Общественная ткань не переродилась, просто властная элита получила невиданную свободу манёвра, и выяснилось, что предыдущие 70 лет не сформировали у неё никаких механизмов торможения. Наоборот, попытка создать нового человека, который был бы свободен от алчности, зависти, желания обладать как можно большим объёмом материальных благ, дала необъяснимый результат. На свет появился какой-то лютый, беспредельно циничный, не ставящий других ни во что плотоядный монстр, который и стал главным действующим лицом периода ельцинских реформ.
Мы должны понимать, что советская эпоха и последовавший за ней провал в дикое, животное состояние, чад кутежа и полного разнуздывания всех грабительских инстинктов — это органичный, последовательный процесс, где всё на своих местах: и причины, и следствия. Но скажу в оправдание тех, кто задумывал и пытался осуществить великий эксперимент. Человек всегда будет мечтать о счастье и справедливости — так уж он устроен. По образу и подобию. И отказываться от реализации этой мечты нет никакой нужды, тем более что в недрах русской религиозности и культуры можно найти все рецепты осторожного, но неуклонного, не прекращаемого ни на миг выравнивания реальности по заветам истины, добра и красоты. Просто надо, видимо, выучить раз и навсегда урок истории. Не русская революция оказалась главной катастрофой, а её итоги, проявившиеся во всей своей полноте 70 лет спустя.
Контрреволюция как основа общественного согласия
Стоит разорвать эту являющуюся нам из прошлого связку — революция и справедливое общество. Не распрощавшись раз и навсегда с идеологией, которая когда-то оказала плохую услугу России, мы обречены возвращаться к ней снова и снова.
Патриарх Кирилл, не в первый раз, кстати, объявил революцию 1917 года великим преступлением, вызвав крайнее раздражение у тех, кто достижениями октябрьского переворота дорожит, а сам переворот считает грандиозным историческим свершением.
Таких, давайте уже скажем, в нашей стране миллионы, и их число растет по мере того, как уходит в прошлое советская эпоха и память о ее, мягко говоря, своеобразном устройстве. Многие его аспекты были весьма неудобоваримы для живого человека, хотя, конечно, имелись и стороны, вполне достойные всяческих похвал.
Именно об этих сторонах, считая, что это и было содержательной основой советского строя, сейчас и тоскует та часть общества, которая чем дальше, тем все более энергично отстаивает заветы осиянного славами и победами Октября.
Между тем патриарх Кирилл не сказал ничего нового, разве что его характеристика революционеров и их деяний на сей раз звучала особенно резко. Позиция церкви по этому вопросу после распада Советского Союза была единой и не подвергалась ревизии.
В самом деле, как должны были христианские пастыри относиться к насильственному приходу к власти атеистов, которые разоряли и уничтожали православие в России, убивали и мучили священников, массово разграбляли и закрывали храмы? Почему, собственно, РПЦ должна держать рот на замке, когда речь заходит о воистину самом грандиозном богоборческом злодеянии в истории?
Но речь даже не об этом. Сама теория революционного переворота как способа смены власти в нашей стране давно помещена в сугубо негативный контекст.
На самых разных уровнях, начиная с официального и заканчивая интеллигентскими и бытовыми нарративами, представление об эволюции как единственно легитимной форме общественного развития стало нормативным и даже обыденным.
И как раз упование на революцию как на последнее слово оскорбленной в лучших чувствах прогрессивной части общества сместилось в либеральный спектр, уже окончательно маргинализировавшийся за последние годы.
Условные «красные», полагающие, что Октябрь был уникальным событием и к нему не стоит подверстывать разнообразные «бархатные» и «небархатные» майданы современности, просто не желают отдавать себе отчет в том, что речь идет совсем не о комплексе причин, обусловивших неизбежность революции 1917 года. Дескать, тогда все было сделано правильно, а нынешние мятежи инспирированы мировой закулисой.
Речь идет о способе смены общественного уклада, которых всего два: насильственное прерывание или эволюционное развитие.
После украинских событий наше общество тем более отшатнулось от идеи государственного переворота. Его последствия оказались ужасающе наглядны — революционные механизмы и законы, которые можно сейчас отслеживать в режиме реального времени, явились нам в столь неприглядном виде, что такого настоящего ни один нормальный человек не пожелает ни себе, ни своим детям.
Тем не менее ряды сторонников Октября, судя по реакции на заявление патриарха, скорее даже продолжают пополняться и набирать уверенности в собственной непогрешимости и правоте.
Я скажу лишь, что по инерции, усвоенной из советского, марксистского понимания некоторых сторон реальности, многие из нас продолжают считать, что социальная справедливость и революция — это две неразделимые сущности, связанные друг с другом, как мать и дитя.
