюдения военного этикета.
Мы можем вспомнить ситуацию прямо противоположную, когда в 90-х годах прошлого столетия именно либеральная публика ощущала себя передовым отрядом общества и вполне благодушно подсмеивалась над пребывавшей в меньшинстве так называемой красно-коричневой, казавшейся уходящим в прошлое анахронизмом, оппозицией.
Кстати говоря, именно эта оппозиция вела себя тогда куда благороднее и порядочнее, не прибегая к довольно подлым приемам шельмования власти.
Да, критики хватало, но переходов на личности, прямой лжи и передергивания фактов было меньше, а подлость и гнусность, демонстрируемая нашими милыми либералами, в целом казалась нашим пламенным обличителям рыночных реформ не слишком позволительной.
Хотя давайте признаем, что и тогда далеко не все так называемые патриоты брезговали приемами не самого достойного обесславливания оппонентов. Но в целом атмосфера, несмотря на весь реформаторский ужас, через который проходила Россия, была как-то нравственно чище.
Сегодня, когда на круглых столах радио «Свобода» или «Эхо Москвы» участники дискуссий позволяют себе употреблять самые уничижительные, а иногда и просто прямо оскорбительные выпады в адрес или действующей власти, или народа, который оказался совсем не тем, который нужен, наверное, нужно подумать о том, как вернуть свободомыслящему меньшинству память о правилах хорошего тона и благопристойного поведения.
Я уверен в том, что в этом случае многие реальные проблемы нашего общества можно было бы обсудить по существу, находя общий язык хотя бы по какому-то, пусть даже весьма зауженному кругу вопросов.
У меня есть рецепт решения этой проблемы, хотя он и может показаться кому-то весьма своеобразным.
Нужно составить словарь, включающий в себя типичные выражения того, что называется языком ненависти, и предложить всем оппонентам строго следовать правилу избегать использования этих выражений.
Например, известную матерную характеристику, которую покойный Борис Немцов дал в Киеве Владимиру Путину, можно объявить образцом позорного поведения, которое никак не красит наших свободолюбивых соотечественников.
Наверное, стоило бы избегать крайностей в оценке политических процессов, происходящих в России, когда проблемы с выборами, политическими партиями, свободой выражения — они реально существуют — объявляются политикой чудовищных репрессий, сравнимых со сталинским террором, направленных против демократического сообщества.
Я помню, как мой коллега по радио «Свобода» Михаил Соколов, когда ему не понравилось то, что сказал дозвонившийся в эфир работяга, издевательски спросил его, успел ли он уже тяпнуть.
Наверное, такие вещи тоже стоило бы исключить из практики нашего ежедневного общения друг с другом.
Мы один народ, нам есть что обсудить, не оскорбляя друг друга, не поливая матом, используя речевые формулы, которые снижали бы накал любого спора.
Такие, например, как «милостивый государь». Или, обращаясь к оппоненту, испрашивать разрешения слегка подкорректировать высказанное им мнение, не отрицая права на его существование.
Я понимаю, что я прекраснодушный человек, но с открытой руганью, ненавистью, злобой, мизантропией пора, ребята, завязывать.
Система неценностей
Если кому-то мнится, что либеральные умонастроения привязаны к какой-то самостоятельной, выстроенной из оригинального материала доктрине, то этот кто-то глубоко ошибается. Российский либерализм глубоко вторичен. Российский либерализм представляет собой перелицованное издание традиционных идеологий и воззрений. В нем господствует механический принцип отмены, когда напротив базовых (до промежуточных просто не доходят руки) элементов той или иной системы ценностей автоматически проставляется знак минус. Случай с психиатром Бильжо как раз наглядно демонстрирует, как осуществляется эта, не требующая особых умений и божьего благоволения, процедура. Понятно, что, заявив о том, что он имел возможность ознакомиться с историей болезни Зои Космодемьянской, где был указан ее диагноз — шизофрения, Бильжо соврал, поскольку никакой истории не было и быть не могло. Она была изъята из больницы, где Зоя проходила курс реабилитации, сразу после Великой Отечественной войны, и более того, никаких свидетельств современников о ее душевном расстройстве не существует. Но тут интересно не само несоответствие утверждаемого господином психиатром историческим фактам, а мотивация: почему маститый либеральный карикатурист и хороший, по многочисленным отзывам, врач легко, играючи, прибегнул ко лжи, не думая, что будет тут же схвачен за руку.
Думаю, он просто не дал себе времени подумать о возможных последствиях, поскольку речь идет о своего рода рефлексе, когда любая историческая фигура, любой символ, любое значимое событие из прошлого, которые вплетаются органично или же по инициативе властей, по требованию общественности в ткань сегодняшнего культурного и общественного быта России, когда восстанавливается утраченная было на время связь между настоящим и прошлым, либеральный инстинкт немедленно опознает это как недолжное и оскорбительное, требующее ниспровержения и отмены. Ибо оно своим появлением крепит фундамент величия России. Знак минус воздвигается незамедлительно, и ложь, кстати, в этом случае — не самая большая проблема, поскольку в других ситуациях либеральные оппоненты вполне в состоянии оперировать выверенными данными, не пытаясь передергивать карты. Проблема в срабатывании рефлекса, в том, что это уже фактически инстинкт, реакция на раздражитель, срабатывающая механически, вне зависимости от воли и желаний конкретного либерала. А это означает, что они не способны к диалогу с кем бы то ни было. Рефлекс отмены все знает за них с самого начала и просто не позволит ставить под сомнение себя как безусловный императив. Ясно, что история Зои Космодемьянской не так однозначна, как хотелось бы, в ней есть моменты, которые могут и должны обсуждаться. Как по мне, российское общество к такому обсуждению готово, поскольку тема необходимости примирения разных периодов нашей истории давно заявлена в политической повестке как одна из самых важных. Но выясняется, что часть наших сограждан не намерена, а то и просто не может с нами что-либо обсуждать. Как бы мы ни взывали к рассудку, к логике, из каких бы кладовых ни черпали аргументы, у отечественного либерала на все случаи жизни, как секира, приготовлен безответный, императивный минус.