Поэтому, вставая грудью на защиту идеалов революции, наши соотечественники все-таки в большей степени выступают против буржуазно-капиталистической системы, сложившейся в постсоветской России.
И я их прекрасно понимаю, поскольку сам являюсь противником навязанного нам образа жизни.
Однако удивительно, что мы взыскуем общества, в котором эксплуатация человека человеком не носила бы столь оскорбительных и очевидных форм, отнюдь не считая, что нынешнее положение следует менять революционным путем.
То есть те, кто лелеет в сердце советский идеал, совсем не желают использовать его идейный потенциал для того, чтобы обустроить сегодняшнюю жизнь в соответствии с теми принципами, которые легли в основу теории революционного переворота в России на рубеже XIX и XX веков.
Эта удивительная непоследовательность проистекает из нежелания понимать, что от истории нельзя отгородиться непроницаемой завесой, что те механизмы, которые мы признаем истинными и правильно работавшими в прошлом, обязательно постучатся рано или поздно и в наши двери.
Нельзя считать людей, живших тогда, какими-то другими, иначе чувствовавшими боль, иначе переносившими голод и холод, легче умиравшими, проще расстававшимися с родными и близкими, которых уносила на время или навсегда Гражданская война.
Революция была бедствием, кошмаром не только для церкви (атеисты могут сказать, что она это заслужила), но — прав патриарх Кирилл — это была трагедия миллионов людей, потерявших кров, Родину, жизнь.
Точно так же аналогичный переворот явился бы катастрофой и в наши дни, что условные «красные» прекрасно понимают, открещиваясь в ужасе от «великих потрясений», в коих погрязла соседняя страна.
Поэтому, как мне кажется, стоит разорвать эту являющуюся нам снова и снова из прошлого связку — революция и справедливое общество.
Социалистическая идея продумана и исполнена во множестве вариантов, в том числе и таких, которые увязывают ее с христианским человеколюбием.
О революции, связав этим термином любые виды насилия, направленного на свержение легитимной власти, надо выговорить, как это сделал не только патриарх, но, к примеру, и президент Владимир Путин в январе этого года, все последние и страшные слова.
Мы просто должны отдавать себе отчет в том, что, не распрощавшись раз и навсегда с идеологией, которая когда-то оказала плохую услугу России, мы обречены возвращаться к ней снова и снова.
А систему, конечно, надо менять, надо стремиться к тому, чтобы общественные отношения стали в большей степени соответствовать нашим исконным ценностям товарищества, взаимопомощи, сострадания, чтобы власть чуждых понятий, взявших в полон нашу жизнь на долгие годы, таких как «выгода», «конкуренция», «рука рынка», неизменно ослабевала.
И помощником в этом не станет Майдан, в чем и «красные», и «белые» полностью согласны друг с другом, а значит, на данном историческом этапе примирение на основе отвержения революции как наличного средства решения общественных проблем состоялось.
История СССР не завершена
Вспоминая развал СССР, мы можем представлять себе, как постепенно, еще без всякого осознания своих действий, народы, проигравшие свое великое общее прошлое, выстраиваются в очередь перед новым общим будущим.
Многие и по сей день продолжают настаивать на том, что развал СССР был неизбежен, поскольку цементом, склеивавшим страну, была нежизнеспособная коммунистическая идеология, выламывавшая из бытия естественные и органичные формы его существования: семью, церковь, традиционные и органичные способы хозяйствования.
Такой взгляд на советскую идеократию верен только отчасти, и то применительно к первым десятилетиям существования СССР.
Уже с Великой Отечественной войны начинается новая сборка Российской империи и восстановление оборванной духовной преемственности с тем «старым миром», отречение от которого стало клятвой большевиков.
Пропуская период «оттепели», поскольку он не совсем попадает в тему, скажем, что в 70-е и 80-е годы прошлого века демонтаж коммунистической идеи в ее главных идеологических аспектах становится свершившимся фактом.
К примеру, ребенку этих времен даже не придет в голову повторить подвиг Павлика Морозова, поскольку ценность семьи уже вновь является доминантной, превалирующей над любыми идейными разногласиями.
Царство всеобщего благополучия, обещанного основателями СССР и Никитой Хрущевым, служившее сакральным образом, помогающим советскому времени катить свои тяжелые воды через многие лишения, уже не воспринималось как путеводная звезда, а служило мишенью для насмешек.
Равно как и советская бюрократия с ее уморительной геронтологической дурной бесконечностью — наследованием будущих покойников покойникам уже состоявшимся.
Вера в целостность идеологии и жизни подорвана навсегда.
Государство воспринимается как система, отдельная от пустопорожних верований и обещаний последователей единственно верного учения